не дают возможность выполнять их все, и вернулась к прерванной работе – прополке огорода.
В ответ Виктор сделал служанке внушение – вылил на нее поток брани, содержание которой ввиду скорости произнесения и бессвязности было почти полностью недоступно Эдне. Но о чем бы ни шла речь, внушение подействовало, и негритянка, бросив мотыгу и бормоча что-то себе под нос, отправилась в дом.
Эдне не хотелось входить. Было гораздо приятнее оставаться на боковом крыльце. Здесь были расставлены стулья, плетеное кресло и маленький столик. Эдна села в кресло, поскольку устала после долгой прогулки пешком, и принялась тихонько качаться, одновременно расправляя складки своего шелкового зонтика. Виктор пододвинул свой стул поближе. Он сразу же объяснил Эдне, что возмутительное поведение негритянки объясняется ее плохой подготовкой, поскольку его самого долго не было дома и он не мог взять дело в руки. Он приехал с острова только накануне утром и должен вернуться на следующий день. На острове он оставался всю зиму – следил, чтобы все было в порядке, и готовил дом к лету.
Но все же человеку нужно иногда отдыхать, сообщил Виктор миссис Понтелье, так что время от времени он сочинял предлог, чтобы явиться в город. Что тут скажешь! Но вечерком тут случилась история! Виктор не хотел, чтобы мать его слышала, поэтому перешел на шепот. Его охватило желание поделиться воспоминаниями. Разумеется, он не мог рассказать миссис Понтелье все, она женщина и не разумеет таких вещей.
Все началось с того, что девчонка строила Виктору глазки и улыбалась из-под жалюзи, когда он проходил мимо. У-ух! Какая это была красотка! Конечно, Виктор улыбнулся ей в ответ, подошел и заговорил с ней. Миссис Понтелье не знает его, если думает, что он из тех, кто упускает такую возможность. Хотела девчонка того или нет, но Виктор приглянулся ей. Она, должно быть, выдала взглядом свой интерес… Парень потихоньку смелел, и через какое-то время вполне могло случиться так, что миссис Понтелье услышала бы вполне пикантную историю, но тут появилась миссис Лебрен. Она по-прежнему была одета в белое, как летом. Глаза ее лучились радостью. Не зайдет ли миссис Понтелье в дом? Не желает ли она чего-то освежающего? Почему же она раньше не заходила? Как поживает дорогой мистер Понтелье и сладенькие деточки? Случалось ли миссис Понтелье знавать такой теплый ноябрь?
Виктор пересел в плетеное кресло за стулом матери и откинулся на спинку так, чтобы видеть лицо Эдны. Во время разговора он взял из рук Эдны зонтик и теперь поднял его и крутил над собой, полулежа в кресле. Миссис Лебрен посетовала на то, что в городе так скучно, что она теперь видит очень мало людей, что даже Виктор, вернувшись на пару дней с острова, был так занят, что ни секунды свободного времени не мог выкроить для нее. Именно тогда юнец растянулся на кресле-качалке и заговорщически подмигнул Эдне.
Она почувствовала себя сообщницей в преступлении и постаралась принять строгий, неодобрительный вид.
От Роберта пришли всего два письма, и в них было немного, сообщили Эдне мать и сын. Виктор заявил, что в письмах нет ничего такого, ради чего стоило бы идти за ними в дом, когда миссис Лебрен попросила принести их. Он помнил содержание наизусть, сообщил Виктор, и лихо, без запинки он отбарабанил все, что написал брат, когда ему устроили проверку.
Одно письмо было из Веракруса, другое – из Мехико. Роберт встретился с Монтелем, который делал все возможное, чтобы продвинуть его по карьерной лестнице. Пока что его финансовая ситуация не отличалась от той, что была в Новом Орлеане, но, конечно, перспективы здесь намного шире. Роберт описывал Мехико, здания, людей и их привычки, условия жизни, с которыми столкнулся. Он желал здоровья своей семье и вложил в конверт чек для матери, выражая надежду, что она будет рада передать привет от него всем его друзьям. Такова была суть обоих писем. Эдна чувствовала, что, если бы от Роберта было какое-то сообщение для нее, она бы его получила. Подавленное настроение, с которым она ушла из дому, снова начало овладевать молодой женщиной, и она вспомнила, что хотела узнать, где живет мадемуазель Рейц.
Миссис Лебрен знала, где живет пианистка. Она дала Эдне адрес, выражая сожаление, что та не хочет остаться и провести вторую половину дня у них, а мадемуазель Рейц посетить в другой раз. Эдна пробыла у Лебренов немало времени.
Виктор проводил ее до дорожки. Он раскрыл зонтик и держал его над Эдной, пока они шли к трамваю. Виктор настойчиво просил не забыть, что сообщенные им сегодня сведения строго конфиденциальны. Эдна засмеялась и беззлобно поддразнила его, слишком поздно вспомнив, что должна сохранять достойный, сдержанный вид.
– Какая интересная эта миссис Понтелье! – сказала миссис Лебрен сыну.
– Очаровательная! – согласился Виктор. – Жизнь в городе идет ей на пользу. В каком-то смысле она стала совсем другой.
Злые языки утверждали, что причина, по которой мадемуазель Рейц всегда выбирала квартиру под самой крышей, скрывалась в ее стремлении отвадить нищих, уличных торговцев и посетителей. В маленькой гостиной ее нового жилища было много окон. Стекла в них были по большей части тусклыми, но, поскольку пианистка почти всегда держала их открытыми, это не имело значения. В окна нередко влетали дым и городская копоть, но в то же время воздух и свет тоже проникали в изрядных количествах. Из окон открывался вид на полукружье реки, мачты кораблей и высокие трубы пароходов на Миссисипи. Много места в самой большой комнате занимал великолепный рояль. В соседней комнате мадемуазель Рейц спала, а в третьей, маленькой, она держала примус, на котором готовила себе еду, когда не была расположена спускаться в ближайший ресторан. Там же она и ела, убирая пожитки в старинный буфет ручной работы, обшарпанный и разбитый в результате вековой эксплуатации.
Когда Эдна постучала в дверь гостиной мадемуазель Рейц и вошла, она увидела, что объект ее поисков стоит возле окна, занимаясь то ли штопкой, то ли пришиванием заплатки к одной из своих старых прюнелевых гамаш. Увидев Эдну, музыкантша засмеялась от радости, так что вся ее фигура заколыхалась. Смех искажал черты лица мадемуазель Рейц. Освещенная дневным светом, она казалась поразительно невзрачной. Пианистка по-прежнему носила потрепанное кружевное платье и букет искусственных фиалок у виска.
– Так вы вспомнили наконец обо мне, – усмехнулась она. – Я говорила себе: «Э-э! Она никогда не придет».
– Вы хотели, чтобы я пришла? – спросила Эдна с улыбкой.
– Не то чтобы
