Многие жители дома у маяка слышали эти голоса, и все рассказы о них сходятся в том, что они низки по тембру и неразборчивы, но я лично сам слыхал резкие возгласы и выражения, которые можно было бы понять, если бы я знал их язык.
К 21 июня 1965 года работа была почти закончена, и я привез на Кайлиакин жену и двух наших друзей, Гордона Макинтоша и Яна Камерона, который сейчас работает инструктором в организации "Стремление наружу" в Эпплкросе. Этот здравомыслящий и преуспевающий деловой человек так описывает то, что с ним произошло:
- Около девяти вечера приятным тихим летним вечером я только что вернулся на остров на моторной лодке из деревни Кайлиакин, и меня встретил у причала маяка Ричард. Он сообщил мне, что ещё надо сделать кучу разных работ, и первая, самая важная - это притащить стопятидесятилитровую бочку с причала на место нового электрогенератора на самую вершину острова рядом с огороженным садом. С ним был Нодди Дрисдейл, работавший у него помощником на острове, и так как они оба очень сильные, то я ограничился больше советами, чем практической помощью. Они изрядно попотели, вкатывая бочку в гору, а я плёлся сзади. Когда они, наконец, притащили бочку в будку генератора, я понял, что в тесноте я только мешаю им, и вызвался пойти набрать дров. Жена Ричарда, Джоан, и их шестилетняя дочь к этому времени ушли в дом.
Я набрал большую охапку дров и уже спускался по тропинке к главному дому, как увидел, что из-за угла вышел какой-то человек и стал подниматься по тропе навстречу мне. Я точно знал, кто есть на острове, и подумал, что это был Ян Камерон, тот приятель, с которым я туда приехал, но заметил, что вместо обычной, юбки теперь на нём брюки. Это меня не очень удивило, так как юбка у негобыла новая, а мы все делали грязную работу, и я подумал, что он благоразумно переоделся, чтобы не испачкаться. Однако, когда человек подошёл поближе, выяснилось, что он мне вовсе незнаком. Это был молодой человек, я бы сказал, лет двадцати пяти, и одет так, как обычно одеваются здесь: рыбацкий свитер с высоким воротником и темные брюки. Увидев, что это совершенно незнакомый мне человек, я стал думать, что мне сказать, когда поравняемся, как совершенно внезапно он исчез, как будто бы его и не было вовсе. То он был всего в нескольких шагах от меня, и вдруг исчез. Ему совершенно негде было спрятаться, хоть я и стал оглядываться и искать его. Я всё ещё смотрел по сторонам, когда от дизельной вниз по тропе спустился Ричард. Я спросил его, есть ли кто-нибудь ещё на острове, и как может некто совершенно настоящий вдруг так исчезнуть. Он вроде бы и не очень удивился, а я в то время вовсе не испугался, так просто, был совсем сбит с толку. Но в течение вечера на меня нахлынула как бы запоздалая реакция, я хоть и не стал по настоящему бояться, но вряд ли бы уснул, если бы не ночевал в одной комнате с Яном.
В записках Ричарда есть одно предложение, которое очень тесно увязывается с моими вопросами к бывшему смотрителю маяка. "Никто не припомнит, чтобы голоса слышались весной или летом, это были как бы сезонные призраки, появляющиеся лишь осенью и зимой, хотя привидения могут встречаться в любое время года. Мораг Мак-Киннон, моя бывшая соседка из Друимфиаклаха над Камусфеарной, в начале 1966 года прожила несколько недель в этом доме вместе с парнишкой, который готовил соседний остров к ещё одному моему проекту, который я опишу ниже. Она писала :"Я лично слышала голоса только один раз. Однажды воскресным утром примерно в 8-15 я была в постели и подумала, что потихоньку заговорило радио, и удивилась, так как не слышала, чтобы парень встал. Голоса звучали довольно глухо, то громче, то тише, и говорили на каком-то иностранном языке. Я встала и увидела, что приёмник выключен, а паренёк ещё спит, и я вдруг поняла, что голоса прекратились, как только я вышла из своей спальни. Все, кто их слышал, говорили мне, что это не страшно, и теперь, услышав их сама, я согласна с этим, и в то же время я больше не сомневаюсь в том, что голоса действительно разговаривали, но только не на английском или гэльском (Мораг говорит на этих языках). И это, конечно же, не просто бабушкины сказки подобно множеству историй о призраках в этих краях.
Кайлиакин назван в честь короля Норвегии Хако, который за семьсот лет до моей покупки дома у маяка бросил якорь флота захватчиков с подветренной стороны у острова, готовясь к своей последней катастрофической попытке завоевать Шотландию. Его имя осталось за Кайлиакином, проливом Хако, и может быть от него также остались и призраки, так как невидимые обитатели острова с маяком разговаривают на языке, который теперь неведом в Шотландии.
