Как-то на второй или третий год моего пребывания в этом доме наступило время, когда я сказал себе: "Теперь нам, по сути дела, не хватает только одного - бельевой корзины", - и несколько дней спустя на берегу появилась бельевая корзина, совершенно целая.
То ли оттого, что обстановка этих комнат складывалась вокруг меня из года в год с того дня, как я впервые вошёл в этот холодный и пустой дом, то ли от моей глубокой любви к Камусфеарне и всему, что окружает её, она стала для меня самым приятным из всех известных мне домов, и гости мои тоже сразу же чувствуют себя здесь очень хорошо. Даже в таком вопросе, как с мебелью, всегда сохраняется чувство ожидания; как будто бы коллекционер мебели определённого периода может в одно прекрасное утро вдруг обнаружить у своих ворот прямо на дороге какой-либо редкий и очень важный экземпляр.
Так много чувств вызывают отдельные предметы, валяющиеся среди обломков и отходов на длинной полосе прибоя: почерневший от огня каркас небольшого суденышка, сломанные и разбитые волнами детские игрушки, деревянная подставка под яйцо ручной работы с тщательно вырезанным на ней именем "Джон", растерзанный скелет собачки, давно уже начисто обглоданный воронами и хохлатыми воронами, лежащий рядом с белыми костьми ошейник с неразборчивой надписью на табличке.
Меня лично особенно больно кольнуло однажды утром в первый год, когда я искал подходящую дощечку для того, чтобы резать на ней хлеб. Я полагал, что дно кадушки подойдёт для этого идеально, если только удастся найти целое. И вскоре я его нашёл. Но когда взял его в руки и перевернул, то прочитал выбитые на ней буквы РХАОС - Рыболовецкое хозяйство на акул острова Соэй, - единственное, что вернуло мне море за всё то, что я ему отдал за пять лет, прожитых на Соэе.
Некоторые из этих предметов настолько таинственны, что наводят на самые невероятные мысли относительно их происхождения. Бамбуковый шест длиной в десять футов, к которому приторочены морским узлом и изоляционной лентой три голубых вымпела с надписями "Шелл" и "Бритиш Петролеум" до сих пор мучит моё воображение. То ли это был молельный флаг, смастерённый моряком с Ласкара, то ли сигнал бедствия, хоть и не очень удачный, сооруженный за многие часы плавания на открытой шлюпке, окружённой шныряющими вокруг акулами и качающейся на высоких океанских волнах в тысяче миль от земли? Я так и не нашёл подходящего ответа.
Две рукоятки от швабры крепко связанные крест-накрест поясом женского плаща, кусок паруса с написанными на нём синей краской словами :"Ещё не вечер", фетровая шляпка, настолько маленькая, что, казалось, была сделана для крошечной обезьянки. По поводу этих и других предметов можно выдумывать самые таинственные истории.
Но не только по поводу таких рукотворных предметов может разыграться воображение и наводить на мысль о драмах, горечи или былом величии. Когда долго живёшь в одиночестве, зрение становится более объемным: по останкам кораблекрушений, по небольшим косточкам или иссушенным крыльям братьев наших меньших можно строить образы, которые проявляются гораздо четче, чем просто видимое глазом. Из какой-то мумии в перьях, тощей и перепачканной, вдруг возникает ясным мартовским утром кружащая пичуга, из затвердевшей корки гниющих водорослей из-под неосторожной ступни вылетает целая стая мух, за неподвижными иссохшими плавниками и чешуёй угадывается стремительность и ход косяков морских обитателей в бурлящих волнах прибоя, за останками какого-нибудь жука-рогача видятся ветвистые рога оленя, высоко парящие в лунном свете октября по голым каменистым лощинам.
Относительно немногое из того, что выбрасывает море, появляется у самой Камусфеарны, ибо дом стоит на южном заливе сориентированного на запад побережья и в какой-то степени защищён цепью островов, которые простираются отсюда до самого маяка. К северу и югу от дома побережье большей частью скалисто, но то тут, то там попадаются длинные галечные пляжи, на которые сильные западные ветры выбрасывают с волнами кучи всевозможного хлама. Побережье выглядит довольно дико, там много опасных рифов и скал, а Камусфеарна с белоснежными песчаными пляжами, зелёным скошенным лугом и приземистой белой башней маяка радует взор по контрасту с суровыми окрестностями.
