Сергей Саканский - Автостопом по восьмидесятым. Яшины рассказы 12

© Сергей Саканский. Перевод с устной на письменную речь.

Все права защищены. Никакая часть электронной версии этой книги не может быть воспроизведена в какой бы то ни было форме и какими бы то ни было средствами, включая размещение в сети Интернет и в корпоративных сетях, для частного и публичного использования без письменного разрешения владельца авторских прав.

©Электронная версия книги подготовлена компанией ЛитРес

Однажды, стоя в Москве Слезам Не Верит и, вероятно, собираясь в Вильнюс, Серега в очередной раз рассказал мне про этот наш невыеб.

В конце своего рассказа он горестно вздохнул и сказал:

– За один выеб два невыеба дают.

Я сказал:

– Да что там два? За один средней руки выеб можно и три наилучших невыеба дать. Зато нет никакого исчислимого количества самых замечательных невыбухов, за которое можно дать хотя бы один даже самый захудалый бух.

Серега сказал:

– А вот интересно. Яша. Как бы нам невыбухи с невыебами сравнить?

Я сказал:

– Серега. Это просто. Дело в том, что обычно хорошие невыебы именно с плохими выбухами связаны. И наоборот: часто за хорошим невыбухом следует автоматический выеб, как сказуемое за подлежащим.

Этот невыбух, он же невыеб, произошел в Генуэзской крепости, что случилось в то самое лето, когда мы из Гурзуфа на Тамань с Дезодорантом вырвались. А вырвались мы аквабупом: взяли билеты от Гурзуфа до Фрунзенского, и сразу после Фрунзенского у нас и наступил буп.

В бупе главное – не светиться, не мельтешить. В принципе, аквабупом можно и кругосветное путешествие сотворить, если бы какие-нибудь кораблики вокруг света ходили.

В данном случае, у нас был некий замысловатый гибрид бупа и буха. Дело в том, что маленькие кораблики ходили только до Малореченского, а уж оттуда до Судака надо было на метеор пересаживаться.

В метеор нам пришлось вписаться уже бухом, то есть, мы сначала долго разбухивались на малореченской пристани, а потом внезапно возникли уже внутри метеора, где и наступил бух.

Случилось так, что в Судаке нас из этого метеора со страшными морскими проклятиями выбросили, что нам, в принципе, и было нужно, ибо еще с утра мы договорились занайтовать в Генуэзской крепости, ибо знали мы: в Судаке какая-то Генуэзская крепость есть.

И вот, идем мы по Судаку, часов в десять вечера. Генуэзскую крепость ищем. А к нам уже начал медленно подкрадываться вечерний бодун.

Я сказал:

– Серега. А что, если там, в Генуэзской крепости, есть какие-нибудь археологи, как в Севастополе или на Тамани. Тогда мы не просто в Генуэзской крепости будем найт на древних камнях забивать, а у археологов, в спальных мешках.

Серега сказал:

– Мы этим археологам скажем, что мы геологи, тоже, будто коллеги по партии, а ты им расскажешь чего-нибудь из геологии, чему там тебя в твоем МГРИ научили.

Я сказал:

– Чему там меня во МГРИ учили, я уже давно забыл, да и не знал никогда, но о геологии обширные понятия имею, чисто из общей эрудиции. И ты, Серега, им тоже много можешь по геологии рассказать, например, как ты в Жаворонках, в гидрогеологической экспедиции жил и жаворонков там делал.

Серега сказал:

– Мы им расскажем про чувака, который в этой экспедиции Нина кричал, и всех их тоже Нина кричать научим.

Я сказал:

– И Джуманияза их тоже кричать научим.

Серега сказал:

– Бухла у этих археологов, разумеется, нет. Зато, среди археологов полно археологинь. Более того: археологов как таковых, вообще, мало – все больше археологини. И эти немногочисленные археологи среди археологинь как сыры в масле катаются, вроде студентов-медиков среди студенток-медичек. И мы их всех тогда Запорожью и жаворонкам научим.

Так, беседуя и, тем самым, пытаясь отогнать от себя вечерний бодун, прилипающий, словно стая москитов, мы вышли, наконец, на Генуэзскую крепость.

Это сооружение, надо заметить, занимает довольно большую территорию. Мы, вообще-то, ожидали увидеть какую-то одинокую башню, так называемый донжон, а неподалеку – несколько трепещущих на ночном ветру палаток, полных археологинями, которые, едва завидев нас издали, на фоне еще светлого неба, начнут нас в палатки на слип зазывать, потрясая спальными мешками, и Яшины рассказы слушать.

