-- Кто? -- досадливо переспросил седовласый.
-- Мадам Бовари, слушательница лекций на тему "Что нам дает телевидение". Господи, знал бы ты...
-- Ну ладно, ладно. Не стоит толочь воду в ступе, -сказал седовласый. Повернулся и, поднеся два пальца к губам, сделал женщине знак, что хочет закурить. -- Прежде всего, -сказал он в трубку, -- черт тебя разберет, умный ты человек, а такта ни на грош. -- Он приподнялся, чтобы женщина могла за его спиной дотянуться до сигарет. -- Серьезно тебе говорю. Это сказывается и на твоей личной жизни, и на твоей...
-- Ума захотел! Фу, помереть можно! Боже милостивый! А ты хоть раз слыхал, как она про кого-нибудь рассказывает, про какого-нибудь мужчину? Вот выпадет у тебя минутка свободная, сделай одолжение, попроси, чтобы она тебе описала кого-нибудь из своих знаковых. Про каждого мужчину, который попадается ей на глаза, она говорит одно и то же: "Ужасно симпатичный". Пусть он будет распоследний, жирный, безмозглый, старый...
-- Хватит, Артур, -- резко перебил седовласый. -- Все это ни к чему. Совершенно ни к чему. -- Он взял у женщины зажженную сигарету. Она тоже закурила. -- Да, кстати, -- сказал он, выпуская дым из ноздрей, -- а как твои сегодняшние успехи?
-- Что?
-- Как твои сегодняшние успехи? Выиграл дело?
-- Фу, черт! Не знаю. Скверно. Я уже собирался начать заключительную речь, и вдруг этот Лисберг, адвокат истца, вытащил откуда-то дуру горничную с целой кучей простынь в качестве вещественного доказательства, а простыни все в пятнах от клопов. Брр!
-- И чем же кончилось? Ты проиграл? -- спросил седовласый и опять глубоко затянулся.
-- А ты знаешь, кто сегодня судил? Эта старая баба Витторио. Черт его разберет, почему у него против меня зуб. Я и слова сказать не успел, а он уже на меня накинулся. С таким не сговоришь, никаких доводов не слушает.
Седовласый повернул голову и посмотрел, что делает женщина. Она взяла со столика пепельницу и поставила между ними.
-- Так ты проиграл, что ли? -- спросил он в трубку.
-- Что?
-- Я спрашиваю, дело ты проиграл?
-- Ну да. Я еще на вечере хотел тебе рассказать. Только не успел в этой суматохе. Как по-твоему, шеф полезет на стену? Мне-то плевать, но все-таки как по-твоему? Очень он взбесится?
Левой рукой седовласый стряхнул пепел на край пепельницы.
-- Не думаю, что шеф непременно полезет на стену, Артур, -- сказал он спокойно. -- Но, уж надо полагать, и не обрадуется. Знаешь, сколько времени мы заправляет этими тремя паршивыми гостиницами? Еще папаша нашего Шенли основал...
-- Знаю, знаю. Сынок мне рассказывал уже раз пятьдесят, не меньше. Отродясь не слыхивал ничего увлекательнее. Так вот, я проиграл это треклятое дело. Во-первых, я не виноват. Чертов псих Витторио с самого начала травил меня, как зайца. Потом безмозглая дура горничная вытащила эти простыни с клопами...
-- Никто тебя не винит, Артур, -- сказал седовласый. -- Ты хотел знать мое мнение -- очень ли обозлится шеф. Вот я и сказал тебе откровенно...
-- Да знаю я, знаю... Ничего я не знаю. Кой черт! В крайнем случае могу опять податься в военные. Я тебе говорил?
Седовласый опять повернулся к женщине -- может быть, хотел показать, как терпеливо, даже стоически он все это выслушивает. Но она не увидела его лица. Она нечаянно опрокинула коленом пепельницу и теперь поспешно собирала пепел в кучку; она подняла глаза секундой позже, чем следовало.
-- Нет, Артур, ты мне об этом не говорил, -- сказал седовласый в трубку.
-- Ну да. Могу вернуться в армию. Еще сам не знаю. Понятно, я вовсе этого не жажду и не пойду на это, если сумею выкрутиться по-другому. Но, может быть, все-таки придется. Не знаю. По крайней мере, можно будет забыть обо всем на свете. Если мне опять дадут тропический шлем, и большущий письменный стол, и хорошую сетку от москитов, может быть, это будет не так уж...
-- Вот что, друг, хотел бы я вправить тебе мозги, -сказал седовласый. -- Очень бы я этого хотел. Ты до черта... Ты ведь вроде неглупый малый, а несешь какой-то младенческий вздор. Я тебе это от души говорю. Из пустяка раздуваешь невесть что...
-- Мне надо от нее уйти. Понятно? Еще прошлым летом надо было все кончить, тогда был такой разговор -- ты это знаешь? А знаешь, почему я с нею не порвал? Сказать тебе?
-- Артур. Ради всего святого. Этот наш разговор совершенно ни к чему.
-- Нет, погоди. Ты слушай. Сказать тебе, почему я с ней не порвал? Так вот, слушай. Потому что мне жалко ее стало. Чистую правду тебе говорю. Мне стало ее жалко.
-- Ну, не знаю. То есть, я хочу сказать, тут не мне судить, -- сказал седовласый. -- Только, мне кажется, ты забываешь одно: ведь Джоанна взрослая женщина. Я, конечно, не знаю, но мне кажется...
