Не отвечайте.
И.
* * *
Энн Флеминг
7 августа 1963 Кум-Флори-Хаус
Дорогая Энн,
…каждый день выжимаю из своей прошлой жизни несколько капель отчаянной скуки [177]. Одновременно пишу предисловие к американскому изданию «Собственника» Голсуорси. Читали? Не читайте. Это был последний английский прозаик, получивший всеобщее признание. В действительности же он нестерпимо скучен. Я-то надеялся, что презирал его из-за своего юношеского снобизма. Но нет. Он никуда не годится.
Я ведь дал Вам совет относительно Вашего родового поместья. Вы им пренебрегли. И теперь потерпите финансовый крах и станете жертвой клаустрофобии. <…>
* * *
Маргарет Фиц-Герберт [178]
9 августа 1964 Кум-Флори-Хаус
Дорогая Свинка,
Пруста я читал только в переводе. По-моему, начинал он неплохо, но со временем спятил, как и Дж. Джойс в «Улиссе». Никакого плана. Нэнси [Митфорд. — А. Л.] говорит, что все им написанное невероятно смешно и что только англичане и американцы ставят его выше П. Г. Вудхауза.
Молись за меня.
И. Во.
* * *
Леди Диане Купер [179]
17 сентября 1964 Кум-Флори-Хаус
Дорогая Диана,
это печальное письмо. Когда мы молимся, мы не просим, а даем. Даем свою любовь Богу и ничего не просим взамен. И принимаем всё, что Он дарует нам Своей милостью. Не «Пожалуйста, Господь, даруй мне счастливый день», а «Пожалуйста, Господь, удостой меня чести принять все мои сегодняшние страдания». Господь в подачках не нуждается. Вы когда-нибудь каялись? Сомневаюсь. Ничего удивительного, что Вы хандрите. Вы верите в Инкарнацию и Искупление так же, как верите в исторический факт битвы при Эль-Аламейне? Это важно. Вера — не настроение.
Получил от Кэтрин нагоняй за непристойный отрывок в «Недоучке». На рецензентов мне наплевать. Вы и она — вот чье мнение я ценю.
С любовью, Бо.
* * *
Энн Флеминг
10 ноября 1964 Кум-Флори-Хаус
<…> Меня Испания необычайно утомила, Лору же, наоборот, взбодрила. По правде сказать, у меня нет больше никакого желания путешествовать. Я слишком стар для приключений с верблюдами и каноэ, а туристический бизнес сделал все цивилизованные места на свете неотличимыми друг от друга. Разумеется, в Испании сколько угодно великолепных произведений искусства и архитектуры, но для человека, который не говорит на их языке, тамошняя жизнь очень пресна. Больше одного произведения искусства в день человеческому рассудку не усвоить. Еда перестала быть аппетитной или несъедобной. Она — по крайней мере, на туристических курортах — стала такой же гигиенической и безвкусной, как отрава под целлофаном, которую разносят на подносах и ставят нам на колени в самолетах. <…>
* * *
Энн Флеминг
27 января 1965 Кум-Флори-Хаус
Дорогая Энн,
наши с Вами последние письма встретились в пути.
Я являюсь обладателем зубной щетки, но при отсутствии зубов щетка — вещь необязательная, она подобна диадеме, которой владеет дама, никогда не покидающая порога собственного дома. По счастью, в Лондоне нашелся человек, который вставляет зубы, я ему написал и заказал себе искусственную челюсть. Сомневаюсь, чтобы он успел все сделать за один раз, поэтому в Лондоне в ближайшее время буду бывать часто и, надо надеяться, Вас увижу. В это время года я обычно езжу за границу, но ехать никуда не хочется. Может быть, коль скоро у меня теперь будет, чем есть, стоит заказать гастрономический тур. Когда-то я был знаком с одним стариком, который, поужинав, закрывал лицо салфеткой, долго давился, а потом поднимал голову и беззубым ртом шамкал, что не может отведать портвейн, когда во рту у него искусственные зубы. Я смотрел на него с нескрываемым ужасом.
