Прощайте, милый, добрый друг мой, будьте здоровы и не забывайте горячо любящую Вас
Н. ф.-Мекк.
Р. S. Я хочу уехать 2 октября.
450. Чайковский - Мекк
С. Фроловское,
24 сентября [1888 г.]
Милый, дорогой друг мой!
Верьте, что если Вы под влиянием горести испытываете потребность высказаться мне, то более сочувствующего и, мне кажется, более способного понять сущность Вашей скорби человека нет на свете. Между мной и Вами существует духовное родство, проявляющееся решительно во всём, и есть бездна случаев, где Вы и я для остальных людей являемся странными или чудаками, но каждый из нас в этих случаях отлично понимает один другого.
Ваша дочь Юлия Карловна выходит замуж за человека, уже более десяти лет постоянно живущего около Вас, они оба при Вас останутся, и, тем не менее, Вы тоскуете и предаетесь почти отчаянию. Дело в том, что оба эти столь необходимые и привычные человека, соединившись узами брака, делаются другими; отношение Ваше к ним принимает другое значение. Освещение, обстановка - другие, и этого достаточно, чтобы Вам, живущей так давно в тесной домашней сфере, было больно и жутко. А тут еще лучшее украшение Вашей жизни, Людмила Карловна, тоже сделалась другая! И всё это ушло в бездну прошлого! А прошлое так безвозвратно, и эта безвозвратность так печальна и горестна!
Но у меня есть надежда, что всё, что теперь так убийственно действует на Вас, со временем установится, уложится в новую рамку, к которой Вы привыкнете, и кто знает? - быть может, еще и что-нибудь неожиданно хорошее и радостное из всего этого выйдет.
Вчера и сегодня я всё старался вспомнить какого-нибудь пианиста, которого бы можно было рекомендовать Вам, но безуспешно. А что если Генрих Пахульский возьмет годовой отпуск? Я берусь устроить, что годовое отсутствие не помешает его дальнейшему пребыванию в консерватории в качестве учителя.
Не знаю, милый друг, получили ли Вы последнее письмо мое, где я Вам писал про отчаянную болезнь моего старого друга Губерта. Я имею об нем ежедневно известия, и они очень печальны: он никого не узнает, с каждым днем делается слабее, и надежды по-прежнему нет никакой.
Я очень много работаю и, как водится, очень устаю, - но нисколько не жалуюсь. Слава богу, что еще есть охота работать. А охота, чем дальше, тем больше делается, планы мои растут, и, право, двух жизней мало, чтобы всё исполнить, что бы хотелось! Наша жизнь возмутительно коротка!!!
Будьте здоровы, дорогой друг мой! Если вскоре уедете, то дай Вам бог счастливого пути и всяких радостей и утешения.
Ваш П. Чайковский.
Потрудитесь перед отъездом дать знать, куда писать Вам.
451. Чайковский - Мекк
С. Фроловское,
27 октября 1888 г.
Милый, дорогой друг мой! Надеюсь, что Вы уже на берегах желтого Арно, что Вам тепло, хорошо и что здоровье Ваше вполне восстановилось. Я всегда радуюсь за Вас, когда Вы в Италии, климат которой, по-моему, вполне удовлетворяет потребностям Вашего организма. У нас теперь стоят сильные морозы без снегу, но дни солнечные, чудесные, и я с грустью помышляю о том, что скоро придется расстаться со своим тихим убежищем, с правильно и ровно распределенной жизнью, с ежедневными моими большими прогулками, с моим уединением. Через три дня я еду в Петербург, где 5 ноября состоится мой концерт. 12-го числа там же я участвую в концерте Музыкального общества, а на другой день должен уехать в Прагу на репетиции моего “Онегина”. Я страшно много работал в последнее время. Кончил инструментовку своей увертюры к “Гамлету”, сделал бесчисленное множество корректур симфонии, а теперь занят приготовлением к дирижированию всего того, что пойдет в предстоящих мне концертах. В моем концерте (я называю его “мой”, ибо программа состоит исключительно из моих произведений, но концерт дает Филармоническое общество) будут исполнены следующие вещи: 1) Новая симфония; 2) Второй фортепианный концерт; 3) Итальянское каприччио и 4) Увертюра Лароша, мной инструментованная летом. В Музыкальном же обществе я буду исполнять своего “Гамлета”.
