утратить остатки уверенности, достаточно пустяка, чтобы перетянуть в гибельную сторону чашу весов. К тому же руководитель полетов чувствовал себя неловко от того, что помешал разговору Кейза с братом в коридоре. В тот момент он вполне мог бы подождать, но не подождал.
Кроме того, руководитель полетов сам до смерти устал – не только за сегодняшний день, но и за все предыдущие. Он вспомнил, что недавно где-то читал, будто в середине семидесятых годов появятся такие системы наблюдения за воздухом, благодаря которым диспетчеры будут в два раза меньше утомляться и меньше нервничать. Правда, руководитель полетов отнесся к этой информации скептически. Он сомневался в том, что удастся когда-либо избежать профессиональных перегрузок: если в чем-то диспетчерам станет легче работать, им придется затрачивать больше нервной энергии в другом. Это пробуждало в нем сочувствие к Кейзу – бледному, худому, напряженному как струна, да и не только к Кейзу – ко всем, кого доводила до такого состояния существующая система организации труда.
Все так же тихо Уэйн Тевис снова спросил:
– Так снимать его или нет?
Руководитель полетов отрицательно покачал головой. И, понизив голос, ответил:
– Не будем ускорять ход событий. Не снимайте Кейза, но и не отходите от него.
Тут Кейз заметил двух шептавшихся начальников и догадался, что надвигается нечто серьезное. Как-никак он был старый матерый волк, которому хорошо знакомы признаки близкой беды.
Кроме того, инстинкт подсказывал ему, что речь шла и о нем. И он понимал почему. Теперь Кейз уже не сомневался, что через несколько минут его освободят от работы или же переведут на менее важное направление. Как ни странно, ему было все равно.
Он был очень удивлен, когда Тевис, не делая никаких перемещений, оповестил всех диспетчеров о том, что самолет «Транс-Америки», рейс два, терпит бедствие, возвращается на базу и его надо принимать вне всякой очереди.
Диспетчеру, сидевшему на отлетах, было дано указание убирать все машины с предполагаемого курса рейса два.
И уже отдельно Кейзу Тевис изложил проблему посадки: решение о том, на какую полосу сажать самолет, предстояло принять в последнюю минуту.
– Разработай свой план посадки, мальчик, – сказал ему Тевис, на техасский манер растягивая слова. – И когда самолет передадут тебе, займись только им. Все остальные мы возьмем на себя.
Сначала Кейз только кивнул, нимало не обеспокоенный поставленной перед ним задачей. И машинально принялся производить расчет подхода самолета. Такого рода расчеты всегда делают в уме. На бумагу наносить их нет времени, да и потом, как правило, приходится на ходу все менять.
Как только Чикагский центр передаст ему самолет, решил Кейз, он поведет его к полосе три-ноль, но с таким допуском, чтобы можно было завернуть машину влево – но не слишком резко, учитывая небольшую высоту, – если придется сажать ее на полосу два-пять.
Кейз подсчитал: вести самолет ему предстоит минут десять. А Тевис предупредил его, что, по-видимому, лишь минут за пять до посадки он узнает о том, на какую полосу можно будет сажать машину. Времени, конечно, в обрез, и в радарной все изрядно вспотеют – как и в воздухе. Но справиться можно – хотя будет и нелегко. И Кейз снова мысленно прочертил траекторию полета и зафиксировал направление.
А на КДП уже стали просачиваться – неофициальным путем – некоторые подробности. В свободные минуты диспетчеры сообщали их друг другу… На самолете в воздухе произошел взрыв. Он кое-как летел, несмотря на поврежденный фюзеляж и наличие раненых… Неизвестно, работает ли управление самолетом. Пилотам нужна самая длинная полоса, которая ко времени посадки, возможно, уже будет очищена, а возможно, и нет… Все повторяли слова Димиреста: «…самолет поврежден, есть жертвы…» Капитан послал невероятно злую радиограмму управляющему аэропортом. Управляющий находится сейчас на полосе три-ноль, делается все возможное, чтобы очистить ее… А время быстро истекало.
И теперь заволновались даже они, привыкшие к сложностям воздушного транспорта.
Помощник, сидевший рядом с Кейзом, рассказывал ему о случившемся по мере того, как узнавал сам. Кейз все понял и уже страшился того, что на него свалилось. Не хочет он принимать в этом участия – ни малейшего, никакого! Не стремится он – да и не может – что-то там такое доказать себе! И даже если он хорошо справится с задачей – разве этим что-нибудь изменишь? А если не справится, если где-то ошибется, погибнет самолет, полный людей, как уже погиб один.
На другом конце радарной Уэйна Тевиса вызвал по прямому телефону руководитель полетов. Несколько минут назад он поднялся на этаж выше – в «будку», чтобы быть рядом с наземным диспетчером.
Опустив на рычаг трубку, Тевис на своем табурете подкатил к Кейзу.
– Старик только что получил сигнал из Чикагского центра. Рейс два передадут нам через три минуты.
И Тевис переехал к диспетчеру, сидевшему на вылетах, и проверил, нет ли на пути рейса два вылетающих самолетов.
Помощник сообщил Кейзу, что на поле все еще стараются вытащить застрявший самолет и освободить полосу три-ноль. Они уже включили двигатели, но самолет так и не сдвинулся с места. За дело взялся брат Кейза (так сказал помощник), и если самолет не двинется сам, снегоочистители разнесут его на куски, чтобы освободить полосу. Но всех волнует, хватит ли на это времени.
Раз Мел принял такое решение, подумал Кейз, значит, он уверен, что хватит. Мел всегда со всем справляется, он умеет подчинить себе ход событий. А вот у Кейза не выходит – или, во всяком случае, не всегда и не так, как у Мела. В том-то и разница между ними.
Прошло уже почти две минуты.
Помощник, стараясь говорить спокойно, заметил:
– Самолет появился на экране.
В самом углу экрана Кейз увидел двойную звездочку – сигнал бедствия, несомненно, исходивший от рейса два.
Скорее бежать отсюда, не хочет он! Ему с этим не справиться. Пусть кто-то другой возьмет это на себя – хотя бы Уэйн Тевис. Пока еще есть время.
Кейз резко повернулся, ища глазами Тевиса. Тот в этот момент стоял спиной к Кейзу возле диспетчера по вылетам.
Кейз открыл было рот, чтобы позвать его, но, к своему ужасу, не смог издать ни звука. Он попытался снова – безуспешно.
Все было как во сне, как в том кошмаре, который преследовал его: ему отказал голос… Но ведь это не сон – это происходит наяву! Разве?! Паника охватила его.
А на табло над экраном загорелся белый свет: их вызывал Чикагский центр. Помощник снял трубку прямого телефона и сказал:
– Валяй, центр. – Потом повернулся к