Последние две недели мою подъездную аллею истоптали мальчишки-почтальоны с чрезвычайно выгодными предложениями от газет прокомментировать кончину сэра Уинстона Черчилля. Я, конечно же, отвечал отказом. Черчилль был не тем человеком, к которому я питал уважение. Он вечно нес ахинею, окружил себя мошенниками, был никуда не годным отцом — не более чем «радиознаменитостью», пережившей свою славу. Вот уж действительно «сплотил нацию»! В 1940 году я служил в действующей армии, и как же мы все ненавидели его выспренные речи! <…>
Скорее всего, среди редакторов газет, которые хотели, чтобы я описал похороны сэра Уинстона, прошел слух, что когда-то я написал книгу о похоронах в Калифорнии [180].
Здоровье мое с нашей последней встречи поправилось, и, если Вы готовы совершить утомительное путешествие в дом без прислуги и без парового отопления, Вам будет оказан самый теплый прием.
Надеюсь, Вы по своей опрометчивости еще не вышли замуж?
Всегда преданный Вам И. В.
* * *
Алеку Во [181]
6 марта 1966 Кум-Флори-Хаус
Дорогой Алек,
спасибо за письмо. Газеты, как водится, все переврали. Я действительно весь прошлый год бездельничал и хандрил, но галлюцинаций у меня не было. По глупости, подписал контракты на четыре книги [182] (а не на одну), и эта задача представляется мне теперь абсолютно невыполнимой. Кроме того, мне вырвали много зубов, а жевать твердую пишу искусственными особого удовольствия на доставляет. Перспектива угодить в объятия международного туризма меня не прельщает, поэтому свою деревню покидать не собираюсь. Но рассудок я не потерял и серьезно болен не был.
Все мы кончим тем, что будем учить американцев [183]. Помнится, когда-то я видел пьесу про Оклахому. По-моему, они не слишком разборчивы. В то же время, насколько я понимаю, американские старшекурсники заражены мятежным духом. <…>
* * *
Леди Мосли [184]
30 марта 1966 Кум-Флори-Хаус
Дорогая Диана,
остерегайтесь мне писать. На письма я отвечаю исправно. И никогда никуда не езжу и не звоню по телефону. Потомственное занудство, возведенное в степень. Последние двадцать лет своей жизни мой отец только и делал, что писал письма. Если кто-то благодарил его за свадебный подарок, он благодарил своего корреспондента в ответ, и обмен благодарностями могла прервать только смерть. Нэнси [Митфорд. — А. Л.] притворилась, что слепнет — лишь бы я от нее отстал.
Не подумайте только, что «Работа прервана» — это карикатура на Вас. Это не столько Ваш портрет, сколько мой собственный; это не Вы, а я, в Вас влюбленный. Между Вами и моей героиней нет решительно ничего общего, если не считать беременности. Ваша беременность была на моей памяти первой, которой я был свидетелем.
Экземпляр этой книги я отправил Вам, когда Вы сидели за решеткой. Уверен, Вы меня достаточно хорошо изучили и никогда не поверите, чтобы я мог в такое время послать Вам книгу, где Вы выведены в карикатурном виде.
Вы тепло пишете о моих военных романах. Они есть у Вас в окончательной версии, собранные в один том? Если нет, пришлю Вам книгу на Пасху. За вычетом кое-каких сокращений, она мало чем отличается от предыдущих изданий.
У Джона Сатро [185] были галлюцинации, ему казалось, что он обнищал, и его лечат электрошоком.
В свое время Пасха очень много значила для меня. Это было до папы Иоанна и его Совета — они уничтожили красоту литургии. Я еще не дошел до того, чтобы облить себя бензином и вспыхнуть синим пламенем, но теперь за веру я цепляюсь исключительно по привычке, без всякой радости. Церковь я посещаю просто из чувства долга. До той поры, когда ее возродят, я не доживу. Она ухудшилась во многих странах.
