чтобы сообщить – миссис Лебрен приглашает миссис Понтелье посидеть с ними около дома, пока Роберт еще здесь. Эдна просила передать, что уже разделась, не очень хорошо себя чувствует, но, возможно, подойдет позже. Она снова начала одеваться и уже дошла до того, что сняла пеньюар, но потом еще раз переменила решение и, снова надев пеньюар, вышла на воздух и уселась рядом с коттеджем. Ей было слишком жарко, и она, ощущая раздражение от этого, энергично обмахивалась веером. Тут появилась миссис Ратиньоль, чтобы узнать, в чем дело.
– Меня, наверно, вывели из равновесия весь этот шум и суматоха за столом, – вздохнула Эдна, – и, кроме того, я терпеть не могу сюрпризы. Эта идея Роберта уехать до нелепости внезапна! Как будто это вопрос жизни и смерти! Он ни слова не сказал об этом за все утро, что провел со мной.
– Да, – согласилась миссис Ратиньоль. – По-моему, Роберт выказал по отношению ко всем нам – и к тебе в особенности – очень мало чуткости. Я бы не очень удивилась, если бы речь шла о других Лебренах – все они склонны выставлять себя героями. Но, должна сказать, я никогда не ожидала такого от Роберта. Ты идешь? Пойдем, дорогая, надо быть более общительной.
– Нет, – ответила Эдна с некоторой угрюмостью. – Не хочется снова переодеваться. Я не чувствую в себе к этому сил.
– Тебе не нужно переодеваться, ты в полном порядке, – уверила ее подруга. – Просто завяжи пояс. Ну же, посмотри на меня.
– Не пойду, – упорствовала Эдна. – Но ты иди, миссис Лебрен обидится, если мы обе не придем.
Адель поцеловала Эдну на прощание и ушла, надо сказать, торопясь присоединиться к все еще продолжающейся общей оживленной беседе на тему о Мексике и мексиканцах.
Немного позже появился Роберт с сумкой в руке.
– Вы плохо себя чувствуете? – обеспокоенно спросил он.
– О, не настолько! – Эдна махнула рукой. – Вы уже уезжаете?
Молодой человек зажег спичку и посмотрел на часы.
– Да, через двадцать минут, – подтвердил он.
Внезапная краткая вспышка огня от спички прорезала темноту. Роберт сел на табуретку, оставленную детьми на крыльце.
– Возьмите стул, – предложила Эдна.
– Табуретки достаточно, – ответил Роберт.
Он надел шляпу и тут же нервным движением стянул ее снова, вытер лицо платком и пожаловался на жару.
– Возьмите. – Эдна протянула молодому человеку веер.
– О нет, спасибо. От веера никакого толку. Невозможно обмахиваться без остановки, а потом чувствуешь себя намного хуже.
– Вот одно из тех смехотворных заявлений, которые всегда делают мужчины. Ни разу не слышала, чтобы кто-нибудь из них говорил что-то другое про веер. Надолго вы уезжаете?
– Возможно, навсегда. Не знаю. Зависит от очень многих обстоятельств.
– Ну, а в случае если не навсегда, тогда на сколько?
– Не знаю.
– Все это кажется мне совершенно нелепым и лишенным смысла. Мне это совсем не нравится. Я не понимаю причин вашей таинственности: вы ни слова не сказали мне сегодня утром.
Роберт хранил молчание, не делая попыток объясниться. Только заметил спустя секунду:
– Не прощайтесь со мной в дурном настроении. Вы ни разу раньше не выходили из себя, общаясь со мной.
– Я не хочу прощаться ни в каком дурном настроении, – сказала Эдна. – Но разве вы не понимаете? Я уже привыкла видеть вас, привыкла, что вы все время рядом, и ваш поступок мне кажется недружеским, даже жестоким. Вы даже не предлагаете мне никаких объяснений. А я надеялась проводить с вами время, и мне приятно было бы видеть вас в городе следующей зимой.
– Так и мне тоже… – вырвалось у Роберта. – Возможно, именно это… – Он оборвал фразу и протянул руку: – До свидания, дорогая миссис Понтелье, до свидания. Вы не… Я надеюсь, вы не забудете меня совсем.
Молодая женщина стиснула его руку, пытаясь задержать его:
– Напишите мне, когда прибудете на место, хорошо, Роберт?
– Обязательно. До свидания.
Как это непохоже на Роберта! Даже просто знакомый и тот сказал бы в ответ на подобную просьбу что-то более выразительное, чем «Обязательно. До свидания». Роберт, очевидно, уже попрощался со всеми в пансионе и теперь направился к Бодле, который с веслом на плече ждал его. Вместе они исчезли в темноте. Эдна слышала только голос Бодле. Роберт явно не проронил ни слова.
Эдна судорожно закусила платок, стараясь скрыть даже от самой себя, как она скрыла бы от кого-то постороннего, волнующее, раздирающее ее душу чувство. На глазах молодой женщины блестели слезы.
Впервые она осознала признаки страстного увлечения, когда была еще ребенком, позже ощутила нечто подобное девочкой-подростком и, наконец, молодой женщиной. Склонность к увлечениям не ослабила связь Эдны с реальностью.
Прошлое ничего не значило для нее; в нем не заключалось урока, который Эдна была бы готова усвоить. Будущее было тайной, в которую она никогда не пыталась проникнуть. Только настоящее имело значение, оно принадлежало Эдне и мучило ее горьким осознанием потери, убежденностью в том, что ей отказано в чем-то важном, что требовала ее страстная, заново пробудившаяся к любви натура.
– Вы очень скучаете по своему другу? – спросила мадемуазель Рейц, когда однажды утром возникла за спиной Эдны, уже отправившейся на пляж.
Эдна проводила много времени на море, поскольку наконец полностью овладела умением держаться на воде. Ее пребывание на Гранд Айл подходило к концу, и молодая женщина чувствовала, что не может уделять слишком много времени развлечению, которое – может быть, единственное – обеспечивало ей по-настоящему приятные моменты в жизни. Когда мадемуазель Рейц тронула Эдну за плечо и заговорила с ней, то она как будто подхватила мысль, постоянно присутствовавшую в голове Эдны, или, вернее, чувство, постоянно владевшее ею.
Отъезд Роберта в каком-то смысле обесцветил все, что окружало Эдну, лишил ее жизнь яркости и смысла. Условия существования Эдны никоим образом не изменились, но сама жизнь ее текла скучно и однообразно и стала похожа на выцветшую одежду, которую уже не стоит носить. Эдна искала Роберта во всех людях, окружавших ее, и постоянно вызывала их на разговор о нем. По утрам Эдна заходила к миссис Лебрен, не обращая внимания на стук и лязганье швейной машинки. Эдна усаживалась, выжидая очередного перерыва, как это обычно делал Роберт, чтобы поговорить о нем. Она оглядывала комнату, где на стенах были развешаны фотографии, и как-то обнаружила в углу старый семейный альбом, который изучала с живейшим интересом, обращаясь к миссис Лебрен за разъяснениями по поводу тех или иных лиц, которые она обнаружила на страницах альбома.
Там была фотография миссис Лебрен с круглолицым младенцем Робертом на коленях. Роберт засунул в рот кулачок. Только