На другой день меня послали на рынок, и целое утро я не видела Летисии, которая пряталась в своей комнате. Перед обедом я все же заглянула к ней на минутку: она сидела у окна, обложенная подушками, и рядом - девятый томик "Рокамболя", Она очень плохо выглядела, но встретила меня веселым смехом и рассказала, какой смешной сон ей приснился и как забавно билась о стекло глупая оса. Я пробормотала, что мне обидно идти без нее к нашим ивам, но почему-то эти слова было очень трудно выговорить... "Если хочешь, мы скажем Ариэлю, что ты нездорова?" А она как отрезала: "Нет!" Тогда я стала уговаривать ее, правда, не слишком настойчиво, пойти вместе с нами, а потом осмелела и даже сказала, что ей нечего бояться и что вообще настоящее чувство не знает преград. Я даже вспомнила еще несколько торжественных и красивых фраз, которые мы вычитали в "Сокровищнице младости". Но чем дальше, тем труднее мне было говорить, потому что Летисия упорно молчала, разглядывая что-то в окне, и, казалось, вот-вот заплачет. В конце концов я вдруг спохватилась, что меня, мол, ждет мама, и убежала. Обед тянулся целую вечность, и Оланде досталось от тети Руфи за жирное пятно на скатерти. Не помню, как мы вытирали тарелки и как добрались до белой калитки. Помню, что у заветной ивы мы, переполненные счастьем и без тени ревности друг к другу, обнялись и чуть не заплакали. Оланда тревожилась, сможем ли мы хорошо рассказать о себе, останется ли у Ариэля хорошее впечатление. Ведь мальчики из старших классов презирают девчонок, которые кончили только школу первой ступени и умеют лишь кроить тряпки и сбивать масло. Ровно в два часа восемь минут появился поезд, и Ариэль радостно замахал нам обеими руками, а в ответ вместе с разрисованными платочками взметнулось наше "Добро пожаловать!" Не прошло и получаса, как мы увидели Ариэля, который спускался к нам с насыпи, - он был в сером и куда выше ростом, чем нам казалось. Я плохо помню, как начался наш разговор. Ариэль с трудом подбирал слова и явно робел - кто бы мог подумать после таких записочек и самого решения прийти к нам! Он слишком поспешил расхвалить наши статуи и картины, спросил, как нас зовут и почему мы только вдвоем. Оланда сказала, что Летисия не смогла, а он: "Мне очень жаль" и "Какое красивое имя Летисия!" Потом он рассказал много вещей о Промышленном училище - вот тебе и английский колледж! - и попросил показать наши украшения. Оланда отодвинула камень, и перед ним предстали все наши богатства. По-моему, он с явным интересом рассматривал эти украшения, а порой, задерживая в руках какую-нибудь вещь, задумчиво говорил: "Это однажды надевала Летисия" или: "Это было на восточной статуе" - так он окрестил китайскую принцессу. Мы сидели под тенью ивы, и хоть у него было довольное лицо, он слушал нас рассеянно - по всему чувствовалось, что только хорошее воспитание мешает ему встать и уйти. Раза два или три, когда разговор был готов оборваться, Оланда вскидывала на меня строгие глаза. Нам обеим было совсем плохо, хотелось, чтоб все это поскорее кончилось, хотелось просто убежать. И зачем его дернуло знакомиться с нами! Ариэль снова спросил о здоровье Летисии, но Оланда, метнув в меня взглядом, ответила: "Она не смогла прийти", - и все, а я-то думала, что она скажет правду... Ариэль прутиком чертил на земле геометрические фигуры, то и дело поглядывая на белую калитку. Все было понятно без слов, и я очень обрадовалась, когда Оланда вытащила наконец сиреневый конвертик и подала его Ариэлю - он так и замер от удивления, а потом, когда ему растолковали, что это от Летисии, сделался пунцовым и спрятал его в карман. Не хочет читать у нас на глазах. Тут же Ариэль поднялся и сказал: "Очень рад нашему знакомству", - но рука его была вялая, даже неприятная, и мы просто уже не чаяли, чтоб все поскорее кончилось, хотя потом только и говорили о его серых глазах и о том, сколько грусти в его необыкновенной улыбке. Еще нас поразило, как он сказал на прощанье: "Простите и прощайте!" - мы ни разу в жизни такого не слыхали, и прозвучало это красиво, трогательно, как стихи. Когда мы пересказывали все это Летисии - она встретила нас под лимонным деревом в саду, - меня так и подмывало спросить, что было в ее письме, но попробуй спроси, если она запечатала его, прежде чем отдать Оланде, словом, я не посмела, и мы по очереди нахваливали Ариэля и еще ахали над тем, как много он спрашивал о ней. Признаться, мы делали это через силу, потому что любому понятно, что все сложилось очень странно: и очень хорошо, и очень плохо, потому что Летисия чувствовала себя счастливой и в то же время едва сдерживала слезы. Кончилось тем, что мы позорно удрали, сославшись на тетю Руфь, которая якобы нас ждала, а Летисия осталась под лимонным деревом в обществе жужжащих ос.
