- Целомудренно.
- А ведь ты же сказала...
- На пороге дома ты обнимешь ее. Ты получишь лишь короткий прощальный поцелуй.
Но этот поцелуй завершит твою победу. И ее тоже.
Как бы я ни был искушен в причудах Судьбы, я бы не поверил подобным предсказаниям. Но то, что может показаться невероятным в будущем, ставши прошлым, представляется вполне естественным. Вспоминая каждую подробность этого вечера, я не мог припомнить ни одной, которая бы имела характер чуда.
Мне пришлось согласиться с тем, что все, что должно случиться, сбывается, и что я влюбился в Женевьеву. Так после нашей прогулки по набережным я стал называть мадемуазель Лефранк.
Столь озаботившее меня предсказание не оказалось, однако, ложным. Моей любви к Лелии грозила опасность. Но эта опасность, вместо того чтобы воплотиться в грузного господина Лефранка, каким я себе представлял, явилась в образе его прелестной дочери, и я почувствовал себя, словно по мановению волшебной палочки, освобожденным от вызванной Лелией ревности. Мой восторг не был бы таким полным, если бы я не считал фонари, мимо которых проходил. Я загадал нечетное число, и каждый раз выходило именно нечетное.
Все, казалось, способствовало моей новой любви. На другой день Лелиа сообщила мне, что отправляется в Виши обсудить контракт. Она уезжала на два дня, и только по ее возвращении я осознал, что ее путешествие длилось неделю. Эту неделю я подарил Женевьеве, которая в отсутствии отца была тоже совершенно свободна. Возвращение Лелии, чья короткая отлучка сделала ее еще более нежной, вызвало у меня ощущение некоторой неловкости. Я почувствовал угрызения совести, которые старался погасить, твердя сам себе, что не верю в свободу выбора, что я ведь не знал, что влюблюсь! Что же касается неловкости, то она исчезла бесследно, и вскоре я смог без помех вкушать невероятное счастье, любя Лелию и Женевьеву одновременно. Я их любил настолько по-разному, что мое неискушенное сердце всецело принадлежало той, рядом с которой я находился в данную минуту, не обременяя свою совесть воспоминаниями о другой.
- Надо остановиться на одной, - твердил мне рассудок.
- Конечно, - отвечало сердце, - но на какой?
Затруднение с выбором на сей раз обладало некоторым очарованием. И я не торопил Судьбу принять за меня решение, отсрочка которого, как подтвердил ход дальнейших событий, была в моих интересах.
5 Глава пятая Первый признак приближающейся грозы появился однажды после полудня на бульваре Капуцинок. Я мирно прогуливался с Лелией, когда мое внимание привлек один прохожий. Господин Гримальди, о котором я и думать перестал давным-давно, собственной персоной направился нам навстречу с самой омерзительной улыбкой на лице. Но гримаса эта была адресована не мне, а Лелии, с которой он поздоровался, казалось не обратив на меня никакого внимания.
- Кто это? - спросил я, как можно более безразличным тоном у своей подруги.
- Один из тех, кого встречаешь повсюду, - ответила она.
Я оглянулся и перехватил взгляд господина Гримальди, обращенный на сей раз ко мне.
Когда мы позднее встретились с Женевьевой, она удивилась моему дурному настроению. Как ни пытался я казаться беспечным, у меня из головы не шла эта встреча и возможные ее последствия. От Гримальди и Лелии, к Лелии и Лефранку, от этого последнего к Женевьеве как бы протянулся бикфордов шнур. Малейшая нескромность со стороны монакского жулика могла спровоцировать серию взрывов, и моему счастью пришел бы конец. Испытываемый страх пролил свет на суть моих запутанных отношений. Женевьеву я любил больше. Опасаясь разоблачений, связанных с прошлым, которого до сих пор нисколько не стыдился, я думал лишь о ней.
Напуганный опасностью, грозившей мне из-за моей двойной игры, я решился на трудный выбор. Но, дабы подстраховать себя, передоверил ответственность богам.
Увы, колонки газет, вывески, номера дверей, плиты, фонари и даже монеты все высказывались в пользу Лелии. Ничто не принуждало меня продолжать связь с Женевьевой, ничто, за исключением моего сердца.
- Должен ли я жениться на Женевьеве?
- Нет!
Я повторял вопросы, менял правила игры, пробовал мошенничать, я злился на себя самого, сердился на своего нематериального партнера, чье упрямство могло сравниться лишь с моей недобросовестностью, - ничто не сбивало его с толку.
Подчас, пытаясь уличить его в противоречиях самому себе, я подходил к вопросу с другой стороны:
- Следует ли мне забыть Женевьеву и остаться верным Лелии?
