Или мы паразиты иль нет?.. Кто сказал? Да, не Достоевский Федот, это точно уж… Полбеды на ходу отхватилось. Теперь. Отражает сталь сталь. По ночам всходит хлеб, по ногам вьётся рожь, завербованные, все в пыли. Стоек лёд?.. А ты думал как?!.
И уж сами в себя безучастные, как обрезанные в новый год пузырьки, как подтянутые к горлу так высоко колени, что ночь не ночь, расстрел не расстрел. Откуда на этом дне наши тени? Ад – слишком просто. Слишком утрированно. Слишком не помогает. Раскаяние – камень редкий и непринимаемый. Тяга к солнцу – прежняя. Ожоги трёх степеней. И смех. Наш нечеловеческий смех… Захлёбывающийся в боли словно в живой воде… Глумление, циника, готика – вслед за красным смехом чёрная ирония: «Мы никогда отсюда не вывернем?». Вот ты бухал вчера вечером, когда средства массовой информации признали давно минувшее окончание страшного суда. Мы не боимся никаких нахуй судов и ты прав был, что бухал – один хуй они признают это каждый день. Да, мы по всему ни в раю. Но мы горим и плавимся на острых кончиках пламени нашего взметающегося к небесам, порой даже безумного смеха. Психов мы всех повыведем, боль за пазуху!.. Остановим и в очередной раз обезболимся не заметив даже и сами… Мы – нормальные!.. Что с пынжушкай-та у тибя? Чё, порвал? Будет зябко ко мне прижимайсь, мы погнили наскрозь – страха нет.
Мир любит. Из нас качественные очень электрические провода. Хоть мы и незапланированно дёргаемся, но работаем надёжно из последних сил и из совести, что не выплевалась, как ни старались, кровавыми лоскутами из лёгких. Мы несём ток в любовь…
А почему? Ведь казалось – кругом красота. Скоро-скоро светлое будущее. И все счастливы. Теперь счастливы все. Но темно. Очень очень темно… Как счастье среди могил. Как очень вкусно, но среди чумы. Стаи крыс и пиры и пиры и пиры. Мир прекрасен. В глазах радуга. Насилие обречено на самоуничтожение. Бы дожить…
Вирус? Стаи взбесившихся, вышедших из-под контроля обезьян, провозгласивших отчего-то именно себя уникумами среди окружающей их гармонии? Приступивших к посильному уничтожению?.. Дошедших в конце концов до идеи самоуничтожения, как до апогея своего жизнепостижения?.. Узнаешь? Брат-пинжушка, подай огоньку. Наш вокзал окончательно вмёрз в свои рельсы, нас не бьют убитые нами менты. Нас никто здесь не бьёт – мы потравили их всех. Вот теперь бы казалось и жить… Но мы что-то забыли в нашей общей вонючей дыре… Слова не выговариваются почти…
Вот ты крадёшься с топором ночью ко мне, ведь я так же ненавистен тебе, как все те которых мы порешили совместно. И даже больше… Но у меня нет выбора. Твои руки по локоть в крови, грязный засаленный до тошноты наряд темноты, почти отсутствующее от разных направлений постоянных транквилизаторов лицо, запах смерти… Это всё. Это всё, что осталось у меня и мне не из чего выбирать – я боюсь потерять тебя. И поэтому не убиваю тебя с твоим дурацким топором. Теперь я согласен умереть скорей сам. Мой вид не лучше, ведь мы лишь две стороны одного зеркала с тобой. И поэтому ты забрасываешь топор и ждёшь, когда я прокрадусь за ним, чтоб так же безуспешно попытаться прикончить тебя…
Ты пробовал разрубить этот узел? Ну и как тибе? Самоубийство – удачная наёбка для подобных нам с тобою лохов. Чёрная реклама со всех сторон показывает, объясняет, советует и наёбывает. Как до очарования жёстко наёбывает!.. Это осознаёшь только сам, горько, тошно, противно, когда всё равно и всё равно и всё равно оказываешься вновь в этой жизни… Суицид возможен. Вон там. Вон там. И там. И для кого угодно возможен. Но не для нас с тобой! Я тебе это со всей ответственностью. По хую уже всё. Я вешался три раза и лишь заебался отстирывать штаны. Я задыхался от газа плиты, топился и вбрасывался под паравоз. Я вены вскрываю уже как наркоман. Они заебались вытягивать, а я отчаялся. Смерти действительно нет. Во всяком случае халявной. Бля, сердце болит тебе объяснять. Может всё? Заслужил?.. Нет. Снова здесь… Дай пынжушку свою поносить – дело лёгкое. А всё же цветы мы зимой…
На могилке пророс лён. Что ж так снегу у вас-то весной? Мы с тобой поимённо любимые проплываем на облаках. Дождик растопит весь снег. Влаги клочки на руках, мы счастливые, безобразные. Нас здесь любят и ждут. А-т-дыр-й-гга…
P.S. Если очень давно поутихла война и вдруг всё беспокоит синдром ляг реально пониже к земле, чтоб глаза рассмотрели подвод. Резко выдохни и спроси «Когда и как я настал?». Прийдёт, никуда не денется. Иногда хоть не засыпай – всё и свидится. Ваш на веки седой эшелон…
Решение о Взлёт-выходе пришло неожиданно и закономерно.
