Спустя два дня Колючка протягивает мне два полароидных снимка. На них висят трупы с сильно вытянутыми шеями и связанными сзади руками. Пятеро. Грудь каждого украшена табличкой, написано неразборчиво, но Колючка объяснил:
– «Зверь не заслуживает такой милосердной казни».
– Кто это сделал? – спрашиваю я.
– Группа ликвидации. Оказалось, что эти молодчики замешаны кое в чем посерьезней убийства собаки. Два изнасилования Белых женщин. Драка с Белыми с нанесением тяжких телесных повреждений. Подозрение в убийстве русской девочки – после надругательства. В каждом случае дела закрывались из-за «недостатка улик», у этих черных свои люди в правоохранительных органах. – Та же ледяная ухмылка на губах у Колючки. – Но они у нас тоже есть.
– Что они сказали перед смертью?
– Ничего. Они делали все, что им скажут, пытаясь сохранить жизнь. А когда их подвешивали, они мочились в штаны и опорожняли кишечник. Обычная реакция. Им зачитали приговор, объяснили, в чем они виновны, даже не затрагивая расовую сторону вопроса. А они не поняли. Вообще. Удивились тому, что кто-то лишает их «права» творить все, что им вздумается. С таким я уже сталкивался. Им внушили, что они хозяева жизни и любые блага им доступны уже при рождении, только по той причине, что у них две руки, две ноги и они умеют говорить. Это еще не делает их людьми. Смотри, водитель повешен на поводке, том самом.
– Я понял. Я вижу. Спасибо.
Тем же вечером я показываю снимки Свете. Она сожалеет:
– Лучше бы они меня взяли с собой.
Мой желудок проявил себя не лучшим образом, и вплоть до ночи я блюю.
Теперь я знаю, что кислород, впущенный в плотно запертое помещение, может придать пожару новую силу. Небольшой источник огня постепенно съедает весь воздух внутри и будто бы гаснет. На самом деле он просто притаился, ожидая пищи. Ты открываешь дверь – и тебе в лицо дышит пламенем бешеный дракон.
Огонь разом охватывает десятки квадратных метров площади, температура достигает тысяч градусов. Человек не может выжить, если оказывается в эпицентре.
Это как магия. Одним щелчком пальца я вызываю огненный ад.
Три секунды назад в еврейском общинном центре вылетели все стекла на окнах и вышибло все двери. Кто пытался проникнуть туда через главный ход, лежат на бетонном крыльце, оглушенные и ничего не понимающие. Мне видно в бинокль, что там разворачиваются настоящие боевые действия. Вот эти люди начинают отползать, опираясь на локти, будто под обстрелом. Из дверного проема вырывается пламя, дыма становится все больше. Площадка перед фасадом усеяна сверкающими на солнце осколками.
– Второй этаж уже горит, – говорит Колючка, приставив бинокль к глазам.
Мы вдвоем лежим в кустах примерно в семидесяти метрах от места акции и наблюдаем. Слышно, как в эфире перекликаются голоса наших соратников, рассредоточенных в десяти различных точках. Общинный центр в кольце.
Это мое первое серьезное задание. Колючка объяснил мне, что я должен делать. В половине одиннадцатого вечера мы с группой таких же стажеров подъезжаем к старинному двухэтажному особняку и прячемся в темноте. Нами руководит один из инструкторов. В машине, припаркованной в тридцати метрах в переулке есть две канистры с зажигательной смесью, похожей на коктейль Молотова. Она горит долго и дает стойкое пламя, и главное, что его невозможно потушить подручными средствами – лишь пожарной пеной. Колючка сказал, что до приезда огнеборцев здание выгорит почти полностью.
Инструктор лично производит разведку и куда-то отсылает двух людей. Они обесточивают здание, чтобы обезвредить сигнализацию, и тут в дело вступаем мы. Я удивлен, насколько слаженно действуют дилетанты.
Перебежками, одетые в черное, словно бойцы спецназа в фильме, мы приближаемся к дверям. Снаружи металлическая дверь, но с ней быстро справляются при помощи какого-то приспособления. Открыв, врываемся внутрь центра. За две секунды единственный заспанный сторож положен лицом вниз, наручники застегнуты у него на запястьях за спиной, на рот прилеплен скотч.
Мимо меня, стоящего над сторожем, пробегают на второй этаж трое. Два человека несут канистры со смесью, третий что-то в коробке из-под обуви. Инструктор оставляет меня на вахте, чтобы я следил за дверью. В руке у меня пистолет с глушителем.