Перед сном Оланда шепнула мне: "А завтра - вот увидишь - нашей игре конец!" Она ошиблась, хотя и не очень: на другой день, за обедом, когда принесли сладкое, Летисия осторожно подала нам условный знак. Мы просто оторопели, даже обозлились - все-таки со стороны Летисии это некрасиво, надо же иметь совесть! Но так или иначе, после того как посуда была перемыта, мы встретились с Летисией у калитки и все трое побежали к железной дороге. А там, у ивы, - мы обомлели от страха! - Летисия не торопясь, молча вытащила из кармана мамино жемчужное ожерелье, все ее кольца и знаменитый перстень с рубином - гордость тети Руфи. Вот ужас! Ведь если эти поганки Лоса за нами шпионят - а с них станется, - они тут же доложат маме, что мы утащили из дома семейные драгоценности, и мама нас просто убьет! Но Летисия и бровью не повела, сказала, что в случае чего сама за все ответит, а потом, глядя в землю, глухо проговорила: "Можно, я сегодня буду статуей?" Мы как-то сразу прониклись добрым чувством к Летисии, нам захотелось обласкать ее, угодить ей во всем, но и при этом внутри оставался след злой досады. Мы выбрали для сестренки самые лучшие украшения павлиньи перья, мех, издали напоминавший серебристого песца, и розовую вуаль, которую она навертела на голову в виде тюрбана. Все это очень красиво сочеталось с драгоценными камнями. Летисия молчала, должно быть, обдумывала, какой будет ее статуя. Когда появился поезд, она не спеша подошла к насыпи, и все драгоценности разом вспыхнули на солнце. Потом она резко вскинула руки вверх, словно собиралась изобразить живую картину, а не статую; голову отвела назад (единственное, что ей бедняжке было доступно) и так сильно перегнулась, что нам на минуту-другую стало страшно. Но какая это была прекрасная статуя! Настоящее чудо! Мы даже не сразу вспомнили об Ариэле, который высунулся из окна и смотрел на Летисию, смотрел только на нее, не видя нас, не видя ничего вокруг, смотрел, пока поезд не скрылся за поворотом. Не знаю, почему мы, словно нас кто толкнул, побежали к Летисии, - она стояла с закрытыми глазами, и по ее лицу катились крупные слезы. Тихонько, совсем беззлобно Летисия отвела наши руки и спустилась с насыпи. Мы с Оландой помогли ей спрятать все драгоценности и потом, когда она ушла, в последний раз сложили в корзину ее любимые украшения. Нам незачем было гадать, что нас ждет, и все же назавтра мы как угорелые побежали к нашим ивам, побежали, едва дослушав тетю Руфь, которая строго-настрого велела нам не шуметь, не мешать Летисии - она, бедняжка, расхворалась и не вставала с постели. Когда мимо промчался поезд, мы нисколько не удивились пустому окошку во втором вагоне. Мы улыбались, испытывая и злость и облегчение. А наш Ариэль - мы это знали - тихо сидел с противоположной стороны и смотрел на реку серыми глазами.
Примечания
1 Понсон дю Террайль Пьер Алексис (1829 - 1871) - французский писатель. Автор многочисленных романов о Рокамболе.
