И что лучше всего, парень, с которым он подружился, по имени Лени, оказался братом Марии.
Номинально Мария была католичкой, хотя отец испытывал необъяснимую неприязнь к священникам и давно перестал ходить в церковь. В итоге жена и дети последовали его примеру. И тем не менее Дункан волновался, как отреагирует его семья, и решил съездить в Айшир, чтобы обсудить этот деликатный вопрос.
Отец Дункана был человек спокойный и рассудительный. Его стеснительность часто принимали за грубость, и впечатление это усиливалось его размерами (он был под два метра ростом), которые Дункан унаследовал вместе с соломенной шевелюрой. Отец молча выслушивал его изложение, время от времени подбадривая кивком. Когда же он заговорил, у него был тон человека, которого поняли в корне неверно.
– Мне не за что ненавидеть католиков, сынок, – настаивал отец. – Я не имею ничего против религии, какой бы она ни была. Тут речь о свиньях из Ватикана, которые держат народ в невежестве, угнетают его, чтобы наполнять свои денежные сундуки, вот кого я ненавижу.
Успокоившись по этому поводу, Дункан решил скрыть своё членство в ложе от отца Марии, который масонов ненавидел, похоже, не меньше, чем священников. Они поженились в Эдинбурге, в загсе «Виктория-Билдингз», и устроили приём в пабе «Каугейт», этажом выше. Дункан боялся, что тост Мэтт Муир будет иметь розовый, если не красный оттенок, поэтому в свидетели позвал своего лучшего друга ещё со школы в Айшире – Ронни Ламби. Ронни, к сожелению, надрался как следует и произнёс откровенно антиэдинбургский тост, огорчивший гостей, после чего, поддав ещё, затеял кулачный бой. Дункан и Мария сочли это сигналом к отходу и удалились в зарезервированных номер в гостинице «Портобелло».
Вернувшись на завод, к станку, Дункан напевал «The Wonder of You». Мелодия вертелась у него в голове, как стружка от металла, уступающего кромке резца. И вот свет за огромными окнами обернулся тенью. Кто-то подошёл к нему. Он выключил станок и поднял глаза.
Знакомы они не был. Так, виделись в столовой, в автобусе. Он, очевидно, не курил – всегда сидел внизу. Дункан решил, что живут в одном квартале, ведь парень сходил на остановку раньше него. Росту в нём было где-то метр семьдесят, брюнет, волосы короткие, глаза оживлённые. Насколько Дункан помнил, манеры у него непринуждённые, был он весел, даже грубоват, что не сочеталось с его внешностью: парень по всем меркам достаточно симпатичный, вполне мог страдать бытовым нарциссизмом. Однако теперь он стоял перед ним в крайней степени возбуждения. Явно чем-то расстроенный, он выпалил:
– Юарт? Дункан? Профсоюзный по цехам?
Оба заметили дурацкую рифму и улыбнулись друг другу.
– Да, Юарт Дункан, уполномоченный по цехам. А ты кто, – продолжил шутку Дунан. Он знал эту дразнилку, только наоборот.
Однако парню было уже не до смеха. Он перевёл дыхание.
– Вулли Биррелл. Моя жена… Сандра… у неё начались схватки… Аберкромби… он не отпускает меня в роддом… нужен больничный… приказ Крофтона… он говорит, что если я уйду с работы, то могу уже больше не возвращаться.
В два удара негодование заклокотало в груди Дункана, как бронхиальная слизь. Он на секунду стиснул зубы и заговорил спокойно и авторитетно:
– Поезжай в больницу прямо сейчас, Вулли. Кто может не возвращаться, так это Аберкромби. Я всё улажу, у тебя на это полное право!
– Так мне звонка дожидаться или как? – спросил Вулли Биррелл, и от подёрнувшегося века по лицу пошла судорога.
– Об этом не волнуйся, поезжай и всё. Возьми такси и попроси чек, я возмещу через профсоюзную кассу.
Вулли Биррелл благодарно кивнул и поспешно удалился. Он уже был за проходной, когда Дункан Выключил станок и не спеша направился к телефонному автомату в столовой. Там он сначала позвонил члену комиссии по созыву собраний, потом секретарю местной организации и поговорил с ними сквозь бряканье моечных котлов и столовых приборов. Затем он направился прямо к заведующему производством, мистему Каттеру чтобы выразить официальный протест.
Слушая его, Каттер сохранял спокойствие, но по ходу рассказал Дункана в нём росло возмущение. Выполнение приказа Крофтона – первоочередная задача, это факт. Ну и что, Юарт-то может поднять весь цех на забастовку в поддержку этого Биррелла. О чём, чёрт побери, думал этот клоун Аберкромби? Да, безусловно, сам Каттер говорил, что приказ Крофтона необходимо выполнять любыми средствами, и сам он пользовался теми же методами, но этот идиот, похоже, растерял последние мозги, утратил связь с действительностью.
