Дыхание Билли участилось. Я смотрел, как ходят мускулы на его животе, как дрожат веки. Он облизнул губы, откинул голову, вцепился в простыни.
— Где мы? — бормотал он, задыхаясь. — Где мы? Во льдах или в джунглях? В песках или болотах? Скажи мне.
Я был слишком занят, чтобы отвечать.
Я был Домиником Нилом, он — Билли Кроу, и секс дал нам имена и смысл.
Я дрочил ему медленно. Вверх, вниз. Не отрывая глаз от его тела. Я повернулся на бок, так, что мой живот обливался потом рядом с его бедром.
— Мы в джунглях, — шептал Билли. — Тропическая ночь. Полнолуние. Сияют звезды. На нас смотрят лесные твари. — Его дыхание участилось, кожа порозовела, взмокла от пота. — Я вижу, — прошептал он, — как они смотрят, смотрят.
Я вцепился в него сильнее.
— У них безмятежный взгляд. Они не понимают.
Я продолжал дрочить.
— Они смотрят! — закричал он. — Они смотрят! Это… крокодилы!
И тут он кончил. Изверг великолепный фонтан спермы, словно кит, всплывший на поверхность. Теплые белые капли приземлились на его грудь и живот. В ту же секунду я кончил тоже. Кончил, даже не дотронувшись до себя. Пролил свое желание по всей длине его ног. Его сперма смешалась с моей — странное зелье из очищения и удовольствия.
Он открыл глаза, поцеловал меня.
Все звуки вокруг словно изменились, и окружавшие нас предметы, казавшиеся далекими и эфемерными, пока мы занимались любовью, вернулись к своей полноте и крепости. Это был, казалось, переход в другое время, иной мир. Я услышал собачий лай, свое дыхание, почувствовал, как в воздухе разлилась прохлада. Я стал монстром и ангелом в этом восхитительном мире.
— Ты знаешь… — начал Билли.
— Что?
— После секса я всегда думаю об одном и том же. Такой образ. Я вижу его с тех пор, как впервые кончил.
— Какой образ?
— Я вижу замок. Замок с башней. Ночь. В башне горят свечи. Там сидит король. Он разговаривает со зверем. Зверем, который прикован в центре комнаты.
— Каким зверем?
— Ты сам знаешь.
— Нет, не знаю.
Он привстал, посмотрел на меня.
— Скажи мне, о чем ты думал, когда мы занимались сексом?
— О чем думал? Ну, о тебе.
— Обо мне?
Я кивнул.
— Но неужели у тебя не было фантазий? О чем-то другом? Неужели ты ничего не придумал?
Я смутился. Я чувствовал себя, словно провинился в чем-то. Как-то его обманул.
Билли ухмыльнулся, погладил мой мягкий и липкий член.
— Ну, — произнес он. — Надо с этим что-то делать.
Вот история о том, как моя мать встретила моего отца.
Жила-была девочка с рыжими волосами и голубыми глазами, которая считала себя принцессой, хотя была совсем не красива. Если сказать по правде, — а мать будущей принцессы обычно так и делала, — она была вполне обыкновенной, и от полной незаметности ее спасали только рыжие волосы, издалека казавшиеся роскошными.
Некрасивая принцесса с огненными волосами ненавидела своих родителей со страстью столь пылкой, что каждую ночь, перед тем, как заснуть, рыдала. Ее родители, не умевшие читать и писать, работавшие с двенадцати лет, почти каждый вечер возвращались из пивной навеселе, и хотя они никогда не били и не обижали принцессу, они относились к ней с таким презрительным равнодушием, что порой девочка сомневалась, существует ли она вовсе.
Принцессу звали Кэти.
У нее не было ни братьев, ни сестер, ни друзей, с которыми она могла бы поговорить, она создала себе воображаемого собеседника, выстроила свой собственный замкнутый мир и обитала в нем, ни в ком не нуждаясь. В школе ее ненавидели за замкнутость и молчаливость. Над ней открыто смеялись учителя и ученики, на площадке для игр ее толкали и щипали руки без лиц. Как она ненавидела школу! Но девочка была сильной и прекрасной в своем одиночестве. "Когда-нибудь меня полюбят, — говорила она невидимому другу. — Когда-нибудь я выйду замуж, нарожаю детей, и они будут меня любить и защищать".
По субботам она ходила на местный рынок за покупками. Все торговцы знали ее семью и справлялись о родителях.
— Да, разошлись вчера в «Кингсе», — подмигивал ей налитый кровью глаз.
— Вот как? — Кэти бесстрастно разглядывала брюссельскую капусту и репу.
— Твой отец дал жару.
— Да.
— Вот уж насмешил. Снял штаны посредине бара и угрожал…
— Помолчал бы ты, Джек, — обрывала торговца жена. — Юной Кэти вовсе не обязательно слушать про ее пьяного папашу.
— Да ладно, Кисси. Смешно же было. Ты ведь сама там была.
— Я была. А Кэти нет. И это просто скучно, когда тебе рассказывают про попойку, на которой тебя не было. Верно, Кэти?
