Мне понадобилось несколько секунд, чтобы понять, что оба плавника должны принадлежать одному и тому же существу. Впечатление от этого оказалось огромным и неописуемым: в нёмпреобладала смесь страха и, в некотором роде, ликования, как будто бы это был миг, которого я подсознательно ждал очень давно.
Можно было только догадываться, что же было там внизу. Как и большинство людей, кто не прожил жизнь в рыбацкой лодке, я и понятия не имел, как выглядят гигантские акулы. Однажды, много лет тому назад, я видел их с дороги у Лох-Файна, три больших черных паруса, выстроившихся в линию, они были страшными по рассказам о приключениях ребят и потерпевших крушение моряков в Карибском море. Я ничего тогда не знал о них, об их размерах и повадках, для меня все акулы были людоедами. Вот и всё, что я знал в то время, когда увидел эти два плавника, воображая себе, что же может быть там, под ними.
Познания "Лиса" были хоть и не энциклопедичны, но всё же менее обрывочны, чем мои. Он знал те названия, которые давали им рыбаки: "мулдоан", "рыба-парус", "рыба-солнце" и даже гэльское имя "сеарбхан". Он знал, что они путают сети на сельдь, что в печени у них содержится много ценного жира, что они чрезвычайно сильны и могут повредить небольшое судно, что в давние времена люди с островов охотились на них с целой флотилии лодок с гарпунами, чтобы обеспечить себя на зиму рыбьим жиром для ламп. Он считал, что они питаются селёдкой, так как обычно встречаются там, где водится сельдь.
Всё это он рассказал мне, пока мы сближались с рыбиной. Я вскарабкался на полубак и стал на носу, намереваясь получше рассмотреть, что же скрывалось под поверхностью воды.
Когда впервые четко и полностью видишь гигантскую акулу, -это просто ужасно.
Можно легко говорить о рыбине длиной в шесть, девять и двенадцать метров, но когда смотришь вниз на живую взрослую гигантскую акулу в чистой воде, то все эти цифры теряют смысл и ничего не значат. Туша кажется простоневероятной. Просто не верится, что смотришь на рыбу. Она длиннее лондонского автобуса, у неё нет чешуи, как у обычной рыбы, движения гигантские, задумчивые и незнакомые. Она кажется каким-то доисторическим существом, первый взгляд на неё оказывается так же неожиданным, как в некотором роде и потрясающим, как если бы смотреть на какого-то динозавра или игуанодона.
С десяти метров я разглядел какую-то тень под водой, с пяти, когда "Лис" перевёл двигатель в нейтральное положение, я ясно увидел все её формы в прозрачной воде.
Тело было коричневое с пятнами как у питона, огромный раструб, которыйрасширялся по направлению к невероятно удалённой голове. Наиболее неожиданное зрелище, возможно, представляла собой голова. Самой широкой частью её были жабры, как у саламандры или дракона Комодо. Верхняя челюсть была курносой, кончик её сейчас всплыл на поверхность, пасть была широко раскрыта, в неё свободно мог бы войти ребёнок во весь рост, в эту белесую пещеру. Когда мы стали сворачивать в сторону, наша струя за кормой плеснула ей по спинному плавнику, и акула погрузилась с легким всплеском у хвоста.
На носу "Гэннета" был установлен легкий пулемёт "Бреда", которым я пользовался, чтобы расстреливать плавучие мины, а также в смехотворной надежде схватиться с подводной лодкой, так как их видели даже у Эйгга. Один датский моряк говорил мне, что небольшое судно, если хорошо управляться с лёгким пулемётом, может вывести из строя перископ и даже рубку всплывшей подводной лодки, так как та вряд ли будет тратить торпеду на такую незначительную цель.
"Лис" сказал:
- Попробуйте её пулемётом, майор.
Когда я закончил заправлять два дополнительных магазина, плавник появился снова, почти неподвижный на расстоянии броска камнем.
Мы сделали широкий полукруг и приблизились к ней с хвоста, позднее мы так же действовали при гарпунировании. Я подождал, когда плавник почти сравнялся со мной и был не более чем в метре от меня, судно чуть ли не терлось бортом о бокакулы. Я выпустил почти тридцать патронов одной очередью прямо в огромное пространство её бока и увидел целую серию белых отметин на её коричневой шкуре.
По ней прокатилась чудовищная дрожь, и около кормы из воды вымахнул хвост.
Шириной он был в человеческий рост, она взмахнула им прочь и затем в нашу сторону, чуть не задев "Лиса" по голове и звонко шлепнула по планширу у кормовой рубки. Он шлёпнулся назад в воду и взметнул вверх целый фонтан, окативший нас с головы до ног. Менее чем через минуту он снова появился на поверхности. Мы сближались шесть раз, я расстрелял триста патронов в её широкую белую цель на боку. При последней очереди она погрузилась, сильно вспенив воду, и только пять минут спустявсплыла на поверхность. Теперь мне показалось, что она качается и не владеет собой, плавник повис у неё под острым углом. Я подумал было, что она смертельно ранена, если уж не совсем мертва.
