Ознакомительная версия.
Писатель Вадим Чекунов начался с «Кирзы».
Первая книга, как удар солдатского сапога под дых - жесткая, мужская - расплескала гламурный литературный кисель и в два гребка добралась до Букера. Лонг-лист для нового имени - невероятная удача, нонсенс.
Вторая книга, как осознанный прыжок с парашютом, опаснее, важнее первой. Но писатель Чекунов словно забыл о первом опыте - он сделал «Шанхай. Любовь подонка». Отчаяние, надежда, шепот ангела. Ничего общего с «Кирзой».
Третья книга, которую вы держите в руках - мост над пропастью между первой книгой и второй.
Третья книга должна была стать первой, ведь она объясняет нам цельного Вадима Чекунова. Это обратная сторона Луны, на которой своевольно уживаются свет и тьма, полынь и шоколад, ангелы небесные и твари болотные.
Третья книга рассказов, написанных раньше «Кирзы» и «Шанхая», невинна в своей жестокости, силе и свободе.
Не сканировано, рассказы взяты как есть с сайта udaff.com.
Ненормативная лексика!
Вадим Чекунов
Издательство: Альтерлит, 2010 г.
Мобильник запищал в начале седьмого.
Продрав глаза, несколько секунд я тупо смотрел в угол комнаты. Оттуда, с письменного стола, и заливался трелями «Турецкого марша» мой верный Siemens.
Похмелье полоскало меня, словно тряпку в ведре.
Наконец, со скрипом и щелчком, мыслительный орган заработал.
Юлька! Это же она звонит!! Из роддома, бля!!!
Утро - перескакивая через ворох сваленной на пол одежды - я успел заметить - было ясное, солнечное, тревожно-радостное...
Кеглями разлетелись и покатились по паркету в разные стороны пустые пивные бутылки.
– Не спишь?.. - голос жены прерывался помехами.
– Алё! Ну как ты?! Что там, а?!- трубка выпрыгивала из моих пальцев.
Треск и шипение.
– Алё! Слышишь меня?..
– Слышу, слышу, - донёсся наконец измученный голос. - Тут я долго не могу говорить: В общем, я тебе Катьку родила. Три семьсот, пятьдесят три.
В кино, я часто видел, новоиспечённый отец кричит «вау!», прыгает, как подорванный, а успокоившись, сидит, блаженный, с лицом мальчика-дауна, получившего похвалу от воспитателя.
– Круто! - только и сумел сказать я. - Ты-то как? Жива?
Юлька вздохнула:
– Три часа голова не выходила: Порвали и порезали меня от сих и до сих: А так ничего:
В трубке раздался, гулко и издалека словно, грубоватый женский голос: «Ты мужа-то не пугай! Потом страсти-мордасти рассказывать будешь!..»
– Ну всё, слышишь, потом перезвоню, - заторопилась жена. - Ты моим и своим позвони, скажи им там: Давай, целую тебя!
– Я люблю тебя! - прокричал я отключившейся мембране Siemens-а.
«Конец разговора с Julia» - сообщил дисплей.
НУЖНО ВЫПИТЬ. В половине седьмого утра. Сегодня это не во вред.
Бог есть.
Это с необыкновенной ясностью я осознал, дойдя до палатки у соседнего дома.
Палатка работала.
Голова раскалывалась, как у Троцкого.
Отстояв небольшую очередь из таких же бедолаг, просунул в амбразуру окошка мятые червонцы. Получил в ответ две тёплые, вспученные слегка и тоже мятые банки очаковского «джин-тоника». Почему-то у меня сегодня такое всё - деньги, одежда, рожа, ещё недавно бывшая лицом: Бухло вот теперь - тоже мятое.
Не гладко начинается день, не гладко.
Тут же, у палатки, высадил под сигарету одну из банок. Хининовый ёршик газированного спирта жёстко прошёлся по пищеводу.
Под ногами, дёргая головой, шлялись жирные голуби - неопрятные городские курочки. С автобусной остановки раздавалось шарканье сотен ног.
Народ волочился на работу - на другой стороне Каширки распахнулись ворота стройрынка. Снисходительно улыбаясь, я прошёл сквозь угрюмую толпу, открывая на ходу вторую банку.
Самочувствие явно разглаживалось.
Не так уж плохо всё.
Я стал отцом.
Уже вторую неделю нахожусь в отпуске. Впереди - ещё два месяца. В профессии преподавателя, при всех её минусах, есть и большой плюс.
Каникулы. Двухмесячные летние каникулы.
Жизнь хороша.
Я присел на скамейку возле собственного подъезда.
Выудил из кармана чёрное тельце Siemens-а и разослал друзьям sms-ку: «ya stal papoi!!!». А то и забыл почти, что за день сегодня.
Воздух прогрелся. Утро сдавало вахту.