В Москве у нас начался сезон симфонических концертов. Число членов опять уменьшилось, и это очень печальное явление; с каждым годом их становится меньше, и финансовое положение консерватории, которая главнейшим образом поддерживается доходами с концертов, становится более критическим. Трудно понять причину охлаждения московской публики к Музыкальному обществу. После смерти Николая Григорьевича можно было ожидать, что наше Музыкальное общество потеряет весь свой престиж, однако ж этого не случилось, а напротив, число посетителей концертов даже увеличилось. Но года четыре тому назад оно стало уменьшаться, и следует думать, что уменьшение это будет прогрессивно. Страшно за консерваторию, которую, быть может, придется закрыть, если не удастся придумать средства к привлечению публики в наши концерты. Первый концерт был очень удачен по программе и исполнению.
В консерватории был недавно вечер, в коем исполнялись сочинения консерваторских преподавателей и в том числе были сыграны два сочинения Генриха Пахульского. Они мне понравились; у него положительный талант.
Декабрь я надеюсь провести здесь, т. е. мечтаю из Праги прямо проехать в Москву, где в одном из концертов Муз[ыкального] общества буду дирижировать новой симфонией, а засим скроюсь в своем убежище. Ввиду моих скитаний прошу Вас, дорогой друг мой, адресовать мне дорогие письма Ваши в Москву на имя Юргенсона, которому я поручу высылать их во время моего отсутствия.
Будьте здоровы, дорогой, милый друг!
Беспредельно преданный
П. Чайковский.
452. Чайковский - Мекк
[Петербург]
13 ноября 1888 г.
Милый, дорогой друг мой!
Пишу Вам эти несколько строк за час до выезда из Петербурга в Прагу. Я провел здесь две недели среди такой лихорадочной суеты, что неудивительно, если даже Вам я не имел возможности писать подробно и обстоятельно.
В субботу 5 ноября состоялся мой концерт в Филармоническом обществе, a вчера, 12-го, я дирижировал в Музыкальном обществе двумя новыми своими вещами: “Гамлетом” и Симфонией . И то и другое было принято публикой хорошо. Вообще я не могу не признать, что в Петербурге меня, т. е. музыку мою, любят больше, чем где-либо, не исключая Москвы, и повсюду я встречаю здесь сочувственное, теплое к себе отношение. На прошлой неделе, тотчас после первого концерта, я сильно захворал и два дня пролежал в постели; вероятно, причиной нездоровья было крайнее утомление. Теперь хорошо бы было уехать к себе и предаваться отдыху...
Но, увы! Нужно стремиться в Прагу и там снова переживать мучительные волнения!.. В Праге останусь недолго, ибо 6 декабря нужно уже быть в Москве.
Милый, дорогой друг мой! Дойдет ли до Вас это письмо? Я про Вас давно не имею никаких известий. Надеюсь, что Вы хорошо устроились, что Вы здоровы и что Италия живительно влияет на Вас!
Простите, ради бога, мое редкое писание! Из Праги уведомлю Вас о себе!
Беспредельно Вам преданный
П. Чайковский.
453. Мекк - Чайковскому
St.-Jean,
21 ноября/3 декабря 1888 г.
Villa Vial.
Милый, дорогой друг мой! Я очень давно не писала Вам, но так как я знаю, что Вы не находитесь на месте, то эта мысль, что мое письмо не скоро дойдет до Вас, а быть может, и совсем не дойдет, парализует мое всегдашнее желание побеседовать с Вами. Ваши письма, дорогой мой, я все получаю исправно. Теперь прошу Вас адресовать мне так: Nice, St.-Jean, Villa Vial, Alpes Maritimes. В настоящую минуту мои нервы опять совсем взволнованы смертью Веры Львовны; мне так невыразимо жаль и этой молодой женщины, и бедных родителей, и маленьких детей, и, в особенности, несчастного мужа. После нескольких лет семейной жизни очутиться опять одиноким или хуже, чем одиноким - с двумя маленькими детьми на руках, о которых он не может и заботиться, как хотел бы, потому что он мужчина, у него служба, общественные обязанности на руках. У родителей остаются другие дети, а у мужа уж никого не остается; бедный, бедный человек. Как это ужасно, как бесчеловечно! Сегодня ее хоронят в Ницце, Юля поедет на погребение, а вчера она была на выносе тела в восемь часов вечера из гостиницы в Beaulieu, это шагов сто от нашей дачи. Коля только что был здесь, он привез Тасю и пробыл три дня, и в тот же день, как он уехал (в шесть часов утра), Вера Львовна скончалась в половине шестого вечера. Так ужасно, так тяжело это событие, что трудно оторвать мысли от него.
