– Но… (Разве это не самое жалкое однословное предложение в английском языке?)
– Прости, мне пора. Прощай, Бетани. Как я уже сказал, я не хотел тебя обидеть. Когда-нибудь и ты окажешься на моем месте. Так что попридержи свои обиды до тех пор.
Вот такие дела. Я даже не понимаю, кто я теперь. Неудачница? Лохушка? Брошенная дуреха? Последняя шваль? Первоклассно оттраханная девка, которая возомнила себя знойной красоткой? Мама была права. И это меня убивает. Моя мать, трижды замужняя мегера Ди-Ди, сразу раскусила Кайла, а я, неблагодарная тварь, не приняла ее мудрого совета и теперь сижу в липовом наркопритоне на окраине Лондона.
Рассказать об этом я могла только тебе, Роджер. Ди-Ди пока лучше не знать. Друзей у меня нет. Ты ведь это заметил? Ну а кто – Шон из шестого и седьмого отделов? Вот уж вряд ли. Я бы тебе позвонила, но не знаю номера, а оператор сказала, что тебя нет в телефонном справочнике.
У Дэвида Боуи есть такая старая песня, «Слава» называется: «Неудивительно, что я первым тебя бросил!» Пошел в жопу, Кайл.
Я поеду в Париж. Под Ла-Маншем, да! Я буду женщиной, которая одна едет в Париж, потому что парень только что бросил ее у входа в занюханный хэмпстедский паб.
Это письмо лучше сразу кинуть в ящик, пока я не передумала.
Роджер, почему тебя нет в справочнике, а? Ты кто, Пол Маккартни?!
Б.
Через: «Федекс»
Роджер!
Вчера я написала тебе письмо, но не отправила и не отправлю. Кайл меня бросил, и теперь я одна еду во Францию. Со мной творится что-то невообразимое, и никто не подскажет, что делать дальше. По всей видимости, скоро я вернусь домой – уже вижу злорадную ухмылку Ди-Ди.
Поезд только что выехал из тоннеля и на скорости триста миль в час несется в Париж. Я потратила кучу денег на билет в первом классе. Ты не поверишь, сколько капусты я скопила за несколько лет – с тех пор, как начала вытирать столы в убогом мексиканском ресторанчике. Кроме меня в купе никого нет. Только что подали ужин и добротные столовые приборы из тяжелой стали, которые потом будет мыть кто-то другой. Приехав в Париж, я снова потрачу уйму денег на хорошую гостиницу с чистыми простынями, горячей водой и консьержкой, которая умеет заполнять федексовые формы по-французски.
Снаружи небо темно-синего цвета, и это значит только одно: минут через десять наступит ночь. Все за окном кажется мне очень старым… Ненавижу прошлое.
Роджер, ну почему я была такой дурой?
Помню, однажды я шла домой из школы, и прямо на моих глазах машина врезалась в цветущую вишню. У нее сразу опали все лепестки. Вот так я себя чувствую.
Пока, Роджер.
Пиши. Правда, я не знаю, где буду, поэтому не могу дать тебе адрес. Разве в последнем предложении не выражена вся суть жизни?
Б.
Привет, Роджер!
Твои коллеги из «Скрепок» сказали, что ты уволился, чтобы закончить книгу. Вот это новости, Роджер! Я потрясена. Не каждый готов совершить такой храбрый поступок ради искусства. К счастью, на этот раз они дали мне твой адрес, и я пишу тебе письмо с благодарностями.
Поговорим о цветах, что ты мне подарил…
Спасибо! Я обожаю любые цветы. Когда их принесли в контору, я почувствовала себя суперзвездой, Мэг Райан, не иначе (пока эта резвушка не набила всем оскомину). Да, это были ромашки, выкрашенные в голубой цвет. Их могла подарить мне бабушка, но к черту! Я получила цветы! И, Роджер, твое письмо было вовсе не унылое. Оно искреннее, и это здорово.
Недавно Бетани прислала очередное коротенькое сообщение: «Не волнуйся, у меня все хорошо». Поэтому я повторюсь: если ты узнаешь хоть что-нибудь, отчего мне может полегчать, пожалуйста, напиши. Да, ты оказался в странном положении… Я пойму, если ты захочешь постоять в сторонке и не вмешиваться в семейные дела.
Пока, Роджер!
Еще раз спасибо,
Ди-Ди.
P.S. До того как я закатила Бетани скандал, она рассказала, что ты принимаешь кларитин от аллергии, и из-за этого тебе снятся очень реалистичные сны. Какое странное свойство у твоего лекарства – создавать иллюзию реальности. Но я понимаю, что ты имеешь в виду. Из-за твоих красивых цветов меня одолел чих, так что вечером я отправилась в аптеку и купила кларитин. Потом легла спать и – хей-хо! – мне приснилось, что к нашему дому приближается торнадо, а на дворе ночь. Я подумала: это же бред, торнадо бывает только днем. Но тут Бетани, вцепившаяся в порог двери, говорит: «Мама, это в кино торнадо только днем. Ночью они тоже бывают, просто без освещения их не могут снять на камеру».
