селектору и передвинул рычажок, включив динамик над головой, чтобы и Кейз мог слышать.
– Линкольн, рейс два находится в тридцати милях к юго-востоку от аэропорта. Курс два-пять-ноль.
– Центр, вас понял. Он появился у нас на радаре. Переключайте его на нашу частоту. – И помощник повесил трубку.
Сейчас центр даст указание самолету переключиться на другую радиоволну и пожелает ему благополучной посадки. Самолету, который терпит бедствие, всегда желают благополучной посадки: они-то на земле находятся в безопасности, так надо же хоть как-то приободрить тех, кто в воздухе. Вот и теперь, сидя в этой теплой, надежно изолированной от внешнего мира тихой комнате, трудно было поверить, что где-то там, высоко в ночном небе, где гуляют ветер и метель, раненый самолет пробивает себе путь на землю и может погибнуть, так и не долетев.
Включилось радио на частоте прибывших с востока самолетов. Раздался резкий голос – это Вернон Димирест, его ни с кем не спутаешь. Кейз только сейчас вспомнил, кто командир потерпевшего аварию самолета.
– Диспетчерская Линкольна, говорит «Транс-Америка», рейс два, держимся на высоте шесть тысяч футов, курс два-пять-ноль.
Помощник молчал. Теперь Кейз должен подтвердить прием и взять на себя руководство полетом. Но он не хочет, не хочет! А Уэйн Тевис по-прежнему сидит спиной к нему. И голос по-прежнему не слушается Кейза.
– Диспетчерская Линкольна, – снова затрещало радио, – куда вы провалились, черт возьми!
Куда, черт возьми…
Да что же не обернется Тевис!
Безудержная ярость охватила вдруг Кейза. Черт бы побрал этого Тевиса! Черт бы побрал диспетчерскую! Черт бы побрал его покойного отца, который заставил сыновей заняться тем, что никогда не было по душе ему, Кейзу! Черт бы побрал Мела с этой его уверенностью в себе и умением справиться с любым делом! Черт бы побрал всех и вся!
Помощник недоуменно смотрел на Кейза. Рейс два сейчас снова вызовет диспетчерскую. Кейз понимал, что он в ловушке. Вовсе не уверенный в том, что голос его послушается, он включил микрофон.
– «Транс-Америка», рейс два, – сказал Кейз, – говорит диспетчерская Линкольна. Извините за задержку. Мы все еще рассчитываем посадить вас на ВПП три-ноль – будем знать точно через три – пять минут.
Радио в ответ прорычало:
– Вас понял, Линкольн. Информируйте нас дальше.
Теперь Кейз был весь внимание: та часть его мозга, которая была занята посторонними мыслями, выключилась. Он забыл про Тевиса, про своего отца, про Мела, про самого себя. Все исчезло, кроме рейса два.
И он спокойно и четко произнес:
– «Транс-Америка», рейс два, вы находитесь в двадцати пяти милях к востоку от границы поля. Начинайте спуск по собственному усмотрению. Заворачивайте вправо, курс два-шесть-ноль…
* * *
Наземный диспетчер, сидевший в своей стеклянной будке этажом выше, сообщил Мелу Бейкерсфелду о том, что Чикагский центр передал им рейс два для посадки.
Мел ответил по радио:
– Снегоочистителям и грейдерам дано указание убрать самолет «Аэрео Мехикан» с полосы. Сообщите Патрони, чтобы немедленно выключил двигатели. Скажите ему: если может, пусть вылезет оттуда, если не может – пусть держится покрепче. Не отключайтесь – как только полоса освободится, нужно будет посоветоваться.
Руководитель полетов на другой волне уже сообщал Патрони о принятом решении.
15
Патрони и сам уже знал, что время его истекло. Он намеренно не включал двигатели «боинга» до последней минуты: ему хотелось дать возможность рабочим получше расчистить пространство под самолетом и вокруг него.
Когда Патрони понял, что ждать дольше нельзя, он в последний раз огляделся по сторонам. И то, что он увидел, отнюдь его не воодушевило.
Шасси все еще не удалось полностью очистить от грязи и снега. Да и траншеи, проложенные от основных колес вверх до заасфальтированной полосы, не были достаточно широкими и глубокими. Чтобы сделать все как надо, не хватало каких-нибудь пятнадцати минут.
Но Патрони знал, что этих пятнадцати минут у него нет.
Нехотя взошел он по трапу, чтобы вторично попытаться сдвинуть с места самолет, – только теперь он уже сам сядет за штурвал. Он крикнул Ингрему:
– Велите всем убраться подальше! Включаю двигатели!
Из-под самолета вынырнули фигуры людей. Снег все еще падал, но уже не валил, как два-три часа назад.
Патрони снова крикнул с высоты трапа:
– Мне нужен механик сюда наверх, но чтоб был полегче. Пошлите какого-нибудь тощего парня, который бывал в кабине экипажа.
И он вошел в самолет.
Из кабины Патрони увидел служебную машину Мела Бейкерсфелда – она казалась ярко-желтым пятном среди окружающей тьмы. Машина стояла на полосе, ближе к левому краю. Подле нее вытянулись в ряд снегоочистители и грейдеры – напоминание о том, что в распоряжении Патрони осталось всего несколько минут.
Главный механик ушам своим не поверил, когда узнал о намерении Мела убрать самолет с полосы, если понадобится, с помощью механической силы. И такая реакция была вполне естественна, хотя его не меньше других волновала судьба тех, кто находился на борту самолета «Транс-Америки». Но Патрони всю жизнь заботился о сохранности самолетов, в этом состояла его работа. И у него просто не укладывалось в голове, что такой красавец самолет можно своими руками разом превратить в груду лома. В глазах Патрони самолет – любой самолет – был плодом ума, самопожертвования, инженерной сноровки, многих часов труда и порой даже любви. И вдруг взять и разрушить все это? Да как можно!
И Патрони решил попытаться спасти самолет. За его спиной отворилась и снова захлопнулась дверь. Отряхиваясь от снега, подошел молодой механик, маленький, худенький. Патрони уже скинул с себя парку и пристегивался в левом кресле.
– Как тебя зовут, сынок?
– Роллинг, сэр.
– Что ж, Роллинг 22, может, твое присутствие здесь – добрый для нас знак, – усмехнулся Патрони.
Пока Роллинг сбрасывал парку и усаживался в правое кресло, Патрони посмотрел в окно. Трап уже отогнали.
Звякнул внутренний телефон, и Патрони поднял трубку. Звонил Ингрем снизу:
– Мы готовы.
Патрони кинул взгляд на соседа:
– Порядок, сынок?
Тот кивнул.
– Включить третий двигатель.
Молодой механик включил стартер.
– Третий двигатель включен.
Гул мотора стал ровным.
Один за другим заработали четвертый, второй и первый двигатели.
По внутреннему телефону голос Ингрема, заглушаемый наземным ветром и ревом двигателей, произнес:
– Все машины внизу убраны.
– О’кей! – крикнул Патрони. – Отсоедините внутренний телефон и сами убирайтесь подальше. – И, обращаясь к Роллингу, посоветовал: – Держись крепче, сынок, прижмись к спинке. – Главный механик «ТВА» перекинул в самый угол рта сигару, которую он вопреки обыкновению раскурил, не изжевав, несколько минут назад. Затем, растопырив короткие пальцы, двинул от себя все четыре рычага.
Гул двигателей усилился.
Перед самолетом
