Блейк.
Глаза у него были встревоженные, и действительно странно было тихим прохладным вечером войти в безмолвную бухту, защищенную зеленым холмом, и найти там судно. Оно стояло со свернутыми парусами, и в этом уединённом месте в
нем было что–то зловещее. Капитан Николс посмотрел на шхуну в бинокль.
— Шхуна для ловли жемчуга. Из Порт–Дарвина. Не знаю, чего ей тут надо. Их всегда куча у островов Ару.
Команда судна, среди нее один белый, тоже смотрела на них. Но вот со шхуны спустили шлюпку.
— Плывут к нам, — сказал шкипер.
К тому времени как на «Фентоне» кинули якорь, шлюпка подошла и капитан Николс обменялся приветствиями с австралийцем, капитаном шхуны. Тот поднялся на борт и рассказал им, что у него заболел ловец жемчуга, японец, и сейчас они направляются на один из голландских островов, где он надеется найти врача.
— У нас на борту есть врач, — сказал капитан Николс. — Едет с нами до ближайшего порта.
Австралиец спросил доктора Сондерса, не согласится ли он осмотреть больного, и после того, как капитана угостили чаем, от более крепких напитков он отказался, — доктор спустился в его шлюпку.
У вас есть какие–нибудь австралийские газеты? — спросил Фред Блейк.
— Один номер «Бюллетеня». Месячной давности.
— Не важно. Для нас все новости будут свежими.
— Газета к вашим услугам. Я пришлю её с доктором.
Доктор Сондерс сразу же обнаружил, что у японца жестокий приступ дизентерии. Он был очень плох. Доктор сделал ему укол и сказал капитану, что ничем больше помочь не может, надо только обеспечить больному покой.
— Черт подери этих япошек! Дохляки какие–то. Значит, от него не скоро будет польза?
— Если вообще будет, — ответил доктор.
Они пожали друг другу руки, и доктор спустился в шлюпку. Матрос поднял весла.
— Эй, погодите минутку! Я забыл дать вам газету.
Австралиец нырнул в каюту и через минуту вернулся с номером «Сиднейского бюллетеня». Кинул его в шлюпку.
Капитан Николс и Фред играли в крибидж [18], когда доктор снова поднялся на борт «Фентона». Солнце садилось, и гладкое море переливалось всеми цветами радуги: голубым, зеленым, оранжево–красным и молочно–пурпурным; казалось, что это нежные и неуловимые краски самой тишины
— Ну, все в порядке? — равнодушно спросил капитан.
— Он в очень плохом состоянии, — сказал доктор
— Это та газета? — поинтересовался Фред Он взял ее из рук доктора и пошел на нос.
— Играете в крибидж? — спросил Николс.
— Нет.
— Мы с Фредом играем каждый вечер. Ему чертовски везет! Не могу даже сказать вам, на сколько он меня обставил. Ничего, будет и на моей улице праздник. — Он позвал: — Фред, иди.
— Сейчас.
Шкипер пожал плечами.
— Ну и манеры. Так ему невтерпеж прочитать газету.
— При этом — месячной давности, — добавил доктор. — Когда вы ушли от острова Терсди?
— Мы там и близко не были.
— А-а!
— Не пропустить ли нам глоточек? Как вы думаете, это мне повредит?
— Вряд ли.
Шкипер кликнул Тома Обу, и тот подал им воду и два стакана. Николс сходил за виски. Солнце уже село, незаметно подкралась ночь. Море было спокойно. Тишину нарушал лишь плеск играющей рыбы. Том Обу принес фонарь «молния», поставил его на крышу рубки, затем спустился вниз и зажег коптящую масляную лампу в каюте.
— Интересно, что наш юный друг читает все это время?
— В темноте?
— А может быть, он обдумывает то, что прочел.
Но когда Фред наконец присоединился к ним и сел кончать прерванную партию, доктору Сондерсу показалось в неверном свете фонаря, что он очень бледен. Газеты у него с собой не было, и доктор пошел на нос, чтобы взять ее, но нигде не нашел. Он позвал A-Кая и велел ему поискать газету. Стоя во мраке, он издали наблюдал за играющими.
— Пятнадцать — два. Пятнадцать — четыре. Пятнадцать — шесть. Пятнадцать — восемь и шесть и четырнадцать. И один за козырного валета — семнадцать.
— Черт, ну и везет же тебе!
Шкипер опять проигрывал. На его лице застыла жестокая гримаса. Бегающие глазки подозрительно всматривались в каждую переворачиваемую им карту. А его партнер играл с улыбкой на губах. Свет «молнии» очертил во мраке его профиль, и неожиданно доктор увидел, как он тонок. Длинные ресницы бросали на щеки тень. Фред был сейчас не просто смазливый мальчишка, в нем появилась какая–то трагическая красота, от которой щемило сердце. Подошел A-Кай и сказал, что газеты нигде нет.
— Где вы оставили «Бюллетень», Фред? — спросил доктор. — Мой бой не может его найти.
— Разве его там нет?
— Нет, мы оба смотрели.
— Откуда мне, черт подери, знать, где он? Беру два.
— Кинул за борт, когда прочитал? — спросил капитан.
— С какой стати мне кидать его за борт?
— Ну, так должен же он где–нибудь быть, — сказал доктор.
— Снова продулся, — проворчал шкипер. — В жизни не видел, чтобы кому–нибудь так шла карта.
Глава одиннадцатая
Было около двух часов ночи. Доктор Сондерс сидел в шезлонге на палубе. Шкипер спал в каюте, Фред перенес свой матрас на нос. Звезды сверкали так ярко, что силуэт острова четко вырисовывался на фоне ночной тьмы. Расстояние скорее вопрос времени, чем пространства, и хотя они прошли всего сорок пять миль, доктору казалось, что Такане остался где–то очень далеко. Лондон был вообще на другом краю света. В памяти доктора мелькнула Пиккадилли–сер- кес, ярко освещенная, забитая автобусами, автомобилями и такси, с толпами людей в часы, когда театры изрыгали после спектаклей зрителей. Было одно место, которое в его времена называли «Променад» — улица в северной части города, которая шла от Шафтсбери–авеню до Чаринг–Кросс–Роуд; от одиннадцати до двенадцати часов люди прогуливались по ней взад–вперед сомкнутыми рядами. Это было перед войной. В воздухе носился дух приключений. Глаза встречались, и тогда… Доктор улыбнулся. Он не сожалел о прошлом; он ни о чем не сожалел. Его блуждающие мысли привели его в Фучжоу, остановились у моста через реку Мин. откуда были видны рыбаки, ловившие с барок рыбу при помощи бакланов. По мосту бежали рикши, кули несли свою тяжелую поклажу, переходили с одной стороны на другую бесчисленные пешеходы. На правом берегу, если смотреть вниз по реке, был китайский город с перенаселенными домами и храмами…
На шхуне не светилось ни одного огонька, и доктор видел ее только потому, что знал, где она стоит. На борту было тихо. А в трюме, где были свалены грудой жемчужные раковины, на одной из деревянных коек у стены лежал умирающий ловец жемчуга. Доктор не считал человеческую жизнь большой ценностью. Кто, прожив столько лет