Даже во снах Бетани куда рассудительнее, чем я.
Роджер, моим ручке и бумаге так грустно…
Через: «Федекс»
Роджер, ты почему не пишешь? Я сижу в бистро на левом берегу Сены, пьяная и убитая горем. Расскажу, что случилось со мной днем. Я вышла из гостиницы в подавленном настроении – меня удручали рождественские прибамбасы на улицах. Не просто потому, что они рождественские, а значит, уже удручающие, нет. Еще и потому, что здесь все намного красивее и… искреннее, чем картонный шлак на окнах «Скрепок». В общем, я чувствовала себя соплячкой и идиоткой, недостойной всей этой красоты, в которой французы варятся каждый день. Она меня убивает, эта красота. Такое ощущение, что у каждого встречного француза рентгеновское зрение, и он видит, что я живу с матерью в коробке из-под «Клинекса», на другом конце света, что я не умею готовить, слишком много смотрю телевизор и никогда не смотрю исторические передачи.
Итак, я шла по улице, все больше думая о плохом, как вдруг из дверей одной гостиницы вышел мужчина, одетый как врач из книжки «О всех созданиях – больших и малых», весь в темно-зеленом и коричневом и в куртке, какую англичане надевают, когда в их загородный дом приезжают журналюги из «Хеллоу!». С ним были двое детей и жена, и тут кровь застыла у меня в жилах. Потому что это был Джонни Депп. Прямо у меня под носом. Совершенно нормальный, с нормальными детьми, а Ванесса Паради, кажется, была не в духе. На секунду наши глаза встретились, он улыбнулся и подмигнул мне, а потом они сели в «рейнджровер» и укатили.
Роджер, я минут пять стояла на тротуаре, переваривая случившееся. Я провела рукой по лицу и ощутила штукатурку, которую носила целую вечность. Б#$%&ть, каким же наивным ребенком я была!!! Я помчалась обратно в гостиницу, подбежала к номеру и вспомнила, что забыла внизу ключ – е#$%&ная Европа! Пришлось спускаться. Мое лицо от слез превратилось в грязную лепешку. Я встала под душ – дебильная медная штуковина, даже не помоешься толком – и отскребла белый блин, подводку и всю химию, с которой жила пять лет. Под ней оказалось мое лицо. Я никогда подолгу не смотрелась в зеркало: встречусь взглядом со своим отражением, будто с незнакомцем в автобусе, и сразу отвожу глаза. Но на этот раз я смотрела на себя внимательно: на глупое, наивное, розовое, заплаканное, скучное, маленькое ничтожество. Если бы я увидела такую на улице, то ухмыльнулась бы и подумала: «Слава богу, это не я». Но это я.
Роджер, я такая дура. Сейчас пытаюсь напиться до одурения – первый раз в жизни. Мне кажется, это классно: время летит быстрее, ешь меньше, почти ничего не делаешь (ни плохого, ни хорошего), потому что лень, и мир, видимо, становится лучше. Выходит, напиваясь до одурения, человек борется с преступностью! С тобой тоже такое было? Какая же я эгоистка – пишу тебе письмо и говорю только о себе. Как поживает Зоуи? Что творится в «Скрепках»? Как погода? Правда, я каждый день просматриваю «Интернэшнл геральд трибьюн». Ты даже не представляешь, с каким удовольствием я читаю, что дома сейчас плюс два градуса и облачно. Прямо вижу нашу стоянку у магазина: брошенные тележки, тонкий слой дорожной соли, мимо ездят джипы… Какой кошмар – я скучаю по парковке.
На обед заказала устрицы, moules marinére. Пробовал когда-нибудь? На вкус – свежее кошачье дерьмо. Я съела ровно одну и попыталась перебить вкус пастисом (анисовая настойка такая), но теперь чувствую, как устрицы в моем желудке размножаются, растут, делают детей… Надеюсь, к ночи все уляжется.
Я только что глядела на крошечные бело-желтые рождественские огоньки. Ими увешана вся улица, какие-то горят поярче, у других цвет немного белее или желтее. Сразу вспоминаю книгу по астрономии, которую мама оставила в туалете, чтобы увлечь меня наукой. Там рассказывалось про пояс астероидов. Большинство людей даже не догадываются о его существовании. Это такая дыра между Марсом и Юпитером, где раньше была планета. Точнее, планета со спутником, как думают ученые. Однажды они запутались в орбитах друг друга и врезались. Как романтично, прямо японская манга.
Черт, какое же тут все старое, просто охеренно старое. Консьерж сказал, что здесь запрещают строить здания с новомодной архитектурой. Если снимается фильм, Париж выглядит в нем так же, как выглядел в семнадцатом веке.
