С немалым трудом освободившись от тесноватого ей платья, она передала его подруге. Люция просунула голову в ворот, одернула лиф, недоверчиво расправила юбку.
– Застегни, пожалуйста, – попросила она, поворачиваясь к Оливии боком. Та аккуратно соединила края металлической молнии и бережно закрыла её.
– Ну вот, теперь ты самая красивая! – Оливия легонько подтолкнула подругу к зеркалу.
Люция была пониже, чуть уже в плечах и шире в бёдрах – платье село на неё иначе, но не менее изящно: талия оказалась на месте, юбка длиною чуть выше колена воздушно струилась, подчёркивая округлость форм, лиф стройно охватывал хрупкую грудную клетку, вырез открывал ключицы, а расцветка ткани удивительно оттеняла медовый загар девушки. Она улыбнулась. Раскосые глаза с длинными чуть загнутыми вверх ресницами сияли.
– Вот видишь! – сказала Оливия, стоя за спиной подруги и положив руки ей на плечи, – никакой ты не колобок, а самая настоящая королева красоты!
8
Прошла её неделя такой томительной близости, Люция старалась поровну разделить своё внимание между Артуром и подругой, чтобы та не чувствовала себя покинутой, и какое-то время ей это даже удавалось. Но всё равно Оливия ревновала, только теперь в этом её чувстве несколько по-другому были расставлены акценты: она досадовала уже в большей степени на Артура, острее ощущая своё одиночество в то время, пока Люция находилась наедине с ним. Оливия привыкла проводить рядом с подругой целые дни. Она часто приходила, пока влюблённые были вдвоём – о, нет, не имея никакого худого намерения разлучить их, просто соскучившись – и приглашала Люцию сходить на "пятачок". Подруга никогда ей не отказывала. Ощущая вину, она осознавала, что делает Оливии ещё больнее, лишая её внимания. Привязанность между ними была всё-таки очень сильной.
Наступил один из самых обыкновенных вечеров в маленьком домике. Молодёжь расселась у экрана ноутбука, погас свет, заиграла тихая загадочная музыка – сегодня решили смотреть какой-то мистический триллер. Примерно минут через пятнадцать после его начала, Оливия услышала характерный печальный скрип – кто-то поднялся на полати.
Это оказался Артур. Он почему-то отправился туда один, хотя, собственно, для простого просмотра фильма следовало бы найти место получше – видно оттуда было гораздо хуже, и полати выбирали обычно те, кто рассматривал кино исключительно в качестве фона. Люция продолжала оставаться внизу и какое-то время старательно делала вид, что смотрит фильм с исключительным интересом. Оливия насторожилась. Струнами, связывающими её с подругой, она нащупала в окружающей обстановке нечто новое… Волнение. Предчувствие.
Шорох… Что-то проскользнуло в темноте, мелькнуло перед экраном, на миг заслонив его, и вдруг – Оливия вздрогнула, только для неё одной этот звук раздался столь оглушительно сквозь музыку фильма – ступенька коротко скрипнула во второй раз. Люция поднялась вслед за Артуром.
Гремела музыка. Герои прятались в развалинах от каких-то монстров. Оливия тревожно прислушивалась, но сквозь оглушительный рёв этих монстров невозможно было разобрать ни звука.
Когда фильм закончился, и многие потихоньку засобирались домой, Роксана подскочила к Артуру, который, спустившись с полатей с наслаждением потягивался, словно спрыгнувший с печки кот, расправлял длинные руки, загадочно улыбаясь одним уголком рта, томно щурил глаза… Роксана начала что-то возбуждённо ему говорить; от глаз Оливии не ускользнула её явная нервозность, почти истеричная взвинченность, она приблизилась и расслышала:
– Уже второй час ночи! Ты знаешь, как нам влетит? Идём сейчас же…!
Артур что-то возразил ей вежливым, но, как показалось Оливии, чуть насмешливым тоном, и добавил уже громче, со своей фирменной обворожительно наглой улыбкой:
– Иди одна. Я сам им всё объясню.
Резко отвернувшись от него, Роксана нечаянно встретилась взглядом с Оливией. Тёмные глаза её неудержимо сверкали, лицо было напряжено. "Неужели Роксана ревнует?" – пронеслась в голове у Оливии удивительно спокойная и ясная мысль. Она почувствовала нечто вроде сострадания в "чёрной кошке" и дружелюбно улыбнулась ей.
9
На следующий день рано утром Оливии нужно было ехать по каким-то делам с родителями, им требовалась помощь, и она ушла спать к себе. Ей не удалось даже пожелать Люции спокойной ночи: Артур от неё не отходил, а его общества Оливия последнее время избегала особенно старательно. Возвратились из поездки только к обеду, усталые, и так вышло, что от семейных обязанностей она смогла освободиться лишь к вечеру. И сразу же побежала к подруге.
Люция была на веранде с Артуром. Он зашёл к ней после завтрака и оставался до сих пор; девушка с самого утра чувствовала себя неважно, простыла, должно быть, и совсем никуда не выходила. Артур с очень довольным и деловитым видом сидел рядом с нею, придвинувшись почти вплотную и не выпуская её лежащих на столе рук. Временами он слегка поглаживал их, и в этой почти незаметной ласке теперь содержалось нечто особенное, ею выражалась несколько большая чем прежде степень близости между ними двоими, что, конечно же, не ускользнуло от Оливии.
