— Гм, гм… — сказал я, чтобы жучок заметил мое присутствие, но тот не обращал на меня никакого внимания.
Тогда я сказал ему:
— Послушайте, этот табак — мой.
Жучок снял очки, посмотрел на меня сверху вниз, и страшно рассерженным голосом сказал:
— Капитан, прошу не отвлекать меня. Разве вы не видите, что я очень занят?
Я немного удивился и собрался было хорошенько пнуть его, но потом успокоился и решил присесть возле него и подождать, когда он закончит. Вскоре он собрал свои бумаги, сложил их в стол и покусывая трубку, сказал мне:
— Все. Теперь я вас слушаю. Чем могу быть полезен, капитан?
— Мой табак, — ответил я ему.
— Ваш табак? — спросил он, — Вы хотите, чтобы я вам дал немного?
Я почувствовал, что терпение мое опять заканчивается, но жучок протянул мне лапку с пакетом табака и добавил:
— Не сердитесь, капитан. Поймите, что здесь негде достать табак, и мне пришлось взять немного вашего.
Я успокоился. Жучок показался мне симпатичным и я сказал:
— Не беспокойтесь. У меня есть еще.
— Ммм, — ответил он.
— Как вас зовут? — спросил я.
— Навуходоносор, — сказал он и продолжил, — Но мои друзья зовут меня Дурито. Вы можете звать меня Дурито, капитан.
Я поблагодарил его за любезность и спросил, что это он так внимательно изучает.
— Я исследую вопросы, связанные с неолиберализмом и его стратегией по подчинению Латинской Америки, — ответил он мне.
— Зачем это нужно жуку? — спросил его я.
Он рассерженно ответил:
— То есть как это зачем? Мне нужно знать, сколько будет продолжаться ваша борьба и победите вы или нет. Кроме того, жукам положено интересоваться событиями в мире, в котором живут. Разве вы с этим не согласны, капитан?
— Не знаю, — сказал я. — Зачем вы хотите знать, сколько будет продолжаться наша борьба и победим ли мы?
— Я вижу, вы ничего не поняли, — сказал он мне, надев очки и закуривая трубку. Он выпустил первый клуб дыма и продолжил: — Чтобы знать сколько еще времени, нам, жукам, нужно беречься, чтобы вы не растоптали нас своими сапогами.
— А! — сказал я.
— Ммм, — сказал он.
— И к какому выводу вы пришли? — спосил я.
Жучок достал из стола бумаги и принялся перебирать их.
— Ммм, — повторял он, время от времени, просматривая свои записи. Потом остановился, посмотрел мне в глаза и сказал:
— Вы победите.
— Это я и так знаю, — сказал я ему, — Но сколько времени это займет?
— Много, — сказал он, смиренно вздыхая.
— Это тоже знаю. Но сколько именно? — спросил я.
— Это невозможно знать с точностью. Необходимо учесть многие факторы: объективные условия, степень зрелости субъективных условий, расстановку сил, кризис империализма, кризис социализма, и так далее, и так далее…
— Ммм, — сказал ему я.
— О чем вы думаете, капитан?
— Ни о чем, — ответил я. — Сеньор Дурито, мне пора идти. Было очень приятно с вами познакомиться. И можете брать мой табак — когда хотите и сколько хотите.
— Спасибо, капитан. Если хочешь, можешь быть со мной на «ты», — сказал он.
— Спасибо, Дурито. Сейчас я отдам приказ моим товарищам, запрещающий наступать на жуков. Надеюсь, это поможет.
— Спасибо, капитан, этот твой приказ будет для нас очень полезен.
— Несмотря на это, будьте осторожны, потому что наши ребята очень рассеянны и не всегда смотрят под ноги.
— Постараюсь, капитан.
— До встречи.
— До встречи. Приходи, когда хочешь и поговорим.
— Хорошо, — сказал я и ушел в интендатство.
Это все, Мариана. Надеюсь когда-нибудь познакомиться с вами лично, чтобы обменяться масками и рисунками.
Привет и новых фломастеров, потому что в тех, которыми ты рисовала, наверное, уже не осталось краски.
Субкоманданте Маркос
Горы юго-востока Мексики
28 мая 1994 г.