В ветвях густого куста, справа от скамейки, возились, громко чирикая, воробьи. Я зашвырнул пустую банку в куст. Из него шумно выпорхнула серо-коричневая стая и уселась на ближайших проводах. С минуту воробьи разглядывали потревожившего их сукиного сына. Затем, по одиночке и парами, начали возвращаться в свой куст. «Мухами там, что ли, у них намазано?» - говорил в таких случаях мой ротный.
Siemens затренькал сигналами поступающих sms-ок. Народ поздравлял, интересуясь, кто родился. Про вес и рост спрашивали. Блин, забыл, в самом деле, сообщить.
Набирая на ходу ответ, добрёл опять до палатки. Теперь решил вдарить по пивку. Деньги, вытащенные из заднего кармана, на этот раз оказались сложенными пополам и влажноватыми.
Становилось откровенно жарко.
Три «клинского» будет в самый раз для начала. То, что это только начало, я уже понял, разглядев слипшийся комок купюр. «Я рукой нащупал свой карман, Он мне намекнул, что я буду пьян...» - пел когда-то солист «Сектора» Юра Хой. Ну что ж, держись, братан...
Шуму и гари на Каширке прибавилось - в обе стороны машины пёрли сплошным потоком.
С окрестных тополей слетали целые тучи пуха.
От привкуса хинина во рту начинался сушняк.
До скамейки у подъезда дошёл уже только с двумя бутылками - с одной закрытой и второй ополовиненной. Третью, то есть первую, пустую, скромным обелиском воздвиг посреди тротуара. Поскромничал, четыре, а лучше пяточек брать надо было.
С удовольствием, врастяжечку, допил пиво под пару сигарет. Мочевой пузырь дал понять, что переполнился. Зашёл в подъезд. Лифт, сволочь, как всегда в таких случаях, находился где-то наверху. Сомкнув колени и стиснув зубы, я едва дожидался его. Влетел в квартиру. В комнате надрывался телефон. Пробежал в ванную, открыл кран над раковиной и любуясь собой в зеркале, пустил тугую струю.
Дома я всегда писаю в раковину. Стараюсь делать это и в гостях. Удобно и гигиенично. Ничего хуже, чем заставить мужчину мочится в расположенный на уровне его колен фаянсовый горшок, изобрести не могли. Мало того, что поднятый стульчак норовит упасть под струю, так ещё сотни, тысячи мельчайших брызг неизбежно попадает на ноги. Рассмотрите внимательно ваши домашние треники возле растянутых пузырей колен, и вы поймёте...
Телефон не умолкал.
– Вадик, это ты?
Звонила тёща. Минут пять мы поздравляли друг друга, обсуждали рост, вес, и наш изменившийся статус.
– Вот вы и бабушка, Елена Ивановна!
– А ты-то... Ты - отец теперь! Ты уж давай, не особенно пей-то там... Квартиру-то убрал? Юльку когда выписывают, не узнал?
Прикидываться трезвым по телефону у меня выходит гораздо лучше, чем визави. Но в случае с женой и тёщей номер не проходит никогда. Получив наказ не шляться, лечь поспать и потом заняться уборкой, я положил трубку и направился на кухню.
Как я мог забыть?!
Отнеся такой непростительный провал в памяти только к охватившим меня отцовским чувствам, я решительно распахнул дверку холодильника.
Приветливо звякнув, мне подмигнула полная почти на треть поллитровка «Флагмана».
Наскоро соорудил бутерброд.
Водку выпил залпом. Холодная, она почти отрезвила меня. Вышибла хмельную тяжесть пива. Прояснила взор.
Я зашёл в пустую ещё - лишь кроватка у стены - детскую.
Скоро, через несколько дней, здесь будут жить.
Провёл пальцами по перилам кроватки. Нагнувшись, погладил упругий, набитый кокосовой стружкой матрас.
Сегодня у меня родилась дочь. Моя жена, моя хрупкая и нежная Юлька подарила мне крохотного - 3кг 700г; 53см - человечка. Моя жизнь пойдёт теперь иначе. Я перестану много пить, устроюсь на вторую работу. Наведу порядок в квартире. По ночам, затаив дыхание, буду подходить к кроватке, вдыхая молочный аромат маленького тельца... Помогать менять распашонки. Купать по вечерам в ванночке... Моё жильё пропахнет мочой и какашками: На кухне и в ванной будут висеть мокрые пелёнки:
...Пересчитав наличность, я сходил к палатке.
Какое-то странное, онегинское почти беспокойство вдруг овладело мной.
Захотелось куда-нибудь съездить.
Двухлитровая баклажка «Оболони» вызвалась скрасить мой путь. Только я успел подойти к трамвайной остановке, как по заказу, подкатила «трёшка». Трамвай - огромный дребезжащий утюг, был почти пуст, лишь старухи с лицами из мятого пергамента ехали куда-то по своим старушачьим делам.
Заскочив в салон, я сделал несколько больших глотков.
Ознакомительная версия.