Люция сидела потупившись, она заметила подругу только когда та начала подниматься на крыльцо.
– Привет.
Люция подняла глаза на подругу. В её лице за те недолгие часы, что они не виделись, появилась какая-то новая нежная покорность, счастливая усталость, безмятежность. Она была спокойна как корабль, вставший на якоря после долгого плавания. И это неожиданно больно резануло Оливию.
– Пойдёшь на "пятачок", Люсь? – спросила она.
У Люции побаливала голова, да и, нельзя не признать, добровольная обязанность всё рассказывать подруге стала в последнее время тяготить её – ей не хотелось никуда идти. Вряд ли, конечно, возможно было ещё сильнее натянуть струны, но мысль о разговоре с Оливией всё же отдавалась в душе Люции смутной тревогой.
– Нет, – сказала она, – я сегодня чувствую себя неважно. Прости, Лив…
Оливия застыла. Чего-чего, а уж этого она никак не ожидала. Отказать в небольшой прогулке после того, как они не виделись почти сутки! В её глазах промелькнуло что-то холодное и чужое, она развернулась и медленно пошла прочь, а Люция, глядя ей вслед, даже немного испугалась, какая-то дерзкая обречённость почудилась ей в осанке Оливии, в её гордо развернутых плечах, во всей уходящей фигуре. Но с нею был Артур, и она не стала останавливать подругу.
Слишком туго натянутые струны иногда рвутся на особенно сильной ноте. Первый отказ пойти на "пятачок" показался Оливии посягательством на что-то священное, существовавшее между ними, на их нерушимое единство; она могла бы простить Люции – и ведь прощала! – всё что угодно, но только не это… Не уделить подруге и получаса, предпочитая таять в объятиях юноши! Это было оскорбление, нанесенное даже не Оливии лично, а самой прекрасной и возвышенной идее дружбы. Она есть взаимное притяжение душ – возникновение дружбы не обусловлено прозаичным влиянием гормонов – и потому она, несомненно, является чем-то гораздо более ценным и человечным, нежели любые отношения между полами.
Оливия разозлилась. Несколько дней она вообще не заходила к подруге, сидела дома, изнывая от тоски и бессилия, слушала одни и те же песни на плейере, рисовала или курила перед зеркалом – эту забаву она придумала себе совсем недавно; у неё теперь, как и у подавляющего большинства анорексичек и булимичек, появилась нездоровая тяга к разглядыванию самой себя, она находила в этом единственную болезненную радость – таков побочный эффект всех расстройств пищевого поведения.
Полуодетой Оливия вертелась перед большим старинным зеркалом в деревянной раме, способном отразить её во весь рост. Она приволокла его из кладовки специально для этого и прислонила к стене. Она чувственно изгибалась под музыку, исступлённо любуясь своими сильно выпирающими ключицами, прямыми, даже немного остроконечными плечами, изрядно уменьшившейся грудью – всей своей вновь обретённой подростковой неоформленностью, хрупкостью, недоженственностью, которой так старательно добиваются глупенькие девчонки жестокими диетами!
Гламурный шик. Идеальный образ. Журнальный эталон. Оливия от скуки посмотрела по телевизору несколько выпусков реалити-шоу "Ты супермодель", и ей, натуре впечатлительной, тут же захотелось хоть немного походить на фарфорово-бледных, механически точных в каждом движении, кукольных девушек-манекенщиц. Утонченно-порочный мир высокой моды со стороны выглядит так романтично! Этот пёстрый терем роскоши и изысков, возведённый на хрупких косточках молоденьких моделей неодолимо притягивает взоры. Признаваемая здесь красота искусственна от первой до последней линии, она взращивается подобно оранжерейном цветку, старательно вырезается, выкраивается, вылепляется мастерами из материала, которым, как дико это ни звучит, служат живые люди. Манекенщица -лишённая всякой индивидуальности заготовка, призванная воплотить творческий замысел кутюрье. Существо женского пола, не являющееся женщиной – она лишена всего, что могло бы спустить зрителя с небес на грешную землю, возмутить мирские желания, вывести его из состояния возвышенного созерцательного экстаза… Мужской инстинкт, призванный искать здоровое женское тело, пригодное к продолжению рода, не находит его в острых изломах, геометричных суставах и резаных краях тела манекенщицы. Вожделеть её невозможно – лишь разум, чистый разум, способен оценить демоническую силу противоестественной красоты анорексии; и сама эта красота, достигаемая неразумными ограничениями в необходимой пище, красота, противная Природе, сотворена разумом для художника, для эстета, а не для любовника, он лишний в храме совершенного искусства… Бесплотные девушки не служат эросу; и красота их не имеет чувственного смысла; это памятник торжеству интеллекта над инстинктом выживания; торжеству безрассудному и страшному тем, что оно способно вести разум, им опьяненный, лишь к самоуничтожению.