Донжон там на самом деле был, но о нем речь впереди, ибо именно в донжоне и произошел невыбух вместе с невыебом.

Как известно, в процессе вечернего бодуна, бухом и бупом вырвавшись из Гурзуфа в Судак, мы с Серегой набрели на Генуэзскую крепость и обнаружили, что крепость представляет собой довольно обширную территорию, окруженную высокими стенами. И где-то посередине этой территории или, возможно, на краю ее находился донжон.

И вот, идем мы по Генуэзской крепости и видим какого-то археолога, который навстречу нам, в пелвис пьяный идет. Издали и в сумерках нам даже показалось, что он Чишей идет, хотя каждый разумный человек знает, что Чишей только втроем идти можно.

Серега сказал:

– А можно тут где-нибудь найт забить. Ведь мы тоже археологи, только отбились от стада.

Чувак сказал:

– Сегодня здесь очень трудно найт забить, ибо как раз сегодня у нас день археолога, и много гостей понаехало.

Мы с Серегой переглянулись, ибо мы очень хорошо знали, что такое день археолога. И в нас возникла и сразу окрепла надежда, даже уверенность в том, что мы сегодня не только бухнем, но и знатно разбухаемся в этой Генуэзской крепости.

Но, увы – это были только мечты, ибо чувак привел нас в какой-то угол этой крепости, где валялось несколько археологов и археологинь, уже прокричавших Нина, и все они как-то сгрудились вокруг алюминиевой сорокалитровой фляги вайна.

Вернее, это мы с Серегой сначала так подумали: фляга вайна. На самом деле, эта ужасная фляга была уже пуста.

Это могло значить только одно: в археологической экспедиции больше не было бухла. Реконструкция событий была такова: в день археолога археологи взяли где-то в поселке эту флягу, тогда еще полную бухла. А на текущий момент они ее всю выжрали. И вряд ли они взяли больше, чем одну флягу. Так что, искать в Генуэзской крепости какую-нибудь другую флягу было совершенно бессмысленно.

От нечего делать Серега решил снять ченчину. Из валявшихся на земле ченчин он выбрал себе по вкусу (обычно он выбирал самую страшную) и снял ее.

Когда Серега со своей свежеснятой ченчиной направился в сторону донжона, я, оглядев остальных валявшихся ченчин, решил и себе подснять какую-нибудь.

Но мною владел уже такой страшный бодун, что мне не хотелось никаких ченчин. Вот если бы во фляге остался хоть стакан вайна, то я бы сразу стал резвым и разговорчивым.

Я подошел к фляге, опрокинул ее и потряс над стаканом. Чувак, который кричал Нина ближе всех и был уже несколько в Джуманиязе, поднял сонную голову и сказал:

– Мы уже все так делали.

Это был стюп, большой и страшный. Мне оставалось только одно: подкатился я к какой-то теплой спящей ченчине и решил тоже слип забить.

Но бодун, мною владеющий, никакого слипа мне не давал, и я стал думать обо всем, о чем думаю в таких случаях: об Арабатской стрелке, о завтрашнем розбухе и горькой нашей судьбе.

А вдали, на фоне заездного неба, угрожающей громадой чернел донжон.

Данный Яшин рассказ обычно рассказывает Серега, потому что описываемые события происходили именно с ним. Но иногда и я его Сереге рассказываю. А он слушает, из кружки прихлебывает и поправляет меня с блуждающей улыбкой.

Вот я, пожалуй, его и расскажу, чтобы не нарушать стройность повествования. Ведь если бы одни рассказы рассказывались от Сереги, а другие – от Яши, то никто бы так и не понял, кто из нас Серега, а кто – Яша. И стал бы путать нас, как это прапорщик Шаталин делал, когда мы в Харькове ассистировали ему при грандиозном Харьковском бухе. За мной читатель. Сейчас ты узнаешь, паскуда, что произошло в этом черном донжоне.

Итак, Серега снял ченчину и повел ее в донжон. Вернее, она сама его повела, сказав, что там, в этом донжоне и живет, среди самых избранных археологов, а те, кто не избранные, живут в палатках и мешках.

По пути Серега вяло целовал ее в губы и похлопывал по пелвису, чтобы она побыстрее двигалась по направлению к донжону.

Серега сказал:

– А почему ты избранная?

Ченчина сказала:

– А избранная я потому, что мой муж – далеко не последний человек в экспедиции.