"Лис" предложил попробовать зацепиться за плавник багром. Он взобрался на полубак, а я, как умел, подрулил к рыбине. Я почувствовал, что нос судна упёрся в тушу акулы, затем "Лис" широко размахнулся и бросил багор изо всей силы своего120-килограммового тела. Я увидел, как багор глубоко вошёл у основания как бы беспомощно повисшего плавника. "Лис" только успел победно воскликнуть:
"Достал-таки...", как багор вырвался у него из рук, а сам он отчаянно замахал своими гориллоподобными ручищами, стараясь удержать равновесие в то время, как акула вместе в багром скрылась вводовороте вспененной воды.
После следующей встречи, совершенно внезапно, без какого-либо серьёзного размышления, я вдруг подумал, что вот это и будет промыслом для Соэя, что это именно то занятие, которое мне нужно, новое и исключительно увлекательное.
Вот так размышлял я о маяках островов Орнсэй и Кайлиакин, когда вернулся в Камусфеарну калекой в 1965 году.
7 МАЯК КАЙЛИАКИН
Затем мы поехали осматривать маяк Кайлиакин в такую же великолепную летнюю погоду с кучевыми облаками и спокойным морем, вверх мимо скалистого берега и деревни Гленелг по правому борту, где весной течение прибоя достигает скорости девяти узлов, мимо устья Лох-Дуиха и в Лохалш. Только в двух местах остров Скай почти касается большой земли Шотландии: у Кайлирии и у Кайлиакина, причём Кайлиакин гораздо уже первого пролива. Здесь гряда мелких поросших вереском островов простирается вдаль от большой земли, так что последний и самый высокий из них, на скалах которого и был построен маяк, почти закрывает собой пролив, оставляя меньше трехсот метров между собой и высоким скалистым выступом Ская, где и стоит дом Кайлиакина на вершине под защитой купы деревьев.
Мы подошли к Лохалшу, оставив Кайл по правому борту, пролавировали между лодками парома и медленно подошли к южной стороне острова, где между крутыми утёсами есть бухта. Здесь расчищена от камней дорожка к пляжу, а на самом берегу на фоне вереска виднеется небольшой навес для подвесного мотора. Мы поставили "Полярную звезду" на якорь в стороне от приливного течения и погребли в шлюпке к берегу.
Каждый новый остров или островок, на который я когда-либо высаживался в первый раз, имеет свою собственную тайну, некое чувство открытия, которое представляет собой как бы отзвук чуда и предвкушения, с которым древние мореплаватели ступали на большие неизвестные берега.
Сам маяк представляет собой внушительное сооружение высотой двадцать метров, он соединяется с островом мостом. От моста крутая дорожка ведёт туда, где два стоящих рядом дома высоко гнездятся на юго-восточном склоне острова.
Какое бы сильное впечатление ни оказал на меня остров Орнсэй, меня влекло к Кайлиакину как к немногим местам в моей жизни, и всё это несмотря на близость летнего туристского маршрута. С тех пор я пытался анализировать это чувство глубокого влечения, вначале думал, что здесь нет ничего более, как просто то, что Камусфеарна с её отзвуком всех моих прошлых несчастий и утрат, была вне поле зрения. Но теперь я считаю, что это был зов далёкого детства к высокому, грубому вереску, к шиповнику и выступам голых скал, которые окружали Дом Элрига, где я родился, дом, поглотивший моё детство и отрочество и ставший для меня единственным убежищем в пугающем, незнакомом мире. Земля вокруг Элрига была пустыней, в которой коротко остриженному дёрну острова Орнсэй не было места, а в Кайлиакине я чувствовал себя так, как будто бы возвращаюсь домой. Именно здесь, решил я, и буду жить, если когда-либо уеду из Камусфеарны.
Даже в первые годы после войны, когда я впервые поселился в Камусфеарне, и Кайлиакин на Скае, и Кайл-оф-Лохалш на берегу большой земли, откуда обычно поступала почта в нашу округу на десятиметровом моторном баркасе при любом ветре и в любую погоду, были очень тихими местами и сохраняли многое из своей прежней прелести. Хотя здесь был единственный грузовой паром на Скай (так как паром Гленелг-Кайлирия возобновил работу только в 1963 году, а переправа Маллейг-Армадейл, перевозившая сразу по многу машин, стала действовать только в 1965), туристов было относительно немного, и соответственно - магазинов и гостиниц. Те же, которые были там, имели большей частью скромный, старинный вид.
