Один из вечеров удался необыкновенно. Узким кругом, под абажуром, пили чай: Светланка, Вера, Лев и Андрей - на первом месте, конечно, девятилетняя егоза Светланка. Вдохновлённая присутствием публики маленькая артистка копировала больших - нисколько не похоже, но уморительно смешно.
Вера Ивановна с материнскими, колыбельными интонациями читала Лермонтова:
Гляжу в окно: уж гаснет небосклон,
Прощальный луч на вышине колонн,
На куполах, на трубах и крестах
Блестит, горит в обманутых очах;
И мрачных туч огнистые края
Рисуются на небе как змея,
И ветерок, по саду пробежав,
Волнует стебли омоченных трав...
Лев Витальевич, подстукивая себе цыганским бубном и тараща глаза на дочь, пел кабацким баритоном:
...То не лёд трещит,не комар пищит -
Это кум до кумы судака тащит.
Ох, ох, ох, ох...
Светланка визжала от восторга, когда папа приставал к маме, гудел:
Ну, поцелуууй...
Ну, поцелуууй...
- Да, а что? - смеялся Андрюша, смущая Светланку видом железных зубов. - У нас в деревне вот так кумовство и водят! В прощёный день кум целует куму, при всех, имеет право. Пир, кум с подарками. А кума брагу ставит, ждёт. Кумовство у нас - игра в любовь у старших.
- Как?
- Ну, взрослая любовь, она без этой, без итьбы.
- Удмурты тоже целуются? - лукаво удивился Собини.
Вопрос заинтересовал всех, особенно Светланку.
- Да, - понизив голос, сообщил Андрюша. - С языком.
Сообщенье отозвалось по-разному: Лев оглушительно захохотал, Светланка кинулась к матери за уточнениями, а Нина Ивановна этнографически озаботилась:
- Удмуртский язык, Андрей, вы его хорошо знаете?
- Йожытак валасько, - ответил гость. И перевёл: - Немного понимаю. Наша деревня называется Русские Кватчи, удмурты наши соседи, как они целуются, я не видел, но разговор понимаю - если медленно. Выль нуналлы шумпотыса.
Светланка покатилась со смеху.
- Как? Как? А это что значит?
Ей загорелось выучить и позабавить одноклассников.
- Радуйся новому дню. Выль нуналлы шумпотыса.
Девочка, замерев, шевелила губами.
Андрей ещё подбросил:
- А на Сюгинской стройке у нас всё татары: татар ирлере ташкада казак кага - татарин и в камень гвоздь вобьёт.
Татарский камень не заинтересовал Светланку. Она затараторила по-немецки:
Хойте ист дас Вассе варм,
Хойте канс нихт шадн.
Шнель гинунде ан ден Зи!
Хойте гин вир бадн.
- Ви бадн, - поправила мать. - Ви бадн.
- А украиньскою мовою буде: Розумна Парася на усёго здалася, - подмигнул девочке гость.
- Это про тебя, - пояснила мать.
- А что он сказал? Ну, что он сказал?
- Не он, а - Андрей. Он сказал: детям пора спать.
- А сама сказала он сказал!
- Ты уже капризничаешь. Пойдём.
Ноша
- юлле,
Юлле
целен
вир!
Оглушительно, в лад, скандировали немцы.
Андрюша, полыхнув лицом, уронил руку к голенищу - за ножом. Но немцы, расхохотались, кончив представление, и Егоров попридержал руку, пока.
Тут же на столе появилось пиво, стеклянная посуда, вилки, хлеб с колбасой. Боши гомонят, наливают, пьют. И Контин с ними.
Андрюша пить отказался наотрез. К еде не притронулся. Табак курил свой. Сидел сычом, злился: компания веселилась вместе с Тинкой, ей было хорошо без него, он был ей не нужен. Вчера был ой как нужен, а сегодня и не глядит.
Чем не измена? Она не со мной!
Не может понять Андрюша, не согласен он - как это?! Вчерашний ангел исчез, и теперь на его месте, под самым боком, сидит чужой человек, бесчувственный, враждебный.
Душа моя Контин! Что с тобой? Ты где? Услышь меня!
Что происходит, когда исчезает твой ангел? Остаётся пустота, приямок для супостата. А у супостата служба такая: обязан зачистить душу твою от божественных примет, выжечь её адским пламенем.
Андрюша-солнышко горел в аду. На чужих стенах, качались вражеские тени от вычурной нерусской лампы. А тут ещё они запели!
Два немецких запевалы, Бадн и Эльзассер, завели строевой германский марш:
Айн Хе-ле унд айн Ба-ацн,
Ди вааарен байде майн.
Я, майн!
Остальные, осклабившись, дирижировали вилками.
Дер Хе-ле вад цу Ва-аса,
Дер Ба-ацн вад цу Вайн!
Пе-ру-ра -
И все вместе, припев:
Хааай-ди-хай-до, хайда,
Хааай ди-хай-до, хайда,
Хайди,
Хайдо,
Хайда.
И снова.
И дальше.
Мерно, в такт, да с подкриком, да с подсвистом, да с разговорцем между строк. Андрюша слышал эту песню, сидя в окопе, - её пели немцы на той стороне, именно так:
Хааай-ди-хай-до, хайда,
Хааай ди-хай-до, хайда...
Только теперь она звучала лучше, она звучала ужасно хорошо - с подпевками-подрисовками. Как может вражеская песня звучать хорошо?! Это же ужасно.
Хайди.
Хайдо.
Хайда.
Длинная песня, заведённая, как часы, оборот за оборотом, - всю душу русскую вымотала.
А потом явился Вильхельм, император ихний. И мир сошёл с ума.
Хайда! Пропала Германия. Шабаш в Донтриере, казалось, никогда не кончится. Заполночь немцы, как сдурели, давай представлять пародию на Вильхельма Второго, своего императора, на глазах у русского унтера, и француженка с ними. То один, то другой, они выскакивали из-за стола и маршировали на месте, выпучив глаза, с поворотами и отданием воинской чести - кому? - гордой статуе, влезшей на посылочный ящик. Надо её нарядить! Притащили штальхельм старого образца, с медным шишаком и германским одноглавым орлом, нахлобучили на голову Континке. Газеты клок сложили в гармошку и пристроили ей под носом, наподобие усов, как у Вилли. Поставили Континку на посылочный ящик, и она, дура, губы дудочкой, прижала усы к своему глупому носу, задрала его кверху и запищала: "Айне майне гроссе Криг!" - это стоило ей жизни.
Вильхельм - штальхельм. Строевым шагом к ней подошёл русский унтер-офицер и, вместо отдания воинской чести, ударил её ножом точно в сердце.
Ленский
Когда Нина Ивановна вернулась в столовую, мужчины уже пили мадеру.
- Голубушка, - воскликнул навстречу муж, - давай Полтину!
- Какую тебе полтину? Пятака хватит.
Однако села рядом, и они запели на четыре четверти:
С копейкой и с полтиной
Расстанусь я легко:
Копеечку -- на воду,
Полтину -- на вино!