Каттер рассматривал стоявшего перед ним высокого мужчину с открытым лицом и ясным взглядом. Каттер много раз сталкивался с крепкими парнями в роли профсоюзных уполномоченных с чёткой программой в голове. Они ненавидели и презирали его, компанию и всё, что за ним стояло. Юарт таким не был. В глазах его играл теплый огонёк, такая спокойная уверенность в своей правоте, в которой при ближайшем рассмотрении угадывалось больше озорства и юмора, чем гнева и раздражения.
– Это очевидное недоразумение, мистер Юарт, – медленно произнёс мистер Каттер, изображая заразительную, как он надеялся, улыбку. – Мне придётся разъяснить мистеру Аберкромби нашу позицию.
– Отлично, – кивнул Дункан и добавил: – Весьма признателен.
Со своей стороны, у Дункана к Каттеру особых претензий не было. Он всегда показывал себя человеком, в сущности, порядочным и беспристрастным. Когда же ему приходилось осуществлять на местах идиотские распоряжения сверху, видно было, что делает он это без особого удовольствия. В любом случае, тянуть на себе таких мудаков, как Аберкромби, – то ещё удовольствие.
Аберкромби. Вот псих.
По пути в цех Дункан Юарт не смог отказать себе в удовольствии заглянуть в отгороженным от станков загончик, который Аберкромби называл своим кабинетом.
– Спасибо, Тэм!
Аберкромби взглянул на него, оторвавшись от графиков на кальке, разбросанных по столу.
– За что? – спросил, пытаясь изобразить удивление на покрасневшем уже лице.
Он был на взводе, на него давили со всех сторон, он не думал, что Биррелл так себя поведёт. Он сыграл на руку этой большевистской суке Юарту.
Дункан Юарт недобро улыбнулся.
– За то, что пытался задержать Вулли Биррелла на работе в пятницу в конце дня, тогда как у ребят прямо руки чешутся вырубить машины и выйти на забастовку. Отличный пример мудрого руководства. Не стану скрывать, я только что его отпустил, – добавил он заговорщицки.
В груди у Аберкромби разорвался заряд злобы, волна быстро дошла до кончиков пальцев рук и ног. Он вспыхнул, весь затрясся. Сдержаться он не мог. Юарт, скотина, чего эта сука о себе думает?
– Я в этом цеху начальник, мать твою! И ты, бля, не забывай об этом!
На извержение Аберкромби Дункан ответил спокойной ухмылкой:
– Прости, Тэм, сейчас вступит кавалерия.
В ту же секунду Аберкромби сник, но не от слов Дункана. За ним, как в очереди, появился Каттер с каменным лицом. А что ещё хуже, за Каттером в каморку втиснулся Бобби Афлек, отвечающий за созыв общего собрания. Афлек походил на приземистого быка и имел обыкновение принимать пугающе свирепый вид, даже когда бывал лишь слегла раздражён. Однако сейчас Аберкромби с ходу заметил, что Бобби от ярости накалился добела.
Дункан улыбнулся Аберкромби, подмигнул Афлеку, вышел и закрыл за собой дверь. Однако тонкая фанерная дверь не смогла сдержать волну гнева.
Каким-то чудом все токарные и сверлильные станки выключились один за другим, и по цеху пронёсся хохот, разливаясь и вспыхивая, как весенние краски по серому бетонному полу завода.
Два королевских кровососа
Карл, сынишка Дункана Юарта, стоял на серванте и выплясывал под Каунти Бейси. Элвис порядком запилился за эти выходные, и Дункан хорошо выпил под него, вернувшись из Файфа, где Килли и Данфермлайн сыграли вничью. Сейчас отец и сын были одного роста, и мальчуган копировал движения Дункана. В гостиную вошла Мария и присоединилась к ним. Она подхватила малыша с серванта и закрутила по комнате, напевая:
– Голубую кровь днём с огнём не сыщешь, а у меня сразу два королевских кровососа – Карл и Дункан…
Волосы у мальчика были светлые, как у отца. Дункан думал, приклеится ли к сыну его заводское прозвище Соломенная Шляпа, когда он пойдёт в школу. Дункан надеялся, что малышу, которого Мария сейчас ставит на пол, очки не понадобятся. Он почувствовал, как Мария обвила его руками за талию, повернулся, и они, обнявшись, слились в долгом поцелуе. Карл не знал, что ему делать, и, чувствуя себя брошенным, хватался за ноги родителей.
В дверь позвонили, Мария пошла открывать, а Дункан воспользовался моментом, чтобы ещё раз поставить Элвиса, на этот раз «In the Ghetto».