"Нет мира лучше, прекрасней, родней!", - посредством внутренней связи увещевал Рода_Стэк, - "Столь оптимальные соотношения энергий… Невероятно обширнейшие возможности… Ни в одном другом мире ты не найдёшь столь всепроницающего совершенства!.."
- Честное слово? - Малыш поднял извечо доверчивый взгляд, по привычке уткнув его в небо.
Врать ребёнку было не очень легко, на раз уж сам попросил… Рода_Стэк скрипнул в ус, отводя глаза по горизонту от третьего к седьмому светилу: "А то!.. Одно лишь величие солнечных сфер…" Он невольно споткнулся - в мире, где сидел Мандалай солнце было только одно, да и то барахлило: целыми ночами оно, само собой, просто отсутствовало и вдобавок днями шлялось зачастую невесть где, оставив вместо себя дежурную заставку сплошных облаков… "Ну ты понимаешь сам… Покинешь такое рассовершенное чудо и окажешься ещё невесть где!.. А там вообще может сыро и капает…" Окончание планово-помпезной речи вышло совсем смятым и вместо обычно внушавшей Малышу святотрепетное уважение версии с угрозой потопа получилась какая-то мелкодисперсионная водная хренота. "Сыро и капает" в мире Малыша было явлением настолько не из ряда вон выходящим, что напугать могло лишь до трезвости неопытного сантехника в его кристалльно-солнечном водопроводном сне!.. Мандалай был сантехником тута не раз и клал с прибором радиационного отопления на многие лета и ворох писем, не скучай…
- Честное слово? - Малыш заново поднял глаза к небу, хоть до этого и не опускал.
"Да ты видел хоть днесь йотыр-ййи!..", - невольно выругался про себя Рода_Стэк, в сотый раз зарёкшись наперёд играть с Малышом в его дурацкие игры; но вслух спокойно сказал: "Малыш, каждый взлёт-вихрь - Любовь… Какая нам, честное слово, разница, куда кхто летит!.. Быть может вихрей где нет…" Изысканный лёт-ухорон вроде бы удался; Стэк набил трубку карману, душистого и щемящего лазерным перцем; снято вдохнул радость фотонно-иридиевого дыму и с любопытством приготовился встретить ответный жест замершего на миг в произницании Малыша.
Малыш укол/ром пронзительно любящей совести поднимал к небу глаза...
Атыйди-к, скала ласкамка, миста тоем ляг… Ни вижу же же ж тибя, боямка!.. Падымите мне веки!!! Хто аз езмь?.. Люта ток лишь по мне…
Чётко, строго, по-военному. Строевым шагом, но бесшумно, как мышь, подойти сзади к сидящему дежурному (врачу, офицеру, товарищу). Приставить холодный ствол к затылку и спросить «Пароль! Вам известен пароль?».
…Нам-то известен, да ты не горюй. Прижмись плашмя к земле, лицом о травы, глазами о горизонт. Застынь рвётся по нам. Стреляй уже!..
В зависимости от направленности ответа (положительная, отрицательная) выстрелить либо в затылок противника, либо себе в рот. Распробовав пулю на вкус попытаться в себе глубоко осознать – кто на этот ты раз. Влюблённо обернувшись в кресле либо взметнувшись мгновенно возвышенным взглядом в надвинувшийся потолок попытаться понять: ведь весна. И на этот раз удалось…
И всегда. Когда-бы ни захотелось. Всё сбудется. Ой-ыдь-т-ка… ни трясс-сись… стегайкой… происходит поток…
Попытаться понять – кто стрелял. Доложить по командованию. Если ты сам – всё равно доложить. Там разберутся. У них работа такая, нехай… Ничего не трогать руками, в кресле не менять позы, не пытаться использовать противогаз. Выйти на цыпочках из убежища в поисках ещё более надёжного убежища. В случае обнаружения противника взглянуть прямо в глаза и спросить как он посмел не умереть в прошлый раз. Ни при каких обстоятельствах в бой не ввязываться, считать за фантом до полного рассеивания. При попытке со стороны противника уничтожить – обрадоваться, наконец, и попытаться навсегда покинуть мир. По выходу на путь истинный прибыть в свою часть. Тщательно сдерживая карантин-дистанцию держать голову прямо, не ронять, не раскачивать. Доложить о проделанной работе. Отметить совершённые ошибки и подвиги. Убедиться в полноценном приёме доставленной информации. Отклонить настойчивые предложения в оказании помощи используя всё время доклада тщательно сохраняемую дистанцию. Никак не реагировать на информацию о новейших достижениях в реабилитации и на рвущиеся чувства товарищей. Произвести контрольный замер. Произвести анализ полученных данных. Сделать окончательные выводы. Произвести самоуничтожение.
