ни в мифологию, не притягивая своих впечатлений от путешествий по другим странам. Вот, например, вы упоминаете о Ranz...
— Ranz des vaches, — подсказала Медора, — это, кажется, песенка альпийских пастухов...
— Это для колорита, — возразил Бонд, пытаясь защищаться.
— Передайте колорит нашего родного пастбища. Затем вы говорите о какой-то породе скота, разводимой в окрестностях... Рима, если не ошибаюсь?
— В Кампанье. Путевые заметки...
— Путешествие — праздное занятие, — заявил Эбнер.
— Безусловно! — подхватила Клайти. — Сидите у себя на пороге, как советовал Эмерсон [17].
— Разве он так сказал? — вмешался Джайлс-отец. — Мне кажется, он говорил, что...
— Все известно, — перебил Стивен, — но мы не следуем его совету.
Эбнеру было непонятно, о чем шла речь, но он не нашел нужным расспрашивать.
— Далее, вы цитируете какого-то древнего автора, — Феокрита [18], кажется?
— Да, Феокрита, так это же исторический фон.
— Оставьте историю в покое. Живите настоящим. А прошлое забудьте, похороните его.
— Не так-то легко. Наследие веков, сами понимаете. Трудно забыть то, что знаешь. Вот если не знаешь... тогда это просто, — произнес Бонд иронически.
— Достаточно об этом! — воскликнула Медора, опасаясь, что страсти разгорятся.
— Если уж вы не можете обойтись без древних греков, — продолжал Эбнер, — учитесь у них одному — познавать мир. Греки, насколько мне известно, черпали свои знания от предметов и природы, их окружающей, от людей, с которыми они соприкасались. Они не обращались к древним авторам, не рыскали по свету и признания искали не на стороне, а на родине.
— Греки не так-то уж много и знали, — вставила Клайти.
— Ну нет, — возразил Бонд, бросая на Клайти ласковый взгляд, чтобы смягчить свое возражение. — Они все довели до совершенства; возьмите архитектуру — храму недоставало законченности, пока они не сделали портик более строгим и не расчистили дворик перед фасадом и не...
— Замолчите, Бонд, — прервала его Медора. — Лучше послушаем музыку, пока мы не рассорились, — предложила она, поднимаясь. Эбнер был скорее озадачен, нежели раздражен.
Бонд последовал за всеми.
— Буду держаться привычной области, — обратился он к Клайти, засовывая в карман смятую рукопись, — грифы, горгоны, гидры, химеры, всякие чудовища, но никаких коров! Правда, Клайти? Веритиста из меня не получится.
— Самсон разрушает храм, — заметила Клайти. — Рухнула первая колонна. Что будет дальше?
— Они сам погибнет под развалинами, — задумчиво проговорил Бонд, — вот увидите.
XI
Прежде чем Эбнер научился обращаться с педалями пианолы и наигрывать нехитрые мелодии, Медора убрала за ненадобностью большинство своих валиков. «Траурный марш на смерть Зигфрида» был слишком сложен для ее гостя, слащавые итальянские мелодии были ему не по душе. В конце концов ограничились тем, что исполняли патриотические гимны и старинные песенки. У Медоры на ферме была неплохая скрипка, она аккомпанировала Эбнеру, и тот от души радовался, наигрывая «Вечерний лагерь» или «Долину лилий». Родители Медоры давно уже позабыли эти песни, но были не прочь тряхнуть стариной.
Последний валик остановился, слегка щелкнув.
— Ну так что же вы думаете о прочитанной главе? — спросил Эбнер, убирая валик. Его вопрос не относился к Медоре, он оглядел всех, приглашая высказаться. Но Медора была рядом, и его взгляд естественно остановился на ней.
— Как вам сказать... — пробормотала Медора.
Несколько недель тому назад Медора просмотрела «Жезл тирана». Дарование Эбнера сказалось с особой силой на страницах, посвященных экономическим проблемам; но сюжет книги в своем развитии выпустил, образно выражаясь, несколько ответвлений, и одно из них протянулось к проблемам семейной жизни и супружеских отношений. Благородство Эбнера, — благородство, начисто лишенное светской утонченности, — сказалось в защите несчастной женщины, обреченной всю жизнь нести цепи супружества с нелюбимым и жестоким человеком. Эбнер ставил вопрос: почему она должна страдать всю жизнь? Разве она не вправе уйти одна или со спутником, не связывая себя притом разными условностями? Разве это не было бы справедливо и разумно? Читая в первый раз эти страницы, Медора только улыбалась и качала головой; но сейчас вопрос показался ей не столь отвлеченным. Она задумалась над такой птичьей беспечностью и сама подивилась, что подобный вопрос мог вызвать в ней интерес.
В новых главах «Возрождения» тема получила несколько иной оттенок. Эбнер, по-видимому, пытался применить к супружеским отношениям модную идею делового товарищества с ограниченной ответственностью. Он развил свой замысел не в виде бесстрастных академических рассуждений, а в конкретных сценах и живой беседе. Никому сразу не пришло бы в голову, что автором движет целомудренное, платоническое расположение к прекрасному полу. Его мысль сводилась вкратце к тому, что супруги окажутся в выигрыше, получив возможность разводиться, и притом без излишних формальностей, как только обнаружат, что не подходят друг к другу.
— Как вам сказать... — нерешительно произнесла Медора.
— А не получится от этого беспорядок и путаница? — спросила мать Медоры, пожилая добродушная женщина, считавшая живопись, которой увлекались ее дети, не слишком серьезным занятием, а литературу — представителя которой она видела в этом чужом человеке — забавой, не заслуживающей внимания. — Подумать только, что сталось бы с вами, дети мои, если бы нам с отцом взбрело в голову развестись...
— Мама! — воскликнула шокированная Медора.
— Ну хорошо, хорошо, — продолжала миссис Джайлс, понемногу спускаясь на землю после своего внезапного взлета, — но вы должны понять, что...
— Мама! — опять воскликнула Медора.
Эбнер поглядывал по сторонам, слегка озадаченный, но готовый отстаивать свою точку зрения.
— Я вполне согласна с миссис Джайлс, — заговорила Клайти. — Выходить замуж, так уж по-настоящему, на всю жизнь; почти все мои подруги для того и выходили замуж. И я считаю, что это самое лучшее.
— Однако... — начал было Эбнер полемическим тоном.
Клайти покачала головой:
— Нет, нет, ничего не выйдет! Вы дали женщинам избирательные права, а они нам не нужны... и то, что вы сейчас предлагаете, нам тоже не по душе. Считайте, что вашу идею отклонили.
Эбнер взглянул на ее дерзкое личико и проникся к ней еще большей неприязнью.
— Неужели и вы полагаете... — обратился он к Бонду.
Тот молча пожал плечами.
Эбнер оглянулся на Медору, но она убирала коробки с валиками и, казалось, была полностью поглощена своим занятием.
— Как бы там ни было, я остаюсь при
