Я покраснел и сказал:
— Слышь, тренер. Исчезни и умри, понятно?
— Фрэнк, — сказал он. — Нарушишь тренировочный процесс, будешь греть зад на скамейке запасных в субботу.
— Ты, хомут! Посадишь меня на скамейку — и продуешь всю игру!
— Не шути, — испугался он. — Ты даже не подозреваешь, насколько ты прав.
И тут ты опять повторила:
— Ох, Фрэнк, я так тебя люблю.
А я сказал:
— Хазел, я буду всегда любить тебя.
Вот что я говорил Хазел Клифтон той ночью, сидя на ступеньках школы. Я просидел там часа два. Потом меня обнаружил сторож и вытолкал со двора.
Отношения между мной и Джорджем Клифтоном изменились. Он стал вести себя как-то странно. Он с удовольствием говорил о футбольных играх, но избегал разговоров о Хазел. Он понимал, что я влюбился в нее. Я давал понять это всем своим видом, когда мы разговаривали. Но он не говорил о ней. Он говорил только об одном Филе Манниксе. Я ненавидел этого Манникса. И Джордж знал, почему. Но он продолжал постоянно говорить о нем. Он говорил, что Фил Манникс может выиграть у целой команды Стэнфорда один. Я подумал, что это могло бы иметь место, но я не согласился с ним. Я даже, наоборот, отмел напрочь такую чепуху. Я имею в виду, Манникса. Я дал понять Джорджу достаточно ясно, что я ненавижу его из-за Хазел. Я сказал:
— Если кто-нибудь врежет Филу Манниксу ниже пояса, я только обрадуюсь от всей души.
А в другой раз я добавил:
— Я думаю, Фил Манникс трус. Он потому только так хорошо и отрывается, что убегает сломя голову от возможных ударов.
И тогда Джордж взял меня на пушку. Это случилось, когда я провозил несколько коробок мимо офиса. Он был внутри и позвал меня. Я оставил тележку и вошел.
— Слушай, — сказал он. — Если ты так уверен в победе Стэнфорда в субботней игре, почему бы тебе не поставить на них?
Я не мог поставить много. Я зарабатывал только пятнадцать в неделю. Джордж — шестьдесят. Он подловил меня. Но я не собирался отступать. Я должен был оплатить квартплату и чеки за продукты, но я не собирался отступать.
— Окей, — сказал я. — Сколько ты предлагаешь?
— Я-то не спорил, — ответил он. — Сколько ты ставишь?
— Как насчет сорока центов?
Он расхохотался.
— Сорок центов? Бог мой! Я думал, ты хочешь поспорить на реальные деньги!
— Ладно, — сказал я. — Что ты называешь реальными деньгами?
— Как насчет пятидесяти баксов?
Он смотрел на меня, не мигая. Да, он подловил меня.
— Как я могу спорить на пятьдесят? Я зарабатываю только пятнадцать в неделю.
— Ну, если проиграешь, можешь отдавать частями, раз в неделю. Так будет справедливо, мне кажется. Согласен?
Я сказал, что подумаю. Я вернулся к перевозке коробок. Пари не выходило у меня из головы. Оно меня изматывало. В конце концов, я не выдержал. В два часа я пришел в контору. Он печатал на машинке. Он не слышал, как я вошел. Фотография Хазел стояла на столе. Он не видел, что я смотрю на нее, но, видимо, почувствовал это, потому что обернулся. Похоже было, что его вывел из себя мой пристальный взгляд на фото.
— Что ты хочешь? — спросил он.
— Я согласен на пари, — сказал я.
— На что согласен? На что ты согласен?
— Я согласен на пари, — повторил я.
Ох, парень! На этот раз я подловил тебя. Его губы обвисли, и он притворился, что забыл.
— А! Ты имеешь в виду игру со Стэнфордом?
— Да, Джордж, именно это я имею в виду.
— Хорошо, — сказал он. — По рукам.
Мы пожали друг другу руки.
Пусть я безумный дурак, пусть я влюбляюсь в девушек, которые не знают об этом, пусть я делаю много глупых вещей, но у меня есть совесть. Я должен поддерживать мать, оплачивать квартплату и продуктовые счета, а я поставил целый месячный заработок на футбольный матч.
Была среда. Всю ночь я не спал. В четверг я не мог уснуть тоже. Я встал в два часа ночи и пошел на прогулку к школе. Был туман, и это подходило мне. Он скрывал меня. Я зашел за школу и сел на скамейку на теннисном корте. На душе как-то сразу полегчало. Я заключил это пари ради Хазел Клифтон. Она была как туман. Она подходила мне. И пока я сидел там, я радовался, что заключил это пари. Но как только из тумана я вернулся к себе в комнату под одеяло, я снова занервничал. Я слышал, как похрапывает мать в соседней комнате. Я чуть не сошел с ума.
Стэнфорд выиграл эту игру. Это была настоящая сенсация. Они вышибли всю спесь из этих «троянцев». Я слушал игру по радио в парикмахерской. Я чуть не чокнулся от перевозбуждения. Вот это Стэнфорд! Вот это красно-белые «Кардиналы»! Это была лавина. «Троянцы» были в фаворитах — три к одному, и так продули! Защита «Кардиналов» блокировала все действия Фила Манникса, а стэнфордские нападающие просто неистовствовали в изобретательности и пасах вперед. «Троянцам» не оставили шансов. Они были разгромлены. Окончательный счет — 21:3 в пользу Стэнфорда.