— Да, миссис Ист.
Исты торговали овощами и фруктами. Овощами, как более мужественным товаром, заведовал Джек, фрукты были в ведении Кисси. Она гордилась своим разноцветным прилавком, и, чтобы яблоки сияли боками, натирала их рукавом джемпера. Ей помогал Сидней, шестнадцатилетний мальчик с копной кудрявых черных волос. Он был до того застенчив, что не решался даже взглянуть в глаза покупателю, которого обслуживал.
— Ну так, — продолжала миссис Ист, — что ты хочешь сегодня, Кэти, дорогуша? Как насчет вот этих яблочек? Белоснежка? Знаю, твоя мама их очень любит.
— Да. Яблок. И еще, — она зажмурилась от озорного удовольствия. Она купит что-то неожиданное и для себя. — И… пожалуй, винограда.
— Винограда?
— Да. Вот того зеленого, без косточек. — Какая роскошь! Она будет сидеть в своей комнате, читать хорошую книжку и есть виноград. — Большую гроздь.
— Мама что, захворала? — поинтересовалась миссис Ист.
— Нет. Это для меня.
— Сид. Дай мисс Кэти вон ту большую гроздь винограда.
Сидней прошел мимо них, уставившись себе под ноги, разыскал виноград и передал миссис Ист.
— Положи-ка в пакет.
Он оглянулся в поисках пакета, отыскал один, положил виноград и снова протянул миссис Ист.
— Отдай их Кэти. Неужели мне нужно тебе всё говорить?
Он издал какой-то странный хныкающий звук и передал пакет Кэти.
— Спасибо, Сидней. — Одним величественным движением Кэти откинула волосы, падающие на глаза.
Он поспешил отойти подальше.
— Иногда, — пожаловалась миссис Ист, — не знаю даже, чего от него больше — вреда или пользы. Все время приходится говорить ему, что нужно делать. У него нет и той доли разума, который Бог дал салату, у этого мальчишки. Просто нужен кто-нибудь…
— Кто бы о нем позаботился, — подхватила Кэти, и ушла, ликуя от своего открытия.
Кэти смогла вытерпеть только до четверга. Ей очень хотелось вернуться на рынок и снова увидеть Сиднея. Она замечала его молчаливое шарканье и раньше, но не придавала ему значения. Теперь он вдруг стал персонажем, частью ее плана.
— Привет, Сидней.
Он кивнул.
— Холодно сегодня, правда?
Он пожал плечами.
— Чувствуешь, как холодно, Сидней?
Он вновь пожал плечами.
— Ну ты-то не чувствуешь. Такой большой сильный мужчина. И эта работа. Все эти тяжелые ящики. Наверняка тебе все время жарко. — Она заметила очертания его плеч и груди под рубашкой и почувствовала, как замирает ее сердце, а кровь приливает к лицу. Она прижала язык к зубам от острого желания дотронуться до парня.
— Я так люблю фрукты. Какой чудесный виноград ты дал мне в прошлый раз. Я сидела на кровати, читала роман и высасывала каждую виноградинку, пока не оставалась только кожура. Наверняка ты любишь виноград. Нет? Ну тогда яблоки? Большие, крепкие яблоки? Говорят, они полезны для зубов. У тебя чудесные зубы, Сидней. Белые, как снег. Снег. Яблоки «Белоснежка» для белоснежных зубов, верно?
Тут он посмотрел на нее и рассмеялся.
— У тебя столько дел, — продолжала она. — С утра до вечера работаешь, и в дождь, и в снег. Но зато видишь все эти замечательные фрукты. Ведь это дыня, правда? Да, она и есть. Сладкая дыня. Или это арбуз? Не могу их отличить. Ни разу не пробовала, представляешь?
— Медовая дыня, — сказал Сид.
— Медовая дыня, — повторила Кэти. Сам звук этих слов заставил ее чувствовать себя окрыленной и экзотичной.
— Возьми! — Сид протянул ей оранжевый шар. — Это подарок. Я тебе дарю.
— Ты такой джентльмен, Сидней. Слишком добрый.
Так это все и началось. В каком-то смысле Сидней просто стал еще одним воображаемым собеседником, безмолвным, ждущим, когда моя сделает его самим собой. И это ей удалось. Она сформировала его характер, с абсолютной уверенностью ежедневно объясняя ему, кто он такой. "Ты — добытчик, — твердила она. — Ты — прирожденный работник. Но для этой работы ты слишком хорош. Ты молчаливый, вдумчивый человек". Она строила его, один кирпич за другим, пока не возвела крепость, но не ради него, а для того лишь, чтобы защитить себя. И он слепо поверил в версию моей матери, потому что в своей жажде обладать она была блистательна, как комета. И он чувствовал себя защищенным и безопасным в ее тени. А моя мать ощущала, как вокруг нее по орбите начинает вращаться целый мир. Она выбросила детей во вселенную своей любви, словно они были послушными спутниками, дарящими ей чувство уверