выкинуть из головы их разговор. Все это было довольно занятно, и доктор снова задумался над тем, в какой таинственной истории оказался замешан Фред. Юноша был осторожен. Он ни разу не обмолвился и словом, на основании которого человек сообразительный мог бы сделать какие–то выводы. Не от чего было оттолкнуться. Он был поставлен в тупик. Доктор пожал плечами. В конце концов, его это не касается. Он постарался приглушить свое любопытство и, сделав перед самим собой вид, что на все это ему решительно наплевать, заставил себя углубиться в чтение. Но через несколько минут Фред снова вышел на веранду.
— Не хотите выпить, доктор? — спросил он.
Глаза его сияли, щеки раскраснелись, но вместе с тем на лице было некоторое недоумение. Он был возбужден. Ему явно хотелось расхохотаться, но так как он не мог объяснить причину своей веселости, старался взять себя в руки.
— Хорошие новости? — спросил доктор.
Больше Фред сдерживаться был не в силах и разразился неудержимым смехом.
— Сам не пойму, хорошие или плохие. Все это ужасно смешно. Жаль, не могу вам рассказать. Странно все это. Мне что–то не по себе. Не знаю, как все это объяснить. Мне нужно время, чтобы немного привыкнуть. Не понимаю сам, на ногах я стою или на голове.
Доктор Сондерс задумчиво на него посмотрел Юноша, казалось, сразу наполнился энергией. До сих пор в нем было что–то пришибленное, что затушевывало его редкую красоту. Сейчас лицо стало открытым и прямодушным. Можно было подумать, что с его плеч свалился тяжкий груз. Принесли виски.
— Я хочу, чтобы вы выпили за светлую память об одном моем усопшем друге, — сказал Фред, хватая бокал.
— По имени?..
— Смит.
Он осушил бокал одним глотком.
— Нужно спросить Эрика, не можем ли мы куда–нибудь вечером пойти, — сказал он. — Мне бы не повредила небольшая прогулка. Такая, чтобы как следует ноги гудели.
— Когда вы отплываете?
— А, не знаю. Мне здесь нравится. Я не прочь немного задержаться. Жаль, вы не поднялись вчера с нами на верхушку вулкана! Какой оттуда вид! Красота! Наша земля не такое уж плохое местечко, а?
На дороге, вздымая клубы пыли, показалась легкая двухместная коляска, запряженная жалкой лошаденкой, и, ныряя по ухабам, подкатила к дверям гостиницы. Луиза правила, рядом с ней сидел Фрис. Он вышел из коляски, поднялся по ступеням. В руке у него был плоский пакет в оберточной бумаге.
— Я забыл вчера дать нам рукопись, которую обещал, вот и привез ее вам.
— Очень любезно с вашей стороны.
Фрис развязал бечевку и вынул стопку машинописных листов.
— Естественно, мне хочется знать ваше искреннее мнение.
Он в раздумье взглянул на доктора.
— Если вы сейчас не заняты, я мог бы сам прочитать вам несколько страниц. Я считаю, что стихи надо читать вслух и только автор может представить их в должном свете.
Доктор вздохнул. Ему не пришло в голову никакого предлога. который отвлек бы Фриса от его намерения, и не хватило твердости сказать «нет».
— Вы полагаете, вашей дочери полезно будет ждать вас на солнце? — рискнул он.
— О, у нес есть в городе дела. Она поедет куда ей надо, а на обратном пути прихватит меня.
— Вы не возражаете, если я поеду с Луизой, сэр? — сказал Фред Блейк. — Я совершенно свободен.
— Думаю, она будет рала.
Фред спустился с веранды и заговорил с Луизой. Доктор видел, что она серьезно выслушала его, затем улыбнулась и что–то сказала. Сегодня на ней было белое полотняное платье и большая соломенная шляпа местной работы. Затененное полями лицо казалось золотисто–шоколадным. Фред вскочил на сиденье рядом с ней, и они отъехали.
— Мне хотелось бы прочитать вам третью песнь, — сказал Фрис. — В ней есть лиризм, который мне очень созвучен. Я думаю, это — лучшее из всего созданного мной. Вы знаете португальский?
— Нет.
— Жаль. Это почти дословный перевод. Вам было бы интересно проследить, как точно мне удалось воссоздать ритм и мелодию оригинала, его настроение, словом, все. что делает «Лузиады» великой поэмой. Вы не стесняйтесь, критикуйте меня, я охотно выслушаю все ваши замечания, но в душе я не сомневаюсь, что мой перевод станет каноническим, вряд ли его когда–нибудь заменит другой, лучший.
Фрис начал читать. Голос у него был приятный. Поэма была написана в римских октавах, и Фрис подчеркивал ритм, что усиливало эффект. Доктор Сондерс внимательно слушал. Перевод звучал легко и плавно, но, возможно, он в большой степени был обязан этим мерному и величавому чтению. У Фриса была весьма драматическая манера исполнения, но он вкладывал драматизм не столько в значение слов, сколько в звуки, так что смысл от вас ускользал. Он делал ударение на рифме, и постепенно доктору стало казаться, будто он сидит в поезде, ползущем по плохо проложенным рельсам, и тело его ощущало небольшой толчок всякий раз, как ухо слышало ожидаемый звук. Ему трудно было сосредоточить внимание. Глубокий грудной голос монотонно бубнил в уши, и мало- помалу доктором овладела сонливость. Он пристально смотрел на Фриса, но глаза его невольно закрывались; доктор раскрывал их с некоторым усилием, хмурил брови, изо всех сил стараясь сосредоточиться. Он вздрогнул, так как голова его вдруг упала на грудь, и он понял, что на какое–то мгновение уснул. Фрис читал о доблестных деяниях и великих людях, сделавших Португалию империей. Голос его поднимался, когда он читал о героических подвигах, дрожал и становился глуше, когда читал о смерти и несчастной судьбе. Внезапно доктор услышал, что голос смолк. Он открыл глаза. Фриса не было. Перед ним с лукавой улыбкой на красивом лице сидел Фред Блейк.
— Хорошо подремали?
— Я не спал.
— Вы так храпели, что стены тряслись.
— Где Фрис?
— Уехал. Мы вернулись, и они отправились домой обедать. Он сказал, чтобы я вас не тревожил.
— Теперь я знаю, что с ним не в порядке, — сказал доктор. — У него была мечта, и мечта эта осуществилась. Что делает идеал прекрасным? Его недосягаемость. Боги смеются, когда люди получают то, что хотят.
— Не пойму, о чем вы толкуете, — сказал Фред. — Вы еще и сейчас не проснулись.
— Давай выпьем по стакану пива. Оно, во всяком случае, реально.
Глава двадцать четвертая
Около десяти часов вечера доктор и капитан Николс играли в пикет в холле гостиницы. Их загнали внутрь летучие муравьи, привлеченные на веранду светом лампы. Вошел Эрик Кристессен.
— Где вы скрывались весь день? — спросил его доктор.
— Мне надо было съездить на плантацию на другом конце острова. Думал, что вернусь раньше, но у
