ДРАСТУЙ ДРАСТУЙ ДРАСТУЙ ДРАСТУЙ ДРАСТУЙ ПРИВЕТ ЦИЛУЮ ЧАРЛЗ
Пожалуйста напишите как только у Вас будет время и желание".
Прошло много времени, прежде чем Икс нашел в себе силы отложить письмо, а тем более - вынуть из ящичка часы, принадлежавшие отцу Эсме. Когда же он наконец их вынул, то обнаружил, что стекло при пересылке треснуло. Он с тревогой подумал о том, нет ли там еще каких-нибудь повреждений, но завести их и проверить у него не хватало духу. И опять он долго сидел без движения, просто держа часы в руке. Потом внезапно, как ощущение счастья, пришла блаженная сон-ливость.
Перед тобою, Эсме, сонный-сонный человек, и у такого б е з у с л о в н о есть надежда вновь обрести способность функ-ф-у-н-к-ц-и-о-н-и-р-о-в-а-т-ь нормально.
И ЭТИ ГУБЫ, И ГЛАЗА ЗЕЛЕНЫЕ
Когда зазвонил телефон, седовласый мужчина не без уважительности спросил молодую женщину, снять ли трубку - может быть, ей это будет неприятно? Она повернулась к нему и слушала словно издалека, крепко зажмурив один глаз от света; другой глаз оставался в тени - широко раскрытый, но отнюдь не наивный и уж до того темно-голубой, что казался фиолетовым. Седовласый просил поторопиться с ответом, и женщина приподнялась - неспешно, только-только что не равнодушно - и оперлась на правый локоть. Левой рукой отвела волосы со лба.
- О господи, - сказала она. - Не знаю. А по-твоему как быть?
Седовласый ответил, что, по его мнению, снять ли трубку, нет ли, один черт, пальцы левой руки протиснулись над локтем, на который опиралась женщина, между ее теплой рукой и боком, поползли выше. Правой рукой он потянулся к телефону. Чтобы снять трубку наверняка, а не искать на ощупь, надо было приподняться, и затылком он задел край абажура. В эту минуту его седые, почти совсем белые волосы были освещены особенно выгодно, хотя, может быть, и чересчур ярко. Они слегка растрепались, но видно было, что их недавно подстригли - вернее, подровняли. На висках и на шее они, как полагается, были короткие, вообще же гораздо длиннее, чем принято, пожалуй даже, на "аристократический" манер.
- Да? - звучным голосом сказал он в трубку.
Молодая женщина, по-прежнему опершись на локоть, следила за ним. В ее широко раскрытых глазах не отражалось ни тревоги, ни раздумья, только и видно было, какие они большие и темно-голубые.
В трубке раздался мужской голос - безжизненный и в то же время странно напористый, почти до неприличия взбудораженный:
- Ли? Я тебя разбудил?
Седовласый бросил быстрый взгляд влево, на молодую женщину.
- Кто это? - спросил он. - Ты, Артур?
- Да, я. Я тебя разбудил?
- Нет-нет. Я лежу и читаю. Что-нибудь случилось?
- Правда я тебя не разбудил? Честное слово?
- Да нет же, - сказал седовласый. - Вообще говоря, я уже привык спать каких-нибудь четыре часа...
- Я вот почему звоню, Ли: ты случайно не видал, когда уехала Джоана? Ты случайно не видал, она не с Эленбогенами уехала?
Седовласый опять поглядел влево, но на этот раз не на женщину, которая теперь следила за ним, точно молодой голубоглазый ирландец-полицейский, а выше, поверх ее головы.
- Нет, Артур, не видал, - сказал он, глядя в дальний неосвещенный угол комнаты, туда, где стена сходилась с потолком. -А разве она не с тобой уехала?
- Нет, черт возьми. Нет. Значит, ты не видал, как она уехала?
- Да нет, по правде говоря, не заметил. Понимаешь, Артур, по правде говоря, я вообще сегодня за весь вечер ни черта не видел. Не успел я переступить порог, как в меня намертво вцепился этот болван - то ли француз, то ли австриец, черт его разберет. Все эти паршивые иностранцы только и ждут, как бы вытянуть из юриста даровый совет. А что? Что случилось? Джоанна потерялась?
- О черт. Кто ее знает. Я не знаю. Ты же знаешь,какова она, когда налакается и ей не сидится на месте. Ничего я не знаю. Может быть, она просто...
- А Эленбогенам ты звонил? - спросил седовласый.
- Звонил. Они еще не вернулись. Ничего я не знаю. Черт, я даже не уверен, что она уехала с ними. Знаю только одно. Только одно, черт подери. Не стану я больше ломать себе голову. Хватит с меня. На этот раз я твердо решил. С меня хватит. Пять лет. Черт подери.
- Послушай, Артур, не надо так волноваться, - сказал седовласый. Во-первых, насколько я знаю Эленбогенов, они наверняка взяли такси, прихватили Джоанну и махнули на часок-другой в Гринич-Вилледж. Скорее всего, они все трое сейчас ввалятся...
- У меня такое чувство, что она развлекается там на кухне с каким-нибудь сукиным сыном. Такое у меня чувство. Она, когда налакается, всегда бежит на кухню и вешается на шею какому-нибудь сукиному сыну. Хватит с меня. Клянусь богом, на этот раз я твердо решил. Пять лет, черт меня...