Единственный случай, когда я почти столкнулся с чем-то необычным на Кайлиакине, был в апреле 1965 года. Ричард уезжал домой на выходные, и я поехал в Кайлиакин за ним на машине. В доме никого не осталось, и мы заперли его. Электропроводка былапочтизакончена,но генератор ещё не установлен. В понедельник, когда я привёз Ричарда обратно, в деревне нас тут же спросили, кто был на маяке на выходных.
"Никого" - ответили мы. Но нам сказали, что всю предыдущую ночь в окне кухни горел свет, не очень яркий, как бы от двух свечей или от небольшой керосиновой лампы. Этому было много свидетелей, и они посчитали, что, несмотря на свои планы, мыкого-то оставили в доме на выходные. Я сказал Ричарду, что он, должно быть, оставил горящую лампу, но он был совершенно уверен, что ничего подобного не было. Мы переехали на остров и осмотрели окна и двери. Всё было заперто, как и при отъезде. Мы зашли на кухню и тщательно, как страховые агенты, всё осмотрели, но не нашли никаких следов того, что могло бы стать источником света или хотя бы произвести такое впечатление.
Сам я никогда не слышал голосов, так как за всё время, пока этот дом был моим, до сих пор я провёл там только две ночи в июле 1965 года в компании друзей. Это было ещё на том этапе, когда мне казалось, что всё ещё впереди, я любил Кайлиакин и всё, что было там, и я собирался там жить.
8 КОЕ-ЧТО ИЗ СТАРОГО И НЕЧТО НОВЕНЬКОЕ
Установившиеся привычки и умонастроения сохраняются долго, в моём случае настолько долго, что влияют на мои взгляды на эти маяки.
В течение всей своей взрослой жизни мне почти непременно надо было начинать что-либо новое, быть первопроходцем, исcледовать либо целину, либо недостаточно изученные земли.
Возможно это происходило от подсознательного желания избежать конкуренции, чтобы никто не мог сказать, что мне не удалось того, в чем преуспели другие. Хоть я и был "образован", но вовсе не приспособлен к той жизни, которую мне хотелось вести. Я был практически любителем в любой сфере, у других же на знамени был странный, но мощный девиз "квалификация". Тогда как у них были степени по зоологии, психологии, медицине, биологии и вызывающие зависть аббревиатуры после фамилии, я же вышел из Оксфорда с дипломом "Управляющего хозяйством", и так как всё это произошло как бы против моей воли, я так и не стал управлять каким-либо хозяйством, да и желания у меня такого не было.
Я упрямо следовал своим интересам, посещал лекции по медицине и зоологии, пытался научиться писать картины у Раскина. В результате, как я, так и несколько других товарищей, которые совсем не испытывали интереса к официально изучаемому предмету, провалили зачеты в конце первого же курса. На втором курсе мы по-прежнему посещали абсолютный минимум лекций по сельской экономике, во время семинаров по истории экономики, неорганической химии или почвоведению мы обычно играли друг с другом в крестики и нолики и уходили с каждой лекции такими же невежественными, какими и приходили на неё.
Когда один исключительно напыщенный профессор, современник Старого винчестерского колледжа, безапелляционно навесил на нас троих ярлык "непутёвых"
и когда это стало общеизвестно, мы решили оправдать это прозвище. Когда этот толстячок со вставной челюстью, удивительно косивший глазом в угол потолка, начинал свою лекцию словами: "А сегодня, господа, я намерен сообщить вам кое-что о свойствах хлористого кальция...", мы обычно подмигивали друг другу и шептали "непутёвые?" Это слово означало крестики и нолики, от лекторов мы же научились лишь почти зловеще подражать их голосу и манерам. Так что, когда пришла пора сдавать зачёты во второй раз после незаслуженной поблажки на первом курсе, мы оказались в не лучшем положении, чем прежде. Мы посовещались. Все сошлись на том (за стаканом темного шерри и сигаретами марки "Балканское собрание" в аудитории старого пастората, отделанной дубовыми панелями), что это вовсе не профилирующий экзамен, который нужен лишь для того, чтобы остаться в университете, так что не будет никакого вреда, если мы смухлюем. С другой стороны, нам следует избавить наших родителей и опекунов от кучи неприятностей, связанных с предстоящим отчислением. По существу это было верно, во всяком случае это была только та сторона медали, которую нам хотелось видеть, хотя теперь я не очень-то горжусь нашим решением.
