ли так прекрасна?
Моложе ли меня, иль, может быть, верней?
Иль страсть твоя слепа, коль ты стремишься к ней?
36
Едва начну роптать, бросая вам упрек,
Что разлюбили вы, что свой забыли долг, —
Я тотчас слышу речь про службу и про полк:
У вас на все готов предлог.
А королю ваш полк послужит так примерно,
Как вам в борьбе со мной, Клеант, он служит, верно?
44
Я разлюбила вас — и так огорчена!
Но я ль виновна в том, что вам я неверна?
Ведь удержать любовь — увы! — не в нашей власти!
Испробовала все, чтоб не оставить вас,
Боролась я с собой, но тщетно — и сдалась.
И кто бы устоял пред жаром новой страсти?
50
Изменник Альсидон, как мне любить тебя?
Ужель простить сумею
И снова буду ждать, как некогда скорбя
Дидона век ждала неверного Энея?
В легендах сил ищу, чтоб не порвать с тобой.
Увы! Так, видно, мне назначено судьбой.
59 [30]
Вы низкий лицемер — теперь я разглядела.
Фальшива ваша страсть, притворна ваша боль.
Ликуете в душе, вздыхая то и дело:
«Ах, я б не уезжал, но так велел король,
Ах, разлучают нас, но так судьба велела!»
Куда как, сударь мой, вы королю нужны!
Без вас он сокрушит врагов своей страны.
Сказать ли вам по чести? —
Есть и умнее вас, и то сидят на месте.
62
Мне, что ни день, твердят напрасно,
Полны любовного огня,
Как чтут меня, как любят страстно;
Мне эти речи не опасны:
Не тронуть им вовек меня.
Но стоит вам шепнуть мне слово
(И что в нем — правда или ложь?),
О, что бы ни было, я все ж
Во всем поверить вам готова!
Июль-август 1653
Господину аббату Бурдело,
лейб-медику королевы Шведской.
Милостивый государь,
Мне доводилось слышать, что законы молчат, когда говорят пушки; но я никогда не слышал, чтобы так высказывались о письмах, и вы первый до этого додумались. Не знаю, почему вы так опасаетесь своих писем и самого себя. Почему вы хотите отказаться от своих привилегий и быть менее доблестным, нежели ваши предшественники? Подалирий и Махаон [32] носили меч, и основатель вашей науки [33] носил его точно так же, хотя и принадлежал к противоположному лагерю:
Pro Troja stabat Apollo. [34]
Во все времена вы, медики, были людьми огня и железа. Пусть же гром наших пушек и поступь наших солдат не тревожат вас более и не препятствуют вам беседовать с друзьями. Что до меня, то даже если небо провалилось бы в тартарары (а слово «тартарары», как вам известно, никак не связано с татарами Великого Хана) и я оказался бы в самой гуще этого страшного переполоха, не зная к тому же, как себя при этом держать, даже тогда ваши письма доставляли бы мне большое удовольствие. То, что вы мне пишете, будет радушно встречено повсюду, по меньшей мере повсюду там, где царят остроумие и разум, и уверяю вас, что здесь очень много людей, обладающих и тем и другим. Итак, вы можете мне писать, откуда вам заблагорассудится: ни одного лакомого блюда не ждали так нетерпеливо, как будут ждать ваших писем. Пусть же они смело приходят из Индии, из Спа [35], словом, из всех тех мест, которые вы упоминаете, хотя, по правде сказать, я бы предпочел Спа, нежели какие-либо другие края. Сцена, судя по вашим описаниям, будет там столь хороша и в ней будут участвовать столько знатных особ, что мне будет весьма отрадно узнать, какие слова вложит им в уста объединившая их Фортуна. Особливо прошу вас прислать мне рукопись роли королевы Шведской. Поскольку исполняемая ею роль самая трудная и самая необычная, было бы приятно узнать, действительно ли ее величество выступает в ней не так хорошо, как вы мне это обещали и как я того ожидал. Умоляю вас сказать мне всю правду; мне до смерти хочется рукоплескать, но только на основании вашего отзыва, а отнюдь не на основании похвал членов Академии, ибо, в сущности, в такого рода вещах я не очень-то доверяю экспансивности. В конце концов, вы увидите, что сможете убедить меня в чем угодно, и даже если бы вы мне послали панегирик, я принял бы его за достоверное свидетельство. Вот что значит обладать остроумием.
ГИЙЕРАГ — МАРКИЗЕ ДЕ САБЛЕ [36]
[1654?]
Госпоже маркизе де Сабле.
Милостивая государыня,
Я прекрасно знаю, что не заслуживаю ваших писем, но при всем том я хочу их получать. Вот начало явно неосторожное и вас оно, наверно, удивит. В самом деле, подобало бы просить о столь драгоценном одолжении с меньшей дерзостью, особливо у такой женщины, как вы, наделенной всеми достоинствами, какие только можно себе вообразить, и не только достоинствами, а в равной мере и тонкостью вкуса. Но, милостивая государыня, вам известно, что запальчиво говорят в том случае, когда желают чего-либо безудержно, и что слова: я хочу не всегда предназначены для уст любовниц и королей. Эти два вида особ, которые смешивают разум и волю, не всегда хотят чего-то разумного, и зачастую им не следовало бы говорить: я хочу. Что до меня, поскольку я желаю чего-то весьма высокого и желаю его так страстно, то даже если бы и было нечто сильнее слов: я хочу, меня полагалось бы за это простить. Позвольте же мне, милостивая государыня, закончить мое письмо еще безрассуднее, если это только возможно, нежели я его начал, и сказать вам, как король сержанту и королева инфанту, а это равнозначно самым категорическим приказам, о которых вы когда-либо слышали, что я хочу, чтобы вы оказали мне честь вступить со мною в переписку и считать меня преисполненным глубокого уважения к вам...
ГИЙЕРАГ — ГЕРЦОГУ ДЕ КАНДАЛЮ [37]
Монкальв, 9 сентября 1657
Монсеньер,
Я просил Лашапеля
