- Можно ли что-нибудь иное вытянуть из многочисленных намеков Длугоша! Только то, что рядом с именем моего предка, когда говорится о том, что Болеслав посвящал его в рыцари, стоит слово: "И признал". Когда он женился на дочери кастеляна Яна из Бжезя, посланец Болеслава приветствовал в ней род, а в нем, - Тужицкий направил по пальцу на каждую из барышень и сдавленным голосом выпалил: - ...кровь!
И, искренне возмутясь, что правда должна сражаться за себя, вместо того чтобы самой бросаться всем в глаза:
- Это ничего не значит? - уничтожал он скептиков горькой иронией. Бросаются такими словами на ветер? - И, осклабившись в ядовитой усмешке, ударил маловеров с фланга: - А состояние откуда? Эта огромная фортуна. И опять Длугош ясно, хотя и не прямо, говорит: "как княжеская".
Он вытянул губы трубочкой. Что языком трепать, - Наука лучше знает. А сейчас в этом нет ни малейшего сомнения.
- Подумай, он по прямой линии потомок Пястов! - подчеркнуто удивилась Штемлер, опасаясь, что в своем не очень точном доказательстве молодой граф недостаточно ярко обрисовал для Мины Зайончковской эту самую главную вещь.
Барышня, чтобы показать, что понимает, в чем суть дела, похвалилась, но неудачно:
- Я знала человека, чем-то похожего на вас. По прямой линии правнука Монюшко.
Тужицкий вспыхнул. Впрочем, он больше злился на себя за свое возмущение, чем на барышню.
- В таком случае ко мне это не имеет никакого отношения. - И добавил наставительно, не спеша, выразительно, чтобы она запомнила раз и навсегда: - С геральдической точки зрения происхождение из семьи художников или ученых не стоит и гроша. Великий воин, великий святой, королевская наложница, если ее имя внесено в анналы истории, - вот что дает истоки роду. Порой, случается, и министр, но, разумеется, не в республике.
Он развел руками:
- При нынешнем строе вообще нет возможности основать род!
Он раздражался, когда ему приходилось разъяснять саму теорию. Если только не на своем примере. Сменив, как перекладных, два-три рода, он снова возвратился к своему. Торопился опять вызвать удивление обеих барышень. Двинулся в путь с целым караваном предков. Шпитальник-откуда? Канцлер Падалица взял в жены последнюю представительницу ассимилировавшейся в Польше ветви французских маркграфов de 1'Hospital' [Больница; по-польски-шпиталь.]. A Тужицкий? В отличие от самых старых Падалиц их младшие ветви писались "Туже-Тужицкие", так это вошло в обычай, что теперь стало родовой фамилией. Как вкратце объяснить? Нелегко отыскать род, похожий на его. Слой за слоем-исторические личности. Откроем учебник истории на любой странице. Нет четкой границы между проблемами его рода и страны. Давайте переберем по порядку фамилии вождей, государственных мужей, придворных-Тужицкий происходит ото всех них. Время раскинулось тут, словно луг, и нет на нем такого прекрасного цветка, которого не коснулся бы гений Падалиц, связывая каждый цветок с собою своими бабками.
До самых разделов! Трагическая дата! В семье начинает происходить что-то неладное. Она не придерживается больше давних правил. Жалкое это положение тянется и по сей день.
Перед своим генеалогическим древом Тужицкий не смеет поднять глаз на маму. Ах, чего только не натворили эти последние сто пятьдесят лет. Даже фамилии ужасные. Тужицкий не раз вел разговор об этих болячках со своими двоюродными братьями. С первых же дней новой Речи Посполитой и они испытывают прилив сил, мечтая вместе с нею возродить свой род. Но один за другим подводят. Уже трое прескверно женились. Идут проторенной дорожкой. Рассказами о величии рода кружат голову барышням. И влипают. Тужицкий пока уцелел. Но ему страшновато.
Ибо только он один.
- Основатель коллегиаты2 [2 Костел, при котором находится собрание каноников] в Новолеске, - опять начал он доверчиво, ибо его вновь затянули в свои сети времена, давно ушедшие. - Бог ты мой! Кастелян! Вы просите рассказать его историю. Осталась еще подробность, мне не известная, весело обратился он к Бишетке. Потом назвал какую-то дату. Мазками обрисовал исторический фон. И вот костел готов. Вскоре умирает брат кастеляна. Воля божья! Кастелян заказывает мессу. Но во время службы глубокая печаль наполняет его душу. И он кричит.
Тут Тужицкий привстал с диванчика и низким голосом крикнул:
"Всем выходить! Я воздвиг этот храм господу богу-я! Теперь прошу оставить нас одних!"
