он, тяжело дыша, – у тебя будут носильщики. Я пойду и приведу их.
– Нет, ты никуда не пойдешь, – ответил я. – Ты останешься здесь в качестве заложника. Пошли за ними этого человека.
Хассан отдал арабу несколько коротких приказаний, и тот поспешно ушел по направлению к обнесенной частоколом деревне.
Вскоре после его ухода появился новый посланник.
– Бей, – нерешительно сказал он, – мы видели в подзорную трубу, что английский военный корабль выслал шлюпку, которая пристала к «Марии».
– Великий Аллах! – взволнованно пробормотал Хассан. – Этот вор и предатель Дельгадо расскажет всю правду. Английские дети Шайтана [35] высадятся здесь. Все погибло! Передай людям, чтобы они захватили с собой рабов, бежали в лес. Я присоединюсь к ним.
– Нет, – прервал я его, – если ты и присоединишься к ним, то, во всяком случае, не сейчас. Ты пойдешь вместе с нами. Несчастный Хассан задумался, потом спросил:
– О господин Квотермейн! Если я снабжу вас двадцатью носильщиками и буду сопровождать вас в течение нескольких дней, обещаешь ли ты не сигналить кораблю?
– Что вы на это скажете? – спросил я Соммерса.
– По-моему, следует согласиться, – ответил он. – Этот негодяй уже получил хороший урок. Если же «Крокодил» высадит сюда своих людей, то – конец нашей экспедиции. Нас заставят ехать в Занзибар или другое место, чтобы выступить свидетелями на суде. Мы ничего не выиграем, так как пока моряки придут сюда, все эти мерзавцы, за исключением нашего приятеля Хассана, разбегутся. Еще вопрос, повесят ли его. Он может вывернуться. Международные законы, иностранный подданный, отсутствие прямых улик…
– Дайте мне минуту подумать, – сказал я.
Пока я думал, происходило следующее. Я увидел человек двадцать туземцев, шедших по направлению к нам. Несомненно, это были обещанные носильщики. Много других бежало из деревни в лес. Потом прибежал третий посланец, сообщивший, что «Мария» уходит под управлением призового экипажа, и военный корабль, по-видимому, собирается сопровождать ее. Очевидно, он не хотел высаживать своих людей на территорию, которая, по крайней мере номинально, была португальской. Поэтому, если что-либо и нужно было предпринять, то немедленно.
В результате я сделал глупость и последовал совету Стивена. Через десять минут я изменил свое решение, но уже было поздно. «Крокодил» был далеко и не мог заметить нашего сигнала.
Этому предшествовал разговор с Хансом.
– Я думаю, что баас сделал ошибку, – сказал он. – Он забыл, что эти желтые дьяволы в белых платьях вернутся сюда и отомстят нам. Если бы английский корабль разрушил их город, они ушли бы в другое место. Впрочем, – прибавил он, взглянув на Хассана, – их предводитель в наших руках, и мы можем повесить его. Если баас желает, я могу это сделать. Я очень хорошо умею вешать людей…
– Убирайся вон! – сказал я, хотя знал, что Ханс прав.
VI. Невольничья дорога
Пришло двадцать носильщиков под конвоем пяти или шести арабов, вооруженных ружьями. Мы отправились посмотреть на них, взяв с собою Ханса и охотников. Это была толпа исхудалых, запуганных людей, принадлежавших, судя по их внешнему виду и прическам, к различным племенам. Передав их нам, арабы (или, вернее, один из них) вступили в оживленный разговор с Хассаном. О чем они говорили – я не знаю, так как Самми с нами не было. Тем не менее я догадался, что они обсуждают план освобождения Хассана. Если это и было так, то в конце концов они решили отказаться от этого намерения и пустились бежать вместе с остальными. Один из них, более смелый, нежели другие, обернулся и выстрелил в меня. Пуля просвистела мимо в нескольких ярдах от меня, так как эти арабы отвратительные стрелки. Это покушение на убийство так рассердило меня, что я решил не оставлять его безнаказанным. При мне было маленькое ружье «Интомби», то самое, из которого, как напомнил мне Ханс, я много лет тому назад стрелял по коршунам в краале Дингаана. Конечно, я мог бы убить араба, но мне не хотелось делать этого. Я мог прострелить ему ногу, но тогда нам пришлось бы либо ухаживать за ним, либо оставить его умирать. Поэтому я выбрал правую руку и прострелил ее выше локтя с расстояния около пятидесяти шагов.
– Теперь этот низкий человек больше никогда не будет стрелять, – сказал я зулусам.
– Хорошо, Макумазан, очень хорошо! – сказал Мавово. – Но почему ты не целился в голову, раз так хорошо умеешь стрелять? Эта пуля наполовину пропала.
После этого я вступил в разговор с носильщиками. Бедняги думали, что они проданы новому хозяину. Я должен сказать, что они предназначались к вывозу в другие места, но должны были обрабатывать сады Хассана. Двое из них принадлежали племени мазиту, родственному зулусам, хотя и отделившемуся от них много лет тому назад. Они говорили на наречии, которое я понимал, хотя вначале это давалось мне с трудом. В основу его вошел зулусский язык, смешанный с языками других племен, женщин которых мазиту брали себе в жены.
Среди носильщиков был один, настолько хорошо говоривший по-арабски, что Самми мог объясняться с ним. Я спросил мазиту, знают ли они дорогу, которая ведет в их страну. Они ответили, что знают, но что их страна находится очень далеко отсюда, на расстоянии целого месяца пути. Я сказал им, что если они поведут нас туда, то получат свободу и хорошую плату. При этом я прибавил, что если и остальные носильщики будут хорошо служить нам, то они тоже получат свободу, когда в них не будет надобности. Услышав это, бедняги печально улыбнулись и посмотрели на Хассана-бен-Магомета, сидевшего на ящике под конвоем Мавово и бросавшего на них и нас злобные взгляды.
«Разве могут они стать свободными, пока жив этот человек?» – казалось, говорил их взгляд. Как будто для того, чтобы укрепить их сомнение, Хассан, понявший смысл моих слов, спросил, по какому праву мы обещаем свободу его рабам.
– По праву этого, – сказал я, указав на английский флаг, который Стивен все еще держал в руках. – Кроме того, мы заплатим тебе за них, когда вернемся обратно.
– Да, – пробормотал он, – ты заплатишь мне за это, англичанин, когда вернешься или, быть может, еще раньше этого!
Мы смогли выступить не раньше трех часов пополудни. У нас было так много дел, что, вероятно, было бы благоразумнее подождать до следующего утра. Но нам не хотелось проводить в этом месте еще одну ночь.
Каждый носильщик получил по одеялу и, казалось, эти бедные создания были чрезвычайно тронуты нашими подарками. Все вещи еще в Дурбане были разложены по ящикам, из которых каждый весил столько, сколько мог нести на себе один человек. На ослов были надеты вьючные седла: Эти животные оказались весьма полезными в нашем путешествии.
Вьюки были укреплены на их спинах в непромокаемых кожаных мешках вместе с