После игры я остановился у магазина верхней одежды в гавани и осмотрел мужские костюмы в витрине. Теперь я был богат. Я имел свободных пятьдесят баксов. У меня давно было желание прикупить что-нибудь из одежды. Но тут я увидел вывеску в окне, которая направила ход моих мыслей.
СВИТЕРЫ, СВЯЗАННЫЕ НА ЗАКАЗ
СВИТЕРЫ С МОНОГРАММАМИ
ЭКСКЛЮЗИВНЫЕ
ЗАКАЗЫ ПРИНИМАЮТСЯ ЗДЕСЬ
Я вошел в магазин и поинтересовался о ценах у продавца. Цены были высокие, но я все-таки заказал то, о чем я мечтал с самого детства: мужской свитер с монограммой Стэнфордского университета. Я знал, что я не смогу больше ходить в школу, так как вынужден зарабатывать, потому что мой отец умер, и я должен помогать матери. Школьные дни были уже в прошлом. Я заказал белый шерстяной свитер с V-образной горловиной, и чтобы прямо на груди была большая «С». Продавец сказал, что свитер будет готов через две недели. Это меня устраивало. Любой срок меня устраивал.
В тот вечер, когда я получил свой свитер, произошло нечто. Хазел Клифтон приехала домой на Рождественские каникулы. И Фил Манникс приехал с ней. Я прочитал об этом в местной портовой газете. Я не мог пропустить это сообщение, так как оно было напечатано во всю первую полосу.
ВСЕАМЕРИКАНСКИЙ «ТРОЯНЕЦ» В ВИЛМИНГТОНЕ
Фил Манникс, троянский нападающий и член Всеамериканской сборной, в Вилмингтоне. Известная футбольная звезда прибыла на автомобиле этим утром с Хазел Клифтон — бывшей популярной ученицей Вилмингтонской средней школы, являющейся сейчас студенткой Университета Южной Калифорнии. Манникс приглашен на уик-энд к Клифтонам на Тауэр стрит, 234.
Это меня так взбудоражило, что я перестал что-нибудь понимать. Всю неделю я спрашивал Джорджа Клифтона, когда приедет домой Хазел, и он мне все время отвечал, что он не знает. И вот тебе на — на всю газетную страницу. В жизни я не чувствовал себя более паршиво.
Я надел свой новый свитер и погляделся в зеркало. Я был не совсем интеллигентен для этого свитера. Я был простым пятнадцатидолларовым работягой с консервного завода, пытающимся скрыть это. Неудивительно, что Джордж Клифтон не хотел, чтобы я встретился с его сестрой.
Я не мог вынести этого. Я слонялся по дому, но все действовало мне на нервы. В конце концов, я схватил свою кепку и вышел на улицу. Шел дождь. Первый дождь зимы. Эх, что я делал! Я портил свой новый белый свитер, но мне было все равно. Мне даже было безразлично, смотрят ли на меня люди. Очень много народу знало меня в гавани, и они знали, что я не из Стэнфорда, но мне было без разницы. Наплевать. Я мог захлебнуться от дождя, вот что меня заботило. Дождь хлестал с севера, а я шел лицом точно навстречу ему. Я промок до нитки, не пройдя и двух кварталов. На перекресте у светофора разлилась огромная лужа. Я собирался преодолеть ее вброд, прямо в башмаках, но сигнал светофора был красным, и я вынужден был подождать. По башмакам ручейками стекала вода.
Пока я ждал зеленого, желтый спортивный родстер подлетел к светофору и окатил меня с ног до головы мутной жижей из лужи.
Я закричал:
— Эй! Какого дьявола!
Но верх родстера был поднят, и водитель не слышал меня. Жижа забрызгала мне все лицо и чуть не смыла мою кепку. Черная и маслянистая, на вкус она напоминала асфальт с маслом. Весь перед моего свитера был покрыт толстым слоем мазута. Я взбесился. Я шагнул в лужу, преодолел ее, подошел к остановившейся машине и заглянул в заднее стекло.
Увидел я немного, но вполне достаточно. Водителем был Фил Манникс. Я узнал его по фотографии в газете. Девушка рядом с ним — Хазел Клифтон. Я узнал ее по фотографии в офисе Джорджа. Они укатили прежде, чем я успел что-нибудь сказать. Я стоял посреди лужи, тряс кулаками и посылал проклятия им вдогонку. Но они не слышали меня. Да и мне уже было все равно. Совершенно наплевать. Когда я подумал, как Хазел близко сидела к Филу Манниксу, держа его под руку и положив голову к нему на плечо, мне стало наплевать на все. Все кончено. Я очистился. И мне стали безразличны даже жирные черные разводы на моем свитере. Абсолютно наплевать. И, возвращаясь под дождем домой, я снял свитер, достал свой складной нож и стал методично резать и рубить его во всех направлениях. А когда он превратился в сплошные лохмотья, я скомкал его и с превеликим удовлетворением зашвырнул в сточную канаву.
