попросила она, — я ведь сперва так обрадовалась, а потом так испугалась и расстроилась, что писало в руках дрожало, и не письмо выходило, а сплошь каракули. Потом на Тугарский феод напали вурдалаки. Осадили Тмутаракань. Десять месяцев без еды, воды, связи. Десять месяцев бесконечных швов, перевязок, лангетов и мазей от ожогов. Я нынче пулю могу в кости найти и вынуть за три минуты, имея лишь щипцы и апотропей[1]… Мне постоянно хотелось есть и спать. А когда засыпала, мне снилась еда, настолько реалистичная, что весь следующий день ощущала ее вкус. Знаешь, у меня даже сейчас сушки да сухарики в каждом кармане припрятаны… А потом осаду сняли, и оказалось, что мы герои. Сам царь Василий Премудрый приехал наградить выживших, медали привез в белых ларчиках. Как до меня дошел да глаза поднял, сам стал, что тот ларчик. Не ожидал меня там увидеть. Мачеха исправно отчеты писала да гривны за содержание бастрючки брала. Когда он от первого шока отошел, руку мне пожал и сказал, что гордился, если б у него такой сын был. Красивая речь вышла, только вот все слышали одно, и лишь я — иное. Через пару дней мне была предоставлена великая аудиенция и задан один вопрос: есть ли у меня желание? Любое, кроме наследования. Царь поклялся, что волею своей его исполнит. И я попросила право сама выбирать себе мужа. Какого душе угодно, невзирая на положение, возраст и благосостояние… Теперь у меня есть такая грамота. И нам не придется сторожить Калин-мост от навий.
Велимир обнял ее за плечи, прижал к себе, делясь силами и успокаивая. Сильная, храбрая девушка, словно для него созданная. И сама ж тянется, льнет, крепко образуя связь. Скоро на целый клубок навьётся любви и преданности. Крепкий, алый. И не страшна ему будет серая хмарь Нави. Жаль только истончилась нить за последний год. Разлука не пошла им на пользу. И может случиться так, что дальше будет только хуже. Василиса уже не та восторженная студентка, что влюбилась в него почти два года назад.
— А чего тогда не в завеске меня встречаешь? — спросил он, чтобы отогнать от невесты хмурь-печаль, но неожиданно попал в цель. Василиса напряглась, но годы студенчества прошли не зря. Ответ нашелся сам собой:
— Навязываться не хотела. Вдруг ты не получил мою телеграмму или передумал и нашел себе иную суженную. А тут я вся такая красивая в вышитой завеске, бери — не хочу.
Велимир на это лишь головой покачал, и Василиса поняла: не нашел другую, ее ждал. А что дом стылый — не беда. Отогреет. И с кикиморой справится, только время дай.
Спускалась боярыня в приподнятом настроении. Когда жизнь ясна, когда цели видны, судьба стелется ровной дорогой, и идти по ней легко. Каждый поворот тебе знаком, каждая остановка в радость.
Внизу за не покрытым скатертью столом, перед большим зеркалом, сидел и брился Велимир. Опасная бритва нежно гладила щеки. Снимала мыльную маску слой за слоем, оголяя тонкую бледную кожу. Василиса невольно залюбовалась. Хорош, статен, умен, амбициозен и целиком ее. А ведь она и мечтать не смела, знала, что станет разменной монетой в отцовской политической игре…
— Поможешь? – Велимир наблюдал за ней в зеркало.
Василиса подошла медленно, текуче. Взяла протянутую бритву, оттянула кожу и провела лезвием. Велимир прикрыл глаза.
— Чем планируешь сегодня заняться? — Говорить было опасно, но он любил оправданный риск.
— Хочу в госпиталь зайти, отметиться.
Лезвие спустилось вниз, очертило подбородок.
— Зачем? Я достаточно зарабатываю. А тебе ординатуру закончить надо. Да и как ты себе это представляешь: за домом следить и в госпитале работать? А дежурства? Я хочу, чтоб моя супруга в своей постели ночевала.
— Мы могли бы взять экономку.
Бритва скользнула к шее, застыла над пульсирующей яремной веной.
— Ведь я люблю лечить.
— Я думал, ты любишь меня. Возьми частную практику на дом. Как по мне, это же не логично работать, чтобы оплачивать чужачке ведение домашнего хозяйства.
— Хирурги не практикуют на дому, а боярыни не стирают рубахи! — Рука дрогнула, и мыльная пена окрасилась алым. Велимир зашипел и схватился за полотенце.
— Прости, дорогая, но я пока не дослужился до чина, дающего дворянство. И ты, между прочим, не хирург, а малый помощник, не обладающий магией. Впрочем, большего местным барышням и не надо. Пустить кровь, поставить пиявок, прописать нюхательную соль. А при подозрении на что-то серьезное оправить в госпиталь. Думаю, с этим ты справишься.
— Я не буду лечить местных барынь от мигрени! — Василиса впечатала бритву в стол и отвернулась к окну. — Это ниже моего достоинства.
— А ковыряться в гангренах вояк в самый раз? — Велимир внешне оставался спокоен, только та самая яремная вена подрагивала. Тёк рубиновым соком порез.
— Не говори мне, что не видишь разницы.
Разница была, при том иная, чем виделась Василисе, но Велимир понял, что перегнул палку, и замолчал, позволив невесте оставить последнее слово за собой. По комнате расползлась вязкая тишина. Забилась едким дымом в легкие, мешая дышать. Велимир заглушил подступивший кашель. Прикрыл полотенцем заалевшие губы, тайком утер выступившую кровь. Произнес короткое заклинание, отдышался, сбрызнул щеки одеколоном и крикнул в пустоту:
— Фёкла!
Тут же возле стола возникла кикимора. Тощая, нагая, острозубая, с зелеными патлами, торчащими в разные стороны. Она преданно смотрела лишь на хозяина дома, периодически моргая внутренними веками. Новую постоялицу, напротив, старалась не замечать, всем своим видом показывая, что не потерпит рядом конкурентку. И хоть Велимир объяснил, что эта вот девица — его невеста, той же ночью кикимора смела мусор ей в ботинки и изваляла в золе белоснежный зипун. Хотела еще косы спутать, да не смогла. От комнаты так благодатью берегини тянуло, что несчастную домовую едва по полу не размазало.
— Убери тут все. На завтрак накрой и газету мне свежую дай.
Василиса наблюдала за тем, как исчезают со стола таз, полотенце, бритва и появляется застиранная скатерть с кружевными подзорами.
«Словно саван на стол постелили», — осела зыбким туманом мысль. Разговаривать не хотелось. Казалось, еще одно слово, сказанное или услышанное, и их уютное утро разлетится на осколки. Но ведь женщина обязана тушить пожары, а не разжигать их. Поэтому вытолкнув из себя досаду, Василиса подошла к жениху, села на его колени, прошлась теплыми губами от мочки уха по гладкой щеке, поймала упрямые губы. Велимир
