от всякой земной скорби. И вот смотрю я на ее бескровное лицо, а она вдруг начинает как-то странно улыбаться; морщины словно разгладились, бледные щеки словно порозовели. Она приподнимается, как будто внезапно одушевленная некоей чудесной силой, простирает безжизненные руки, которыми уже не в силах была двигать, и восклицает тихим, нежным голосом: «Роза… милая моя Роза!» Кормилица встает и подносит ей ребенка, а она берет его на руки и начинает укачивать. Но вот, достойный господин мой, но вот представьте себе мое изумление, даже испуг, — старуха ясным, твердым голосом запевает песню на высокий радостный лад господина Ганса Берхлера, хозяина гостиницы Духа в Страсбурге. Вот ее слова:
⠀⠀ ⠀⠀
⠀⠀ ⠀⠀ Дева — алые ланиты —
⠀⠀ ⠀⠀ Роза, будь тверда:
⠀⠀ ⠀⠀ Бога помни всегда,
⠀⠀ ⠀⠀ Проси у него защиты,
⠀⠀ ⠀⠀ Бойся стыда,
⠀⠀ ⠀⠀ И ложных благ не ищи ты.
⠀⠀ ⠀⠀ Домик блестящий — это подношенье,
⠀⠀ ⠀⠀ Пряной искрится он струей,
⠀⠀ ⠀⠀ В нем ангелочков светлых пенье;
⠀⠀ ⠀⠀ С чистой душой
⠀⠀ ⠀⠀ Внемли, друг мой,
⠀⠀ ⠀⠀ Звукам любовного томленья.
⠀⠀ ⠀⠀ Кто домик тот драгоценный
⠀⠀ ⠀⠀ В твой дом принесет, того
⠀⠀ ⠀⠀ Ты можешь обнять блаженно,
⠀⠀ ⠀⠀ Отца не спросясь своего, —
⠀⠀ ⠀⠀ Тот будет суженый твой.
⠀⠀ ⠀⠀ Этот домик счастье и радость
⠀⠀ ⠀⠀ И богатство в дом принесет.
⠀⠀ ⠀⠀ Смело гляди вперед,
⠀⠀ ⠀⠀ Светлому слову верь,
⠀⠀ ⠀⠀ Пусть твоя младость
⠀⠀ ⠀⠀ Волей господней цветет.
⠀⠀ ⠀⠀
А допев эту песню, тихо и бережно опустила она ребенка на одеяло и, положив ему на лоб свою иссохшую дрожащую руку, стала шептать невнятные слова, но по ее просветленному лицу ясно было видно, что она читает молитвы. Потом она уронила голову на подушку и в ту минуту, когда кормилица уносила дитя, испустила глубокий вздох. Она скончалась!
— Это, — сказал Паумгартнер, когда мастер Мартин умолк, — это удивительный случай, но все-таки я совсем не понимаю, что есть общего между вещей песней старой бабушки и вашим упрямым желанием выдать Розу именно за бочара.
— Ах, — ответил мастер Мартин, — что же может быть яснее? Старушка, которую в последнюю минуту ее жизни просветил господь, вещим голосом возвестила, что должно случиться с Розой, если она хочет быть счастливой. Жених, что придет с блестящим домиком и принесет богатство, счастье, радость и благодать, — разве он может быть кто иной, как не тот искусный бочар, что в моей мастерской построит свой блестящий домик, исполнит свою образцовую работу? В каком ином домике искрится пряная струя, если не в винной бочке? А когда вино начинает бродить, оно журчит, и гудит, и плещет, это добрые ангелы носятся на его волнах и поют веселые песни. Да, да! Ни о каком ином женихе старая бабушка и не говорила, как только о бочаре, и так тому и быть.
— Вы, дорогой мастер Мартин, — молвил Паумгартнер, — вы ведь на свой лад разгадываете слова старой бабушки. Не возьму я в толк ваше объясненье и стою на том, что вы всецело должны положиться на волю неба да на сердце вашей дочери, которое, верно, уж найдет правильный ответ.
— А я, — нетерпеливо перебил его мастер Мартин, — я стою на том, что зятем моим должен быть и будет не кто иной, как искусный бочар.
Паумгартнер чуть было не рассердился на упрямого Мартина, однако сдержался и, вставая с места, молвил:
— Позднее уже время, мастер Мартин, довольно нам пить и беседовать. Вино и разговор нам, кажется, не идут уже больше впрок.
Когда они затем вышли в сени, там стояла молодая женщина с пятью мальчиками, из которых старшему могло быть разве что лет восемь, а младшему — года полтора. Женщина — плакала навзрыд. Роза поспешила навстречу отцу и гостю и сказала:
— О господи! Умер Валентин, вот его вдова с детьми.
— Что? Умер Валентин?! — воскликнул в замешательстве мастер Мартин. — Несчастье-то какое, несчастье какое! Подумайте, — обратился он вслед за тем к Паумгартнеру, — Валентин — искуснейший из подмастерьев, что работали у меня, и притом усердный и скромный. Недавно, отделывая большую бочку, он опасно ранил себя скобелем, рана делалась все страшнее и страшнее, началась у него горячка — и вот он умер в расцвете лет.
Потом мастер Мартин подошел к безутешной вдове, которая, заливаясь слезами, жаловалась, что теперь ей, верно, придется погибнуть в горе и нищете.
— Да что же, — сказал Мартин, — да что же вы обо мне думаете? У меня на работе нанес себе ваш муж ту опасную рану — и я мог бы оставить вас в беде? Нет, отныне вы все принадлежите к моему дому. Завтра — или когда вы назначите — похороним мы вашего бедного мужа, а вы с вашими мальчиками переезжайте на мою мызу у Девичьих ворот, где у меня славная мастерская и где я всякий день работаю со своими подмастерьями. Там вы можете ведать хозяйством; ваших славных мальчиков я воспитаю, как своих сыновей. И знайте еще, что я и вашего престарелого отца возьму к себе в дом. Хороший бочар был он прежде, пока силы не покинули его. Что ж! Если он и не может держать в руке колотушку, топор или натяжник и работать на фуганке, то все-таки он еще в силах владеть теслом или обстругивать обручи. Словом, он, так же как и вы, должен поселиться в моем доме.
Если б мастер Мартин не поддержал вдову, она, от пережитого потрясения и глубокой признательности едва не лишившись чувств, упала бы к его ногам. Старшие мальчики повисли на полах его камзола, а двое маленьких, которых Роза взяла на руки, протягивали к нему свои ручонки, как будто они все поняли. Старый Паумгартнер с глазами, полными слез, улыбаясь, сказал:
— Мастер Мартин, нельзя на вас сердиться! — и направился к своему дому.
⠀⠀ ⠀⠀
⠀⠀ ⠀⠀
⠀⠀ ⠀⠀
Как познакомились молодые подмастерья Фридрих
и Рейнхольд
⠀⠀ ⠀⠀
На живописном зеленом пригорке, в тени высоких деревьев лежал красивый молодой парень, по имени Фридрих. Солнце уже зашло, и только розовые огни еще вспыхивали на горизонте. Вдали совершенно отчетливо был виден славный имперский город Нюренберг, расстилавшийся в долине и
