- О, Боже, - сказала Эдит Пэкер, взяла карточки и стала их перебирать.
- По-моему, надо идти домой, - сказал он.
Она по-прежнему перебирала карточки.
- Нет, давай останемся, - сказала она. - Подумаешь, испачкалась.
Он прикоснулся к ее руке.
- Останемся, - сказала она. - Все будет хорошо.
- Такого плохого бинго в истории еще не было, - сказал Джеймс Пэкер.
Они сыграли "втемную", Джеймс все поглядывал на парня в джинсах. Тип как ни в чем ни бывало продолжал играть по карточке, за которую не заплатил.
Время от времени Джеймс проверял, как там себя чувствует Эдит. Но определенного ничего нельзя было сказать. Ее губы были поджаты. Это могло означать что угодно - сосредоточенность, беспокойство, боли. А может быть, она просто сложила так губы, потому что к этому располагала игра.
Он набрал на одной карточке три номера, пять номеров - на другой, четыре - на третьей: ни малейшего шанса, - когда девица джинсатого заверещала:
- Бинго! Бинго! Бинго! У меня бинго!
Тип зааплодировал и заорал вместе с ней:
- У нее бинго! У нее бинго, народ! Бинго!
Тип в джинсе хлопал, не унимаясь.
Женщина со сцены сама подошла к столику девицы и проверила ее карточку по своему главному списку. Сказала:
- У этой молодой женщины бинго, а значит - банк в 98 долларов! Давайте все ей поаплодируем! Это бинго! Втемную!
Эдит хлопала вместе со всеми. Но джеймс не поднял рук со стола.
Тип в джинсе обнял девицу, когда женщина со сцены вручала им деньги.
- Накупят себе наркотиков, - сказал Джеймс.
Они остались до конца. Остались, пока не доиграли последнюю игру. Игра эта называлась "прогрессивкой", банк возрастал от недели к недел, если ни у кого не выпадал бинго после определенного количества номеров.
Джеймс положил деньги и играл по своим карточкам безо всякой надежды выиграть.
Он все ждал, пока джинсатый произнесет "Бинго!"
Но никто не выиграл, и банк перешел на следующую неделю, став еще больше.
- На сегодня бинго закончен, - объявила женщина со сцены. - Спасибо всем, что пришли. Благослови вас Бог и спокойной ночи.
Пэкеры вышли из зала собраний вместе с остальными, умудрившись оказаться за спиной у джинсатого и его девицы. Они заметили, как девица похлопывала себя по карману. Они заметили. Как девица обняла парня за талию.
- Пусть эти двое пройдут вперед, - сказал Джеймс на ухо Эдит. Видеть их не могу.
Эдит ничего не ответила. Но приотстала, чтобы парочка успела продвинуться вперед.
На дворе ветер разгулялся. Джеймсу подумалось, что он явственно слышит, как грохот прибоя перекрывает шум заводимого мотора.
Они увидели, как парочка остановилась у микроавтобуса. Ну, конечно. Мог и догадаться - ведь это же дважды два.
- Тупица, - сказал Джеймс.
Эдит зашла в ванную и закрыла дверь. Джеймс снял куртку и положил ее на спинку дивана. Включил телевизор, уселся и стал ждать.
Через некоторое время Эдит вышла из ванной. Джеймс сосредоточился на телевизоре.
Эдит прошла на кухню и включила воду. Джеймс услышал, как она завернула кран.
Потом вышла в комнату и сказала:
- Кажется, надо мне сходить к доктору Кроуфорду. Кажется, что-то у меня там творится.
- Не пофартило, - сказал Джеймс.
Она стояла и качала головой. Прикрыла глаза рукой и прильнула к нему, когда он подошел и обнял ее.
- Эдит, дорогая ты моя Эдит, - сказал Джеймс.
Ему было неловко и страшно. Он стоял, неуклюже полуобняв жену.
Она подняла голову, поцеловала его в губы, а потом сказала:
- Спокойной ночи.
Он пошел к холодильнику. Встал у распахнутой дверцы и пил томатный сок, разглядывая содержимое камеры. Его обдувал холодный воздух. Он смотрел на пакетики и баночки с продуктами на полках, на курицу, обернутую пластиком, на аккуратные, защищенные экспонаты.
Потом закрыл дверцу и выплюнул остаток сока в раковину. Прополоскал рот и сделал себе чашку растворимого кофе. Забрал его с собой в гостиную. Сел у телевизора и закурил. Он понимал, что хватило одного безумца с факелом, чтобы все обратилось в руины.
Он докурил и допил кофе, а потом выключил телевизор. Подошел к двери спальни и какое-то время прислушивался. Ему было противно от самого себя: слушает, стоит.
Почему это свалилось на него? Почему не на эту сегодняшнюю парочку? Почему не на тех, кто беспечно бороздит житейское море, свободный, как птица? Почему не они, а Эдит?
Он отошел от двери. Подумал, может, стоит прогуляться. Но ветер совсем рассвирепел, и Джеймс слышал, как стонут ветви березы за домом.
Он снова уселся перед телевизором. Но не стал его включать. Он курил и думал о тех медленно приближающихся, неумолимых воротах, что были как раз перед ними.
Если бы они знали. Если бы их кто-нибудь предупредил. Хоть раз!
Он закрыл глаза. Он встанет утром и приготовит завтрак. Он пойдет вместе с нею к доктору Кроуфорду. Если бы они только знали, каково это сидеть в приемной! Он бы рассказал им, чего ожидать! Он бы встряхнул этих распутников! Он бы им рассказал, куда девается вся эта джинса, сережки в ушах, все эти телячьи нежности и жульничанье за игрой.
Он встал и пошел в гостевую, включил лампу над кроватью. Взглянул на свои бумаги, бухгалтерские книги и арифмометр. Нашел пижаму в одном из ящиков. Снял покрывало с постели. Потом еще раз прошелся по дому, щелкая выключателями и проверяя двери. Постоял у кухонного окна, глядя, как дрожит дерево под напором ветра.
Он оставил включенной лампочку над крыльцом и опять вернулся в гостевую. Отложил свою корзинку с вязанием, взял корзинку с вышиванием и уселся в кресло.
Поднял крышку корзинки, достал металлические пяльцы. На них была растянута свежая белая льняная ткань. Держа крохотную иголку против света, он просунул в ушко длинную синюю шелковую нить. И принялся за работу стежок за стежком, - воображая, что это он машет рукой с киля перевернутой лодки.
