И я, забравшись под рояль, слушала, умирая от восхищения и страха, что меня сейчас обнаружит моя nurse [137] и, выбранив, поволочет спать.
Для меня еще и теперь «Die Zauberflote» [138] звучит волшебно. А «Царица ночи» — я себя воображала Царицей ночи. В звездно-синем платье с шлейфом, как Млечный Путь, и кометой в распущенных черных волосах — черных, несмотря на мою белобрысость.
Единственным оригинальным в этой мечте, свойственной, наверное, тысяче других русских девочек, родившихся в начале XX века, было то, что я была не только Царицей ночи, но и — и это главное — Страны собак, где кроме меня, их царицы, не было ни одного двуногого.
Вот, милый друг, в какую глубь века Вы меня завлекли. Впрочем, здесь виноват и мой жар. Я хотела только высказать Вам запоздалые комплименты. И спасибо за желание поделиться со мной В<ашими> кровяными шариками — но у Вас их столько, сколько Вам необходимо, раз Вы здоровы.
Мне же не хватает белых, и это хуже, чем недохват красных. Mais passons [139].
Стихи, посланные Вам — «Он говорил» — не часть 75 строч<ек>, а законченные. Для «Опытов» [140]. 75 стр<ок> появятся в ноябре в «Н<овом> журнале» [141]. Переписывать их лень. И так до чего длинное — и дорогостоящее письмо. Еще Жорж подсовывает два листика.
Теперь о чеке. Если пошлете, то только обыкновенным чеком, как Вы расплачиваетесь в Америке, а не чеком на франц<узский> Америк<анский> банки не переводом. Мы теряем 100 фр<анков> на доллар, а американск<ие> внутренние чеки меняются, как наличные доллары.
Спасибо за желание нам помочь, и Моршену тоже. Жду его критику. Привет всем Вашим и безболезненного переезда и выгодной продажи дома [142]. И чтобы Вам на новом месте жилось много лучше, чем здесь.
Ваша И. Одоевцева
14
Beau Sejour Hyeres (Var)
декабря <1957 r.>
Дорогой Владимир Федрович,
Мой муж чувствует себя очень виноватым перед Вами — без вины виноватым — за свое возмутительное молчание. Сегодня, наконец, я решила написать Вам за него, т. к. он в ближайшие дни вряд ли сможет сделать это сам, он, к сожалению, чувствует себя опять очень скверно.
Он просит Вас поблагодарить за 21 доллар — и, главное, — за статью [143]. Вы поразительно правильно объяснили, за что любят Георгия Иванова или, вернее, за что его следует любить. И вообще — лучшей статьи мне себе и представить трудно. Я, в свою очередь, за нее Вам также благодарна от всего сердца — хотя я тут и решительно ни при чем, но мне трудно не сказать Вам этого.
Надо бы сдержаться, но не могу. Нас очень интересует «ретантисман» [144] статьи, всякие «Ну и расхвалили же вы этого нигилиста» и проч. Здесь до нас ругань и критика не доходит. Впрочем, Адамович, который сам сейчас пишет о Г<еоргии> В<ладимировиче> [145], пофыркал на Вас слегка [146], заметив все же, что Г<еоргий> В<ладимирович>, как ему кажется, остался Вами доволен. Что я ему и подтвердила. Доволен — и даже очень.
Но кроме этого недружелюбного отзыва, ничего другого не долетело к нашему крыльцу. Так, пожалуйста, если что-нибудь услышите — отпишите. И мнение Струве. И Моршена. Кстати, он так меня и не удостоил письмом о моих стихах. Ну и не надо.
Вчера совершенно случайно прочли и Вас, и его в «У Золотых ворот» [147]. Очень мне понравилась рифма «я, а не — океане». А Ваш Струве постеснялся бы позорить свои седины критика «пражскими вечерами». Моршен тоже не хорош. Рифма «далече — отмечен» не находка — дубовые стихи о дубке. А ведь когда-то, лет восемь тому назад, печатал очень милые стихи.
О Вашей статье о Лозинском замечания Г<еоргий> В<ладимирович> напишет — он только что сказал мне это — на отдельном листке. Это ему еще по перу. Он вдруг решился Вам написать [148].
Теперь мы оба просим Вас описать нам Ваш новый дом, где, слава Богу, «собаки могут чувствовать себя хозяевами». Надеюсь, что и Вы с женой тоже и что Вам всем в Холливуде хорошо.
Мы оба очень хотим знать подробности Вашего устройства — что и как.
Мы даже не знаем, готова ли уже Ваша диссертация или нет.
Как Вам пришелся по вкусу Ульянов, уничтожающий Чаадаева? [149] Не кажется ли Вам, что он позавидовал Вашим лаврам от общественной пощечины? Но сделал он это без элегантности, и сравнение с Хлестаковым — странное мальчишество в таком солидном тяжелом уме.
Меня статья даже огорчила — я с Ульяновым подружилась перед его отъездом в Канаду. Он очень милый — по-особенному — наивный и своеобразный. И страшно упрямый — никак его нельзя было уговорить не уезжать в Канаду и остаться в Париже, который ему страшно нравился и где ему хотелось жить.
Читали ли Вы «Перекати-поле» Е. Печаткиной? [150] И знаете ли ее лично? Я о ней никогда не слыхала, но роман ее, присланный ею нам, меня поразил. Е.П. Грот, оказавшаяся добрейшей душой, посылает Г<еоргию> В<ладимировичу> лекарства и всячески старается для нас. Она хочет устроить вечер Г<еоргия> В<ладимировича> в Холливуде. Но это все проекты. Если бы все же вышло, хорошо было бы, если Ваша жена согласилась бы прочитать стихи Г<еоргия> В<ладимировича>. Кстати, ее статья, т. е. Е.П. Грот о Есенине в «У Золотых ворот» [151], очень интересна. Я и не знала, что он из старообрядцев. И его «Ключи Марии» [152], к сожалению, не читала.
До свидания. Желаю Вам и всем Вашим удачи и радости.
Напишите, что Вы думаете о моих стихах в «Н<овом> журнале» [153] — он ведь скоро выйдет — откровенно. С сердечным приветом
И. Одоевцева
<На полях:> Нет, Г<еоргий> В<ладимирович> только грозился написать Вам. Он слишком слаб, не может. Напишите ему скорей.
15
13 января <1958 г.>
С Новым годом, дорогой Владимир Федрович,
Сегодня 13 января — канун Нового Старого года — день, в который до войны устраивался грандиозный литературный бал [154]. Но зачем вспоминать о том, что прошло, забвением поросло, как говорит поэт (я).
Лучше о настоящем. Мы очень рады за Вас, что морока с переездом прошла и снова у Вас и дом, и сад, и собакам есть разгуляться где на воле [155], как тоже сказал поэт (Лермонтов). (Один вздор я горожу! Стыдно.)
Ну вот, поздравляем Вас от души и желаем всяческого благополучия и удачи на новом месте в 1958 году — и последующих.
Г<еоргий> В<ладимирович> хотел бы Вам сам написать, но он так плохо себя чувствует, что лежит весь день в каком-то полузабытьи.
Насчет «Кристабель» [156] Вы абсолютно правы. Я в те дни еще почти не была знакома с Г<еоргием> В<ладимировичем>, но помню, с каким восторгом о переводе Г<еоргия> В<ладимировича> отзывались Гумилев и Лозинский [157].
