"Мы его не поднимем, даже не сможем прокормить". Это самый безнадежный аргумент, который я когда-либо слышал. Бессмысленнее, чем оправдать этим заказ мне - разве что пытаться сыграть пуканьем третью часть "Лунной сонаты". Хотя бы потому, что мои услуги - повторюсь, за редким исключением, - стоят крайне недешево. Причин тому масса, но основная - это невыполнимость таких заданий даже опытным и хладнокровным "взрослым" наемником. Да, какой-то объем средств я получаю от грамотных инвестиций после отмывания денег, но основная подпитка моего капитала - это дорогостоящие заказы, которые не делают люди бедные. Бедные могут случайно выронить ребенка из окна или, как одна чокнутая, выпасть из окна роддома вместе с грудничком, но уж точно - не купить ликвидацию уже подросшего ребенка.
Они могут прокормить и его, и себя, и даже еще одного. Просто в момент родов они не были готовы к ответственности, к ограничениям, к лишним расходам, которые должны быть, по их понятиям, безграничными, чтобы у ребенка было так называемое "только самое лучшее". Даже о том, сколько спорно может быть отдать ребенка няне - вроде одной из тех, что отрезают голову детям и сжигают квартиры клиентов, - они раньше не задумывались. И главное - они не хотят нести ответственность за сознательный и публичный отказ от ребенка. Хуже, чем просочившаяся в дебри их окружения информация о передаче их плода любви в детский дом, может быть для них только отрывание ушей без анестезии. Поэтому сыграть трагедию одной семьи им куда как проще. Поплакать - и забыть, как страшный сон.
И да - информация о моих услугах, как правило, передается только через знакомства. Потому и категории клиентов у меня не сильно разнятся. У них почти всегда есть деньги. И у них всегда есть одна-единственная проблема.
Ах, нет - тут я соврал. Как-то пару раз мне делали заказы сразу на двух ребятишек. Однажды это были даже близнецы. Голубоглазые мальчики. Их пришлось просто удушить. Одновременно. После этого случая я неделю не выходил из дома. И вспоминать его подробно я не хочу даже на смертном одре.
Еще одну интересная формулировка в студию. "Мы не хотели делать аборт, это же так вредно". Разумеется, если дождаться шестого месяца беременности, и потом выскребать маленький трупик из влагалища - это не очень полезно. И смотрится это вряд ли сильно лучше моего последнего опыта с якобы изнасилованным изувером мальчиком. Но лучше ли после десяти месяцев и мучительных родов поднимать нежеланное дитя, ненавидя свою жизнь, а то и заказывать потом это дитя мне?
Судите сами. Тут я плохой советчик. Но если надумаете - мой номер может быть у вашего соседа. Или босса. Или жены.
Сцена 3
- Мы не можем сдать его в детдом, - вздыхает она.
Ее грудь едва не выпадает из выреза платья. Мерзкая, ожиревшая грудь. И комок пуза под ней в фиолетовой кофточке свободного кроя. Краска и брюлики вместе с золотым "айфоном" должны скрыть все это, но они не справляются.
- Почему? - я даже не делаю вид, что мне интересно, но проформа, проформа...
- Мы наслышаны об историях возвращения, - бормочет контрастно худой муж. - не хотим участвовать в одной из них.
- Ваше право, - нервно даю залп кончиками ногтей по полировке стола.
Мы обсуждаем вопрос цены, и с той парочкой я не церемонюсь.
- А Вы не могли бы немного скинуть - я слышал, Вы с Домиником провели хорошую сделку, и он рекомендовал...
Жалкий скелет с дряблыми мышцами пытается торговаться. Как мило. Обрубаю, не дослушав.
- Его деньги - это его деньги. Если вы хотите сослаться на его состояние, можете занять у него. Мое предложение не изменится.
- Но ведь... - пытается жестами показать свою мнимую ориентированность в ситуации муж.
- Пойдем, - болезненно тыкает его в плечо толстушка; потом улыбается мне. - Мы на минутку, с Вашего позволения.