- Ты откуда звонишь? - спросил седовласый. - Из дому?
- Вот-вот. Из дому. Мой дом, мой милый дом. О черт.
- Слушай, не надо так волноваться... Ты чт о... ты пьян, что ли?
- Не знаю. Почем я знаю, будь оно все проклято.
- Ну погоди, ты вот что. Ты успокойся. Ты только успокойся, - сказал седовласый. - Господи, ты же знаешь Эленбогенов. Скорей всего, они просто опоздали на последний поезд. Скорей всего, они с Джоанной в любую минуту ввалятся к тебе с пьяными шуточками и...
- Они поехали домой.
- Откуда ты знаешь?
- От девицы, на которую они оставили детей. Мы с ней вели весьма приятную светскую беседу. Мы с ней закадычные друзья, черт подери. Нас водой не разольешь.
- Ну, ладно. Ладно. Что из этого? Может, ты все-таки возьмешь себя в руки и успокоишься? - сказал седовласый. - Наверно, они все прискачут с минуты на минуту. Можешь мне поверить. Ты же знаешь Леону. Уж не знаю, что это за чертовщина, но, когда они попадают в НьюЙорк, всех их сразу одолевает это самое коннектикутское веселье, будь оно неладно. Ты же сам знаешь.
- Да, да. Знаю. Знаю. А, ничего я не знаю.
- Ну, конечно, знаешь. Попробуй представить себе, как было дело. Эти двое, наверно, просто силком затащили Джоанну...
- Слушай. Ее сроду никому никуда не приходилось тащить силком. И не втирай мне очки, что ее кто-то там затащил.
- Никто тебе очки не втирает, - спокойно сказал седо-власый.
- Знаю, знаю! Извини. О черт, я с ума схожу. Нет, я правда тебя не разбудил? Честное слово?
- Если б разбудил, я бы так и сказал, - ответил седовласый. Он рассеянно выпустил руку женщины. - Вот что, Артур. Может, послушаешься моего совета? - Свободной рукой он взялся за провод под самой трубкой. - Я тебе серьезно говорю. Хочешь выслушать дельный совет?
- Д-да. Не знаю. А, черт, я тебе спать не даю. И почему я просто не перережу себе...
- Послушай меня, - сказал седовласый. - Первым делом, это я тебе серьезно говорю, ложись в постель и отдохни. Опрокинь стаканчик чего-нибудь покрепче на сон грядущий, укройся...
- Стаканчик? Ты что, шутишь? Да я, черт подери, за последние два часа, наверно, больше литра вылакал. Стаканчик! Я уже до того допился, что сил нет...
- Ну ладно, ладно. Тогда ложись в постель, - сказал седовласый. - И отдохни, слышишь? Подумай, ну что толку вот так сидеть и мучиться?
- Да, да, понимаю. Я бы и не волновался, ей-богу, но ведь ей нельзя доверять! Вот клянусь тебе. Клянусь, ей ни на волос нельзя доверять. Только отвернешься, и... А-а, что говорить... Проклятье, я сума схожу.
- Ладно. Не думай об этом. Не думай. Может ты сделать мне такое одолжение? - сказал седовласый. - Попробуй-ка выкинуть все это из головы. Похоже, ты... честное слово, по-моему, ты делаешь из мух и...
- А знаешь, чем я занимаюсь? Знаешь, чем я занимаюсь?! Мне очень совестно, но сказать тебе, чем я, черт подери, занимаюсь каждый вечер, когда прихожу домой? Сказать?
- Артур, послушай, все это не...
- Нет, погоди. Вот я тебе сейчас скажу, будь оно все проклято. Мне просто приходится держать себя за шиворот, чтоб не заглянуть в каждый стенной шкаф, сколько их есть в квартире - клянусь! Каждый вечер, когда я прихожу домой, я так и жду, что по углам прячется целая орава сукиных сынов. Какие-нибудь лифтеры! Рассыльные! Полицейские!..
- Ну, ладно. Ладно, Артур. Попробуй немного успокоиться, - сказал седовласый. Он бросил быстрый взгляд направо: там на краю пепельницы лежала сигарета, которую закурили раньше, до телефонного звонка. Впрочем, она уже погасла, и он не соблазнился ею. - Прежде всего, - продолжал он в трубку, - я тебе сто раз говорил, Артур: вот тут-то ты и совершаешь самую большую ошибку. Ты понимаешь, что делаешь? Сказать тебе? Ты как нарочно я серьезно говорю, - ты просто как нарочно себя растравляешь. В сущности, ты сам внушаешь Джоанне... - Он оборвал себя на полуслове. - Твое счастье, что она молодец девочка. Серьезно тебе говорю. А по-твоему, у нее так мало вкуса, да и ума, если уж на то пошло...
- Ума! Да ты шутишь? Какой там у нее, к черту, ум! Она просто животное!
Седовласый раздул ноздри, словно ему вдруг не хватило воздуха.
- Все мы животные, - сказал он. - По самой сути все мы - животные.
- Черта с два. Никакое я не животное. Я, может быть, болван, бестолочь, гнусное порождение двадцатого века, но я не животное. Ты мне этого не говори. Я не животное.