-- Взрослая женщина! Да ты спятил! Она взрослый ребенок, вот она кто! Послушай, вот я бреюсь -- нет, ты только послушай, -- бреюсь, и вдруг здрасьте, она зовет меня через всю квартиру. Я недобрит, морда вся в мыле, иду смотреть, что у нее там стряслось. И знаешь, зачем она меня звала? Хотела спросить, как по-моему, умная она или нет. Вот честное слово! Говорю тебе, она жалкое существо. Сколько раз я смотрел на нее спящую, и я знаю, что говорю. Можешь мне поверить.
-- Ну, тебе виднее... я хочу сказать, тут не мне судить, -- сказал седовласый. -- Черт подери, вся беда в том, что та ничего не делаешь, чтобы исправить...
-- Мы не пара, вот и все. Коротко и ясно. Мы совершенно друг другу не подходим. Знаешь, что ей нужно? Ей нужен какой-нибудь здоровенный сукин сын, который вообще не станет с ней разговаривать, -- вот такой нет-нет да и даст ей жару, доведет до полнейшего бесчувствия -- и пойдет преспокойно дочитывать газету. Вот что ей нужно. Слаб я для нее, по всем статьям слаб. Я знал, еще когда мы только поженились, клянусь богом, знал. Вот ты хитрый черт, ты так и не женился, но понимаешь, перед тем как люди женятся, у них иногда бывает вроде озарения: вот, мол, какая будет моя семейная жизнь. А я от этого отмахнулся. Отмахнулся от всяких озарений и предчувствий, черт дери. Я слабый человек. Вот тебе и все.
-- Ты не слабый. Только надо шевелить мозгами, -- сказал седовласый и взял у молодой женщины зажженную сигарету.
-- Конечно, я слабый! Конечно, слабый! А, дьявольщина, я сам знаю, слабый я или нет! Не будь я слабый человек, неужели, по-твоему, я бы допустил, чтобы все так... А-а, что об этом говорить! Конечно, я слаб... Господи боже, я тебе всю ночь спать не даю. И какого дьявола ты не повесишь трубку? Я серьезно говорю. Повесь трубку, и все.
-- Я вовсе не собираюсь вешать трубку, Артур. Я хотел бы тебе помочь, если это в человеческих силах, -- сказала седовласый. -- Право же, ты сам себе худший...
-- Она меня не уважает. Господи боже, да она меня и не любит. А в сущности, в самом последнем счете и я тоже больше ее не люблю. Не знаю. И люблю, и не люблю. Всяко бывает. То так, то эдак. О черт! Каждый раз, как я твердо решаю положить этому конец, вдруг почему-то оказывается, что мы приглашены куда-то на обед, и я должен где-то ее встретить, и она является в белых перчатках, или еще в чем-нибудь таком... Не знаю. Или я начинаю вспоминать, как мы с ней в первый раз поехали в Нью-Хейвен на матч принстонцев с йельцами. И только выехали, спустила шина, а холод был собачий, и она светила мне фонариком, пока я накачивал эту треклятую шину... ты понимаешь, что я хочу сказать. Не знаю. Или вспомнится... черт, даже неловко... вспомнятся дурацкие стихи, которые я ей написал, когда у нас только-только все начиналось. "Чуть розовеющая и лилейная, и эти губы, и глаза зеленые... " Черт, даже неловко... Эти строчки всегда напоминали мне о ней. Глаза у нее не зеленые... у нее глаза как эти проклятые морские раковины, чтоб им... но все равно, мне вспоминается... не знаю. Что толку говорить? Я с ума схожу. И почему ты не повесишь трубку? Серьезно...
-- Я совсем не собираюсь вешать трубку, Артур. Тут только одно...
-- Как-то она купила мне костюм. На свои деньги. Я тебе не рассказывал?
-- Нет, я...
-- Вот так взяла и пошла к Триплеру, что ли, и купила мне костюм. Сама, без меня. О черт, я что хочу сказать, есть в ней что-то хорошее. И вот забавно, костюм пришелся почти впору. Надо было только чуть сузить в бедрах... брюки... да подкоротить. Черт, я хочу сказать, есть в ней что-то хорошее...
Седовласый послушал еще минуту. Потом резко обернулся к женщине. Он лишь мельком взглянул не нее, но она сразу поняла, что происходит на другом конце провода.
-- Ну-ну, Артур. Послушай, этим ведь не поможешь, -сказал он в трубку. -- Этим не поможешь. Серьезно. Ну, послушай. От души тебе говорю. Будь умницей, разденься и ложись в постель, ладно? И отдохни. Джоанна скорей всего через минуту явится. Ты же не хочешь, чтобы она застала тебя в таком виде, верно? И вместе с ней скорей всего ввалятся эти черти Эленбогены. Ты же не хочешь, чтобы вся эта шатия застала тебя в таком виде, верно? -- Он помолчал, вслушиваясь. -- Артур! Ты меня слышишь?
-- О господи, я тебе всю ночь спать не даю. Что бы я ни делал, я...
-- Ты мне вовсе не мешаешь, -- сказал седовласый. -- И нечего об этом думать. Я же тебе сказал, я теперь сплю часа четыре в сутки. Но я бы очень хотел тебе помочь, дружище, если только это в человеческих силах. -- Он помолчал. -- Артур! Ты слушаешь?