Горящими глазами посмотрел он на обеих барышень. Волнение, в которое четверть часа назад привели его поцелуи Товитки, не унималось. Был момент, когда ее огромный рот втянул в себя его губы. Он и сейчас чувствовал этот круг от носа до подбородка, круг, краями своими прикасавшийся к нему так нежно, но врезавшийся ему в память сильнее всех иных поцелуев.
Надо было бы поворачивать назад! Сегодня еще нет ничего легче отречься от нее. Только вот уже невозможно отказаться от завтрашнего свидания! Обе барышни ждали, что он еще скажет.
Он возмутился. Чего они так смотрят?
Влетел Мотыч. С бутылкой, под мышкой поднос. Бросил его на столик, на поднос бутылку. Но во что наливать? Сделал вид, что задумался, наконец как бы вспомнил. В каждом из четырех карманов жилета по рюмке. С этой шуткой он обходил все комнаты. Прежде чем налить, обратился к ним:
- Здесь за серьезные диспуты Смеха вашего не слышно! - Он выпрямился. Коснулся плечом Ьишетки, поднял вверх палец.
Действительно, за дверями фыркнула Завита, все дружно ее поддержали. Ну, моя острота дошла! - Мотыч хлопнул в ладоши. - Наконец-то! Кто-то ей объяснил. Надо назад. Расскажу еще одну.
- Нет, нет, нет, - бросилась протестовать Бишетка. Взгляд Зайончковской после того, как Мотыч направил его на двери, так и прилип к ним.
- У них, может, веселей. Совсем рядом! - Ей стало тоскливо.
Пьют, смеются. Вот бы тоже встать и пойти туда, откуда пришел Мотыч. Но удобно ли? Она откинулась назад. За дверями все стихло. Зато в библиотеке сначала засмеялся кто-то один, потом раздался настоящий взрыв хохота. И уже не оглядываясь больше ни на что, она побежала. На полпути испугалась, что бежит не в ту сторону, где смех. Он доносился из другого угла. Повернула обратно. Но тут снова хохот поманил ее из гостиной. И она заметалась. Как только Мина приближалась к группе людей, воцарялась тишина, а в противоположной стороне веселье било ключом. Она никак не поспевала! Измученная, присела, словно в лесу, сил блуждать больше не было. Кто-то обхватил ее рукой. Она была готова смеяться, но никак не могла найти повода, теперь могла позволить себе. Только заставила себя посмотреть, кто это сел подле нее. Совсем-совсем знакомое лицо, но чье?
- Вы думаете, я пьяна?
До этого момента нет, но у нее так заплетался язык, что Говорек, весело глядя на нее, кивнул головой.
- Немножко да, - шепнул он.
Не первый раз в жизни! И все же, когда она уже знает об этом, делается беспомощной. Не может вспомнить, что тогда с ней творится. Первый же проблеск сознания, подсказывавшего, в каком она состоянии, мгновенно возвращал ей серьезность, но тут же и отбирал всю ее волю. Она позволила приласкать себя. Ее ничуть не удивило, что к лицу ее прижимается другое, теплое, как компресс. Что это? На губах-губы, совершенно чужие, на коленях рука, еще одна на груди. Зачем? И также непонятно, почему все это враз как бы кто-то смахнул; тут же Говорек заговорил, но почему? Ибо какие-то еще две особы с писком
пронеслись по комнате. Исчезли! И опять чьи-то теплые губы и руки, доставляющие удовольствие-приятное, как бывает, когда потягиваешься, когда замираешь, как от страха на качелях. Он перестал. Незнакомые люди вокруг. Смеются прямо в уши Мины.
Что ей с того! Прямо в пищевод накатывает волна воздуха.
Носятся пузырьки, наполненные сначала шумом. И Мина немеет.
Ах, только бы не начал целовать в губы. Страх прибавляет сил.
Она вырывается.
- Что за парочка! - кричит Кристина.
И не дает Говореку кинуться за ней. Она видит Мотыча. Ей хочется что-то сказать ему. Все трое друг за дружкой несутся в библиотеку. Тужицкий и Бишетка остаются одни. Она считала делом чести знать, что происходит в аристократических кругах.
Заговорила о его хлопотах.
- Они вот-вот возвращаются! - огрызнулся Тужицкий.
Но, в сущности, он не чувствовал себя задетым. Дочка князя Альбрехта была для него весьма соблазнительной партией. Как знать, не самой ли вообще блестящей. Но и дело нелегкое.
Тужицкий опасался просить кого-нибудь о посредничестве. Отчасти не осмеливался, но главным образом не к кому было обратиться. Никого на уровне князей Бялолуских. Ни тетки, ни дяди подходящих^ Чтобы и кровей хороших, и со связями.
Особенно чтобы знались с Бялолускими. А тут никого похожего и никаких связей.
- И за кого только эти идиотки умудрились выйти замуж! - хватался он за голову, имея в виду сестер своего отца. - А семья матери! - Он качал головой и опускал глаза. - Дно, - вздыхал Тужицкий. - Дно, дно!