На побережье много утесов и пещер, глубоких удобных пещер, вход в которые большей частью находится гораздо выше уровня прилива, ибо за несколько веков море отступило, и между утёсами обнажились пустынные пляжи. До недавних пор в этих пещерах регулярно жили странствующие мелкие торговцы, которых было немало, ибо до магазинов далеко, а дорог практически нет. Местные жители были рады этим торговцам, так как кроме товаров те привозили новости из удалённых селений и прочих мест, где побывали; они выполняли функцию местных газет, и обитатели диких отдалённых углов со жгучим интересом ожидали их появления.
Один из них устроил себе дом и штаб-квартиру в одной из пещер неподалёку от Камусфеарны. Как это ни странно, когда-то он был жокеем. Его настоящее имя было Эндрю Тейт, но так как он дезертировал из армии, то сменил его на Джо Уилсон, и его тогдашнее жилище до сих пор даже на картах осталось как Пещера Джо, хотя уж много лет прошло с тех пор, как разгневанный народ разжёг в его пещере такой костёр, что от жары лопнул каменный свод, а Джо изгнали с побережья.
Вначале Джо понравился, ибо был достаточно любезным человеком, и, хоть он со своей подружкой Джинни так и не побывал у алтаря, их пещера была, пожалуй, безопаснее стеклянного дома, на тот случай, если бы стали бросаться камнями.
Если кое-какие камушки и попадали в него, то они были по поводу его дезертирства. Джинни не была неряхой, а Джо - не оборвыш, и их троглодитовое жильё было вполне чистым и аккуратным. На столе из рыбных ящиков у них была чистая белая скатерть, пища состояла из рыбы, ракообразных и всевозможных съедобных моллюсков. У входа в пещеру они построили стену и соорудили лестницу от пещеры к морю, и даже сейчас небольшой причал, где стояла их лодка, свободен от валунов.
Только одно омрачало их приморскую идиллию: оба они слишком часто прикладывались к бутылке. Кошелёк был у Джинни, и несмотря на своё пристрастие, у неё всё же было больше рассудка. Она устанавливала предел расходов на выпивку, но каждый раз, как они напивались, возникала ссора, и как только Джо переступал определённую грань, он начинал драться с ней из-за денег.
Однажды вечером они по обыкновению отправились на лодке в деревенский трактир в четырёх милях от своего жилища и начали выпивать в компании одного торговца, простака по имени Джон Мак-Куин, которого в народе называли Пеликан. Пеликан любил играть на скрипке, и они пробыли в таверне допоздна, переругиваясь и выпивая под его музыку.
Что произошло потом, никто точно не знает, но на этом их рай закончился, наступил конец Джинни и Пещеры Джо. Джо вернулся в деревню утром, постоянно твердя, что Джинни "убили и утопили, убили и утопили". В десяти милях к югу их полузатопленную лодку прибило к берегу, в ней было тело Джинни, карман её платья был вырван, но при ней не было никаких денег. Из ближайшего городка прибыла полиция, и хотя настроение местных жителей сложилось вовсе не в пользу Джо и Пеликана, подробности смерти Джинни остались невыясненными, и им не предъявили обвинения в убийстве. Вроде бы было ясно, что Джинни сначала избили, а затем она утонула; кое-кто, защищая Джо, говорил, что она упала в воду после удара и затем утонула, другие утверждали, что Джо и Пеликан в пьяном угаре избили её до бесчувствия, зачерпнули лодкой воды и затем пустили Джинни по волнам, чтобы она утонула.
Как бы там ни было, люди, жившие по соседству, если так можно сказать, ибо у Джо не было соседей, - посчитали что среди них живёт чудовище. Они собрались и разожгли огромный костёр в его пещере и подожгли заросли вереска над пещерой. От огня пещера треснула, внешняя сторона её отвалилась, и Джо оказался бездомным бродягой. Прошло уже несколько лет с тех пор, как он умер, но на полу пещеры под закопчённой скалой всё ещё можно найти признаки его жизни там с Джинни:
обгоревшая обувь, кусочки металла, растрёпанные кружева ржавого железа, - всё, что осталось от чайника. Наверху, на уступах, бывших когда-то карнизом его жилища, голуби устроили себе гнёзда, и их перья слетают вниз на руины очага.
К тому времени, как я поселился в Камусфеарне, торговцы традиционного типа уже встречались редко. Их место заняли довольно назойливые индийцы, которые время от времени объезжают придорожные жилища на небольших фургонах, набитых дешёвыми товарами. Местные жители, непривычные к такой навязчивой форме торговли, считали их поведение дерзким. Не все торговцы были обходительны, но и к самым безобидным стали относиться с некоторым подозрением. Мне повстречался только один из исчезнувшего племени Джо, и тот уже умер, ему пришлось раньше времени отправиться на кладбище из-за своей давней привязанности к метиловому спирту.
