толпы, нанеся ей большие потери. Потом, по команде Мавово, зулусы, оставив ружья, бросились в атаку со своими широкими копьями.
Стивен, где-то доставший себе ассегай, бросился вперед вместе с ними, стреляя на ходу из пистолета. За ними последовал Бауси со своими тридцатью рослыми мазиту.
Признаться, я не присоединился к ним. Я чувствовал, что не гожусь для рукопашного боя. Я мог быть гораздо полезнее, стоя в стороне, подобно полузащитнику в футболе, и оказывая поддержку тем из своих, кто попадал в затруднительное положение.
Зулусы сражались превосходно. Теснимые воющей толпой арабов, они долго удерживали за собой узкий проход в воротах. Они испускали воинственные вопли, нанося направо и налево удары и падая один за другим.
Наконец они не выдержали и несколько отступили назад; потом, подкрепленные тридцатью мазиту, они снова бросились вперед под предводительством Мавово, Стивена и Бауси. Теперь огненные языки были почти над ними. Живая изгородь из колючей дикой груши и кактусов вянула, сохла и трещала, а они все сражались и сражались под огненной аркой у ворот.
Однако, как следовало ждать, арабы бросились на нас. Теперь мы находились в маленьком кругу, в центре которого стоял я. Арабы нападали на нас со всех сторон. Стивен получил удар прикладом в голову и, упав на меня, едва не сбил меня с ног.
Оправившись, я в отчаянии оглянулся и увидел долгожданного Ханса – да, пропавшего Ханса в своей грязной шляпе с тлеющими полями. Он молча бежал к нам с открытым ртом, ведя за собой около полутора сотен мазиту.
Эти мазиту скоро решили дело. С криком бросились они на арабов и погнали их обратно в бушующее пламя. Немного спустя явился Бабемба с остальными мазиту и закончил их работу. Прорваться удалось только немногим арабам, которые были взяты в плен, после того как сложили оружие. Остальные отступили к центру рыночной площади, куда за ними последовали наши люди.
Битва окончилась, и мы начали считать свои потери. Четверо зулусов было убито и двое – нет, трое, включая Мавово – тяжело ранены. Бабемба и другой вождь мазиту подвели ко мне Мавово. Он был прострелен в трех местах и весь покрыт ранами. Некоторое время он смотрел на меня, тяжело дыша, потом сказал:
– Это была, отец мой, очень хорошая битва, лучше всех, какие я помню, хотя я участвовал во многих великих битвах. Я знал наперед, что она будет для меня последней, хотя и не говорил тебе об этом, ибо первый жребий смерти во время гадания в Дурбане пал на меня. Возьми обратно, отец мой, ружье, которое ты подарил мне. Ты, как я уже тебе сказал, только одолжил его мне на некоторое время. Теперь я отправлюсь в другой мир, где присоединюсь к духам своих предков и тех, кто пал, сражаясь рядом со мной, а также к духам женщин, родивших моих детей. Я расскажу им обо всем, отец мой, и мы вместе будем ждать тебя – до тех пор, пока ты тоже не падешь в битве!
Потом он снял свою руку с шеи Бабембы и приветствовал меня с громким возгласом: Баба! Инкоози! – дав мне при этом несколько почетных прозвищ. Сделав это, он опустился на землю.
Я послал одного из мазиту за братом Джоном, который вскоре пришел вместе с женой и дочерью. Он осмотрел Мавово и прямо сказал, что ему теперь ничто не может помочь, кроме молитвы.
– Не молись за меня, Допита! – сказал старый язычник. – Я последую за своей звездой и готов съесть плод того, что посадил. Отстранив брата Джона, он подозвал к себе Стивена.
– О Вацела! – сказал он. – Ты хорошо сражался в этой битве. Если ты будешь продолжать так, как начал, то со временем из тебя выйдет великий воин, и Дочь Цветка со своими детьми будет слагать в честь тебя песни, когда ты присоединишься ко мне, своему другу. А пока прощай! Возьми себе этот ассегай, но не чисть его. Пусть оставшаяся на нем красная ржавчина напоминает тебе о Мавово, зулусском колдуне и вожде, с которым ты стоял рядом в «Битве У Ворот», когда огонь сжигал гнусных похитителей людей, которые не могли миновать наших копий!
Он снова махнул рукою, и Стивен отступил в сторону, пробормотав что-то прерывающимся от волнения голосом, так как он очень любил Мавово. Теперь горящий взгляд старого зулуса упал на Ханса, который все время вертелся на месте, по-видимому ожидая своей очереди проститься с Мавово.
– А, Пятнистая Змея! – вскричал последний. – Теперь, когда все окончилось, ты выполз из своей норы, чтобы пожрать сгоревших в золе лягушек. Жаль, что ты такой трус, несмотря на свой ум. Если бы ты не покинул нашего господина Макумазана и заряжал для него ружья во время битвы, он истребил бы значительно большее число этих гиен.
– Да, Пятнистая Змея, это верно! – эхом отозвались негодующие голоса остальных зулусов, между тем как я, Стивен и кроткий брат Джон посмотрели на Ханса с упреком.
Тут Ханс, бывший вообще чрезвычайно терпеливым человеком, сразу вышел из себя. Он бросил на землю свою шляпу и истоптал ее. Он плюнул по направлению к зулусским охотникам и даже обругал умирающего Мавово.
– О сын глупца! – воскликнул он. – Ты утверждаешь, что можешь видеть скрытое от других людей, но я говорю, что в твоих устах лживый дух! Ты назвал меня трусом за то, что я не такой большой и сильный, как ты, и не могу удержать быка за рога. Но в моем желудке больше ума, чем у тебя в голове. Где были бы теперь все вы, если бы не «трусливая Пятнистая Змея», которая сегодня дважды спасла жизнь всем вам.
Мы все с удивлением посмотрели на Ханса, не понимая, каким образом он дважды спас нам жизнь.
– Говори скорее, Пятнистая Змея, – сказал Мавово, – иначе я не услышу конца твоей истории. Как мог ты помочь нам, сидя в своей норе?
Ханс начал шарить в своих карманах и в конце концов извлек из них спичечную коробку, в которой оставалась всего одна спичка.
– Вот этим, – ответил он. – Разве никто из вас не понимает, что люди Хассана попали в западню? В то время как вы сидели на горе, повесив головы, словно овцы перед тем, как их зарежут, я пробрался через кусты и принялся за работу. Огонь – удивительная вещь. Сначала вы делаете его маленьким, потом он растет, как ребенок, делаясь все больше и больше. Он бежит с быстротой лошади, никогда не уставая, и всегда голоден. Я сделал шесть маленьких огней. Последнюю спичку я сберег, так как у нас их осталось очень мало. После этого я
