— А ну отвали, если не хочешь схлопотать по яйцам, — рявкаю я на это чмо в коже.
Но он способен был лишь толкать и пихать свою телку, притворяясь, что не может пройти. Мое лицо побагровело, как свекла, я был уже так раздражен и взбешен, что начал дубасить боковую стенку лифта. Сам не дорубал, что делаю, лучше было бы фигачить по трем их мерзостным рожам. Не понимаю, почему меня тогда так заклинило. Просто стою, долбаю со всей дури в стенку и ору, что порву сейчас этих молокососов на куски и как меня все достали. Кажется, я даже обрушил часть перил, идущих по периметру лифта. Впрочем, они и так еле держались.
Девица разоралась, как идиотка, уперлась руками мне в грудь, пытаясь помешать мне наброситься на ее женихов и избить их до полусмерти. Она вела себя так, будто плохой парень тут я, а ее ухажеры — настоящие герои, вроде того недомерка Фрэнка из книжного кафе.
— Пожалуйста, сэр, не трогайте их, они просто пьяные. Оставьте нас в покое, пожалуйста. Это хорошие ребята, не делайте им ничего плохого.
Ну, конечно, отличные ребята. Это, наверное, шутка такая. Они такие же хорошие ребята, как я Санта-Клаус.
— Да убери ты от меня свои гребаные руки, — цежу я сквозь зубы и хлопаю ее по руке. И сам чуть не валюсь — представьте, как я ослаб.
И тут наконец двери милостиво открываются. Храбрые мальчики продолжают орать во все горло, матеря меня с ног до головы, но я теперь знаю, что до дела не дойдет. И, надо сказать, чувствую по этому поводу огромное облегчение, ведь пожелай они только, я бы в коме не меньше недели лежал. Поэтому я проигнорировал их оскорбления и шагнул из лифта в коридор. Оглянулся посмотреть, притворяются ли эти бугаи до сих пор, что не могут обойти свою телку. Вот прикол так прикол. Ну уж эти крутые, сколько понтов, пока близко к огню не подойдут.
— Хорошенькая у вас тут атмосфера, ребята, — сказал я перед тем, как двери захлопнулись перед их жалкими физиономиями. Когда они наконец исчезли из моей жизни, я заковылял к себе в номер. На какую-то долю секунды в голове разыгрался оркестр, исполняя симфонию на бис, но, наверное, мне просто послышалось. Не думаю, чтобы у оркестра были силы играть в ту ночь.
К тому моменту, как я подошел к двери, ноги меня практически не держали. Непонятным образом я умудрился ее открыть и ввалился в комнату. Внутри было тихо, как в могиле, я сел на стул у окна. Из сумки выглядывала одна из моих веселеньких бандан, я схватил ее и повязал вокруг головы. Что слегка облегчило боль. Затем бросил взгляд в парк и послал привет своему любимому дереву. В темноте оно казалось таким уютным, что я подумал, как бы было хорошо выдолбить его изнутри и в нем поселиться.
— За твою симпатичную мордашку и за мое здоровье, — произнес я тост, поднимая баночку с гавайским пуншем. Потом вскрыл и сделал глоток. Никогда еще не доводилось мне ощущать подобной сладости, как вливая ту холодную отраву себе в горло. Боже мой.
Я просидел на стуле довольно долго. Была уже глубокая ночь, а я все размышлял о том неудачном дне и всей моей неудачной жизни. Я подтянул ноги к подбородку и положил голову на колени. Меня обдувал легкий ветерок из открытого окна, мерно жужжала электрическая вывеска «Дэйз-инн». Движение на улице прекратилось, люди разошлись, я наблюдал, как вдали в домах гаснут окна. Я сидел, чувствуя себя изможденным и постаревшим. Пытался не раскисать, преодолеть эту ночь, чтобы утром просто свалить к чертям из этого долбаного Чикаго. Это все, что от меня требовалось. Пережить ту ночь и выбраться оттуда.
По справедливости, мне следовало бы окочуриться той ночью. Я был жалкой кучкой компоста, поэтому донельзя удивительно, что мое тело не приказало долго жить. Проснувшись наутро, я обнаружил, что я в той же самой кожаной куртке и с банданой на голове. Утверждая, что я похож на чучело, чувак в кожаных штанах был абсолютно прав. Ну неважно, в комнате стоял дубак, но пробивающиеся сквозь все еще открытое окно лучи солнца начинали меня отогревать. Удивительно, как это я не проснулся с воспалением легких. Вообще-то, проснувшись, я почувствовал себя лучше, чем накануне. Понимаю, это весьма странно, но горло болело уже не так сильно и тело не ломило, как ночью. Я был всего лишь разбит и изнурен.