Мы полностью окружены и «героически» сопротивляемся урагану ответных действий, последовавших за событиями 15 мая.[14] К «пасущим» нас самолетам теперь добавляются вертолеты. Повара жалуются, что если все эти пташки упадут одновременно, им не хватит кастрюль. Суперинтендант сообщает, что на одно хорошее асадо[15] дров хватит и почему бы нам не пригласить какого-нибудь аргентинского журналиста; аргенинцы — эксперты в приготовлении асадо. Я на мгновенье задумываюсь и понимаю, что это бесполезно: лучшие аргентинцы — партизаны (например Че), или поэты (например Хуан Хельман), или писатели (например Борхес), или артисты (например Марадона), или хронопы (конечно, Кортасар), но нет аргентинцев, специалистов по готовке из дюралюминия. Кто-то наивный предлагает подождать маловероятных гамбургеров от Европейского Экономического Сообщества. Вчера мы съели пульт и два микрофона, на вкус прогорклые, будто испорченные. Вместо обезбаливающего санитары раздают листки с анекдотами, говорят, что смех тоже лечит. Вчера я застал Тачо и Моя рыдающими… от смеха. Я их спросил: «Чему смеетесь?» Они не смогли мне ответить — от хохота им не хватало воздуха. Санитарка с грустью объяснила: «Дело в том, что у них сильно болит голова». 136 день окружения… (Вздох)…
И вдобавок ко всему Тоньита просит рассказать сказку. Я рассказываю ей сказку, рассказанную мне стариком Антонио,[16] отцом другого Антонио, из ветра, который поднимается в «Чьяпасе — юго-востоке двух ветров, грозы и предсказания»:[17]
«Когда мир спал и не хотел просыпаться, великие боги собрались на ассамблею, чтобы договориться о работе и решили создать мир и в нем — мужчин и женщин. Потому что так решило их большинство. И захотели боги, чтобы люди, которых они сделают, были очень красивыми и жили долго, и создали они первых людей из золота. Довольны остались боги, потому что люди, которых они сделали, все сверкали и были сильными. Но потом боги увидели, что люди из золота не двигались, никогда никуда не ходили и не работали, потому что люди из золота были очень тяжелы.
И тогда вновь собралась община богов, чтобы договориться как быть, и решили они создать других людей, и сделали их из дерева, и люди эти были цвета дерева, и работали много и ходили много. И снова обрадовались боги, потому что человек уже ходил и работал, и уже было собрались они идти это праздновать, как вдруг заметили, что люди из золота заставляли людей из дерева носить их на себе и работать на них.
И тогда увидели боги, что то, что они сделали было плохо и опять собрались боги искать выход. И на этот раз решили они создать людей из маиса, хороших, настоящих мужчин и женщин. Создали они их и ушли спать, и остались люди из маиса, настоящие мужчины и женщины, учиться сами решать все вопросы, потому что боги отправились спать. И заговорили люди из маиса на настоящем языке, чтобы договориться между собой, и ушли они в горы, чтобы искать добрый путь для всех людей».
Старик Антонио рассказал мне, что люди из золота были богатые, их кожа была белого цвета, и что люди из дерева — бедные, со смуглой кожей, что люди из дерева всегда работали на людей из золота и носили их на себе, и что люди из золота и люди из дерева ждут прихода людей из маиса, первые — со страхом а вторые — с надеждой. Я спросил старика Антонио, какого цвета кожа у людей из маиса и он показал мне много сортов маиса, у которого много разных цветов, и сказал, что кожа может быть любого цвета, никто этого точно не знает, потому что у людей из маиса, настоящих мужчин и женщин, нет лиц…
Умер старик Антонио. Я познакомился с ним десять лет назад, в одной дальней общине в глубине сельвы. Курил он, как никто, и когда у него заканчивались сигареты, он просил у меня табак и делал сигареты своей «крутилкой». Он смотрел на мою трубку с любопытством, но когда однажды я попытался предложить ему ее, он показал мне свою сигарету с «крутилкой», давая понять, что предпочитает свой метод. Пару лет назад, в 1992 году, когда мы обходили общины, проводя собрания, чтобы решить начинать ли эту войну, я попал в селение старика Антонио. В дороге меня догнал Антонио-сын и мы вместе долго шли через пастбища и плантации кофе. Пока община обсуждала вопрос войны, старик Антонио взял меня за руку и повел к реке, метров на сто южнее центра селения. Стоял май, и река с полупересохшим руслом была зеленой. Старик Антонио молча сел на бревно. Через несколько минут он заговорил: «Ты видишь? Все спокойно и тихо. Кажется, ничего не происходит…». «Ммм», — сказал я, зная, что он не ждет никакого ответа. Потом он указал мне на вершину ближайшей горы. Там собирались густые серые тучи и смутную синеву холмов разрывали молнии. Это была настоящая буря, но она казалась такой далекой и безобидной, что старик Антонио начал сворачивать сигарету и искать зажигалку, которой у него не было, просто чтобы дать мне время протянуть ему свою. «Когда внизу все спокойно, в горах начинается гроза, ручьи набирают силу и спускаются в долину», — сказал он после долгой затяжки. В сезон дождей эта река превращается в бестию, в коричневую плеть, в землятресение без русла, в сплошную силу. Ее мощь — не из капель дождя, падающих на берега, его питают ручьи, спускающиеся с гор. Разрушая все на своем пути, река воссоздает землю: ее воды станут маисом, фасолью и хлебом на столах сельвы.