- Да, - отвечала Судьба без малейшего размышления.
Тогда я посылал Судьбу ко всем чертям.
- Что это за тирания! - вопил я, - если нельзя поступать так, как хочешь! - И откладывал решение на другой день.
Женевьева рассказала мне про благотворительный вечер, на котором хотела присутствовать. Для меня это не было новостью. Лелиа репетировала большую арию из "Орфея", которую должна была петь на том же вечере. Музыка Глюка много раз проникала в мои сны, и я просыпался с печалью в душе, словно потерял одну Эвридику, отдав предпочтение другой. Я попробовал отговорить Женевьеву от ее намерения.
- Нет ничего более скучного, чем эти благотворительные гала.
- Там будет весь Париж, - ответила она.
Такой ответ не мог меня убедить. Но так как я не имел сил в чем-либо отказать Женевьеве, а с другой стороны, не хотел обидеть Лелию, не придя ее послушать, я занял самую отдаленную ложу бенуара, чтобы моя возлюбленная не увидела меня рядом с невестой. Все могло бы оказаться еще скучнее, чем я предполагал, не держи я руку Женевьевы в своей руке и не любуйся ее оголенными плечами, которые видел в первый раз.
- Зачем мы пришли сюда? - лицемерно вздыхал я, лаская взглядом ее красивые плечи.
- Я вам это объясню в свое время, - отвечала она. Интерес Женевьевы пробудился, едва на сцену вышла Лелиа. Она обернулась ко мне и прошептала:
- Мне нужно было ее увидеть.
Я сделал вид, что ничего не понимаю.
- Кого?
Женевьева движением руки указала на сцену, где Лелиа как раз начала петь.
- Она довольно красива, не правда ли? - сказала Женевьева.
В этот момент муки моего смущения могли сравниться лишь со страданиями Лелии-Орфея.
- Она не умеет петь, но я понимаю мужчин, которым она нравится.
Я осторожно покачал головой. Отрицать было бесполезно, но мне захотелось попытать счастья.
- Вам известен человек, которому она особо нравится?
- Да, этого человека я очень хорошо знаю.
Я продолжал молча вопрошать ее.
- Это мой отец, - сказала она. - Она провела с ним неделю в Виши.
И снисходительно добавила:
- Бедный папа, надо же ему время от времени развлекаться!
Едва оставшись один, то есть тет-а-тет с оракулом, я обрушил на него всю горечь моих сарказмов. - И ты еще советовал мне соблюдать верность Лелии! Даже такая невинная девушка, как Женевьева, знает больше тебя! Либо ты несешь вздор, либо предаешь меня...
И уже ни с кем не советуясь, я решил не только не встречаться больше с Лелией, но и не обращать внимания на приметы. Разве нужны мне были теперь чьи-то советы? Закаленный жизненным опытом, любимый Женевьевой, я имел все основания считать, что будущее принадлежит мне. Просто следовало вести себя умнее.
Я решил, что поступлю правильно, попросив Женевьеву представить меня своему отцу. Важно было добиться того, чтобы он увидел меня в качестве жениха дочери до того, как узнает от досужих кумушек, что я тоже небезразличен к прелестям его любовницы. Женевьева была тронута моим порывом. Едва господин Лефранк оказался в Париже, она тотчас поговорила с ним. И как потом сказала, тот проявил ко мне интерес, и было решено, что наша встреча состоится за обедом на следующий день.
Едва проснувшись в то утро, я ощутил какое-то смутное беспокойство. Попробовал было читать газеты, как все, то есть слева направо, а не снизу вверх, интересуясь содержанием статей, а не вертикальным расположением составлявших их букв, но такой метод чтения, к которому я был непривычен, быстро утомил меня, и я вовсе отказался от чтения. Вплоть до одиннадцати часов я тщетно пытался победить страх, поселившийся во мне при пробуждении, не прибегая к помощи отвергнутой мною и осужденной теперь практике. Наконец я встал и, полный желания произвести как можно лучшее впечатление на будущего тестя, самым тщательным образом оделся. Темный костюм был выбран почти без колебаний.
Сорочка и обувь тоже не составили затруднений, а вот с галстуком возникла проблема. Отвергнув по очереди несколько галстуков, я оказался не способен выбрать один из двух оставшихся. "Белый горошек на черном фоне или в серую полоску?" Я с яростью почувствовал, что мной снова овладела моя слабость. Совершенно очевидно, что лишь один из двух галстуков был "подходящим", способным принести мне удачу во время торжественной встречи, к которой я готовился. Я положил оба на мраморную доску камина, тщетно стараясь обнаружить в себе хоть признак решительности.