На часах было всего 7–15, по, поверьте на слово, задерживаться в этом приюте для умалишенных я не собирался. Я ополоснулся и надел чистую одежду. Оставив куртку на себе, я покидал остальной хлам в сумку. И выбрался из этой морозилки. Спустившись на смертоносном лифте на первый этаж, я, как зверь, ринулся к стойке регистрации. Этих бездельников, конечно же, на рабочем месте не было, я принялся трезвонить, чтобы привлечь к себе внимание. Мне дико не терпелось вырваться из этого места. Естественно, эти шарлатаны содрали с меня плату за междугородный звонок, но на этом и обошлось. Я отдал ключ и вышел из этого треклятого отеля.
Сумку пришлось тащить до парковки за углом. Уж не знаю, может, потому, что я был без сил, сумка казалась тяжелей, чем обычно. Моя машина стояла в первом ряду и вся была покрыта пылью и сажей. Будто пока меня не было, она самовольно сгоняла в ад и обратно.
Рядом стоял мусорный контейнер. Я протер грязь рукой и погладил мою Хондочку по крыше. И, закинув сумку в багажник, сел за руль. Как приятно было снова оказаться в собственной машине. Понимаю, что отсутствовал всего сутки, но, Господи, как же было приятно. В общем, я не стал терять время. Сдал задом из этого грязного гаража и выехал на дорогу.
И вот, вновь официально бездомный, я вернулся на шоссе и двинул в Элмхерст. Через два с половиной часа я должен был встретиться с Мэри у «Старбакса». Куда ехать после, я не знал, но думал, что разберусь ближе к делу. По правде говоря, я уповал на то, что разговор с Мэри поможет мне разрулить это, она свое дело хорошо знала. Как и в прошлый раз, доехал я довольно быстро, искать уже не пришлось. Единственная загвоздка, приехал я слишком рано. Предстояло еще несколько часов навязывать свое общество благопристойному пригородному Элмхерсту, который пугал меня до смерти. Как я уже докладывал, этот городишко плохо действовал на мою нервную систему. Нацистские полицейские Элмхерста колесили повсюду на фордах модели «Краун Виктория» и «Чуи Кэприсез». Поэтому идея рассекать по городу битых два часа не показалась мне разумной, я решил, что лучше всего припарковаться на церковной стоянке. Там была еще только одна машина, и меня никто не стал бы беспокоить. Впрочем, мне было неловко, что я таким образом использовал церковную стоянку. Сказать, что я чувствовал себя не в своей тарелке — ничего не сказать. Но, поскольку выбор был невелик, то, заехав в самый конец стоянки, я припарковался.
Прямо напротив находилась главная дорога, по которой так и сновали туда-сюда жители пригорода на внедорожниках и школьные автобусы с детьми. Каждый раз, завидев поблизости копов, я чуть в штаны не накладывал. Тот еще городок, отвечаю, если вы приезжий, поверьте на слово, лучше туда не соваться. Я попытался принять независимый и сдержанный вид, впрочем, не слишком независимый, на случай, если вдруг фашистские копы Элмхерста заметят меня. Вам, наверное, кажется, что было бы лучше вернуться на шоссе и поколесить еще пару часов, чтобы убить время, но я так не считал. Не хотелось заблудиться и опоздать на встречу с Мэри. Не люблю, когда люди опаздывают. Кроме того, я уже порядком устал мотаться по дорогам.
К несчастью, всего за сорок минут до назначенной встречи случилось то, чего я боялся. Слева от меня откуда ни возьмись образовался этот сукин сын: на стоянку зарулил местный гестаповский коп и двинул ко мне. Другая бывшая на стоянке машина куда-то испарилась, и я остался совсем один. Прекрасно понимая, что сейчас на меня наедут, я все же не мог знать наперед, что конкретно мне скажут или сделают. За свою жизнь я видел достаточно фильмов, чтобы понимать, что приезжий на броской машине в маленьком городке — нехорошее сочетание. Когда коп поравнялся с моей машиной и опустил боковое стекло, внутри у меня все оборвалось.
— Что ты здесь делаешь? — спросил он очень резким, напряжным тоном.
— Ну, — отозвался я, — жду своего друга, только приехал слишком рано. А что, здесь разве нельзя стоять?
— Это, по-твоему, похоже на место ожидания? Проваливай отсюда.
— Ладно, — отозвался я довольно противным голосом, мне совсем не понравилось, в каком тоне разговаривал со мной этот фашист. Мне хотелось выйти из машины и треснуть его по башке хреновиной для блокировки руля, но попасть за это в захолустную тюрягу — я не стремился. Многие копы недоумевают, почему их так ненавидят. Этот нацист из Элмхерста может служить объяснением. У всех копов плохая репутация из-за таких негодяев, как он. Неужели этому выродку обязательно было разговаривать со мной так грубо? Разве он не государственный служащий? Разве не из моих денег он получает зарплату?