Оборачиваясь, я вижу, как в темном холле бешено прыгают лучи фонариков. Я жду завывания сирен, как ждал и в цветочном павильоне. Нервы на пределе. Мы лишь начинаем пробовать блюдо под названием Партизанская Война. Мы робко прожевываем жесткие куски и уже понимаем, что не все так просто, как нам представлялось вначале.
Несколько очагов возгорания устроены наверху, к ним подведены провода. Поджигатели с канистрами возвращаются, другие налетчики вытаскивают системные блоки от компьютеров и исчезают в темноте. Колючка потом сказал, что в них может содержаться ценная информация о еврейских террористических группах. Все происходит практически без слов.
Сторож лежит смирно возле моих ног и мерно дышит. Наверное, потерял сознание. Я освещаю лучом фонарика его лицо, чтобы определить национальность. Это нечто среднее между черным из Средней Азии и евреем.
– Мы не могли просто взорвать здание, – говорит Колючка, – вокруг в домах живут русские. Это опасно из-за взрывной волны. Огонь же так далеко распространить не сумеет, потому что центр отделен от остального стоянкой и полукруглой зоной, где густо растут тополя.
Диверсанты тщательно проверяют, чтобы были закрыты все окна и двери. Они заклеивают вентиляционные отверстия полосами скотча. Пожар с оттяжкой.
Три минуты – и весь первый этаж залит горючей смесью У нее резкий запах. Мы уходим, таща с собой сторожа, который успевает придти в себя. У него дико выпученные глаза.
Операция занимает минут семь-восемь, но инструктор недоволен, хотя и делает скидку на нашу неопытность. Мы поработали на твердую четверку.
– Местное отделение Сопротивления во главе с Генералом откопало интересные факты о том, что местные евреи поддерживают тесную связь с террористической организацией «Всемирный Израиль», которая посылает сюда эмиссаров каждые примерно полгода. Известно, что у «Всемирного Израиля» есть контакты со всеми масонскими ложами на разных континентах. Оттуда приходят огромные деньги. Их цель – одна. Она следует из названия. На встречах местных влиятельных богатых евреев обсуждаются вполне определенные планы. Они собираются развернуть массированную антибелую пропаганду. Естественно, под знаменем борьбы за права человека и за мир во всем мире. Цель Сопротивления – нанести упреждающий удар. Сожжение центра – только небольшое звено в цепи. – Колючка смотрит в бинокль. – Почти каждый раввин в нашем регионе – агент «Всемирного Израиля». Двоих из них группа ликвидации обезвредила на прошлой неделе. Мы схватились один на один со стоглавым драконом, и работы будет еще много.
Сторожа налетчики закидывают в багажник машины, где были канистры. Мгновенно четверо людей в черном уезжают с места действия. Другие – и те, что контролируют операцию со стороны, занимают места в окрестностях. Началось ожидание.
Колючка смотрит на часы и произносит шепотом:
– Через три минуты.
Лежать на холодной земле в кустах холодно, у меня мерзнут ноги и живот. Я не надел ничего теплого. Летнее утро становится совершенно ледяным, и у меня прихватило мочевой пузырь. Пришлось отползти и приткнуться в какой-то угол, где мне запястья обожгла крапива. Моча дымится на воздухе, словно кислота. Я вернулся как раз к моменту, когда должны сработать специальные зажигательные устройства. Я жду чего-то из ряда вон выходящего, но ничего особенного нет. Ни взрыва, ни огня. Колючка говорит: подожди двадцать минут. На несколько мгновений в окне первого этажа, за жалюзи, мелькнул оранжевый отблеск. И тут же погас.
– Кислород должен прогореть уже сейчас, – говорит великан, – если, конечно, наши ребята сделали все правильно. Иначе мы получим банальный пожар. Найди воздух лазейку, огонь вспыхнет моментально.
Я слежу затаив дыхание. Пальцы рук дрожат.
Просыпается город, и мне неуютно. Нарастает гул от идущего в разные стороны транспорта. Много лет я не выбиваюсь из привычного установленного ритма, а теперь превращаюсь в поджигателя. Много лет я не видел утра. То есть, по-настоящему.
Теракты не всегда такие шумные и красочные, как бывают в кино. Мы ждем долго, когда что-нибудь произойдет и мы поймем, получилось у нас или нет. Вот к дверям общинного центра подходят двое. Им, естественно, никто не открывает, несмотря на настойчивые звонки в дверь. Один вынимает из кармана телефон и пробует достучаться до вахты, до сторожа, о судьбе которого больше никто никогда не узнает. Двое ждут, ходят, заглядывая в окна на первом этаже.