Развожу руками, отпуская их. Спустя три или четыре минуты, в течение которых я безостановочно подкидываю теннисный мячик и смотрю в тонированное окно на берег реки вдалеке, парочка возвращается. Муж - словно побитая собака. Такса. Слово берет потная, раскрасневшаяся пышечка.
- Мы согласны. Что от нас еще нужно?
Сцена 4
Лиза просит меня подождать, предлагает кофе, но я пью простую воду из кулера, смакуя каждый глоток от скуки. Иногда мне начинает казаться, что на меня обрушится потолок. Какой-то потолок когда-то рухнет мне на голову и рассыплется, и вся эта история прервется на полуслове. Впрочем, если даже это не произойдет, история все равно будет иметь конец. Удивительно то, что я об этом думаю раз в пять лет, не чаще. И это несмотря на то, что я своими руками прекращаю истории пачками. Потолок как-то странно покачивается, и я одеваю солнечные очки. Это помогает.
Мой консультант по инвестициям пишет, что есть возможность сейчас вписаться в интересный проект. Что-то вроде стартапа. Пишу в ответ, что ему придется долго меня убеждать.
Лиза выходит, и мы переходим с ней в переговорную.
- Как дети? - с улыбкой интересуюсь я.
- Ой, не спрашивай, - вздыхает эта худощавая блондинка с маленькой ямочкой на подбородке. - Завтра опять на собрание.
- Опять стекло? - всплескиваю руками.
- Хуже. Рассек бровь однокласснику.
- Боец растет.
- Пора сдавать на карате, - машет рукой Лиза. - Как у тебя?
- Без перемен.
- Хорошо тебе. Мне бы твои заботы.
- Я тебя умоляю. Мы оба по-разному загружены.
- О, да.
"Мы с тобой в одной лодке" Так я хочу я ей сказать иногда. Но это придется объяснять. А она не знает о моем основном занятии. Инвестиции, частные проекты, какая-то там деятельность по семейным консультациям - вся моя оболочка. Все расплывчато даже для тех, кто считает меня своим другом.
Лиза - акушер-гинеколог. Врач в частной клинике. Я помогаю ее заведению из-за нашего старого знакомства, никак не связанного ни с ее работой, ни с моей. Это своеобразный вклад в мой бизнес - по балансу минусов и плюсов от него я предпочитаю считать, что я остаюсь в выигрыше от большей части тех, кто все-таки родил. И мы с Лизой, как ни крути, в одной лодке. Она время от времени делает то же, что и я, но ее клиенты далеко не так пугливы и многословны. Иногда она просто дает только-только рассмотревшей бледную полоску на тесте девице таблетку, и после месяца раздувания груди и паршивого настроения, жизнь девицы приходит в норму. Ну, или почти приходит. У меня таких предохранителей, таких альтернативных схем работы нет.
- Поверь, кладу руку поверх ее тонкой и невероятно нежной на ощупь ладони.
Муж Лизы умер от рака легких год назад. Она тащит на себе двоих детей. И она не обращается ко мне за особыми услугами. Поэтому она мне чертовски симпатична. Если бы я мог клонировать себя, одну копию я подарил бы Лизе в качестве нового супруга. С переходом клону части прав и обязанностей, конечно. Все равно, в большинстве своем, счастливые жен понятия не имеют, как именно зарабатывают их супруги.
- Хорошо, верю, - она прячет взгляд своих зеленых глаз, но же спустя несколько секунд снова смотрит на меня.
- Давай, по делу, - убираю руку.
Кажется, я готов утонуть в ее глазах. Но это не то мое существо, которое способно выживать в этом мире. Оно спит триста шестьдесят четыре дня в году. И выходит из берлоги лишь на несколько минут. Мы обсуждаем дела, подбиваем общие цифры, строим долгосрочные планы. Она рассказывает, во что я могу вложить деньги, и как это может окупиться, а я на все согласен, лишь бы она посмотрела мне в глаза еще хоть раз. Я мог любить когда-то. Я это знаю. но забыл, что именно это значит.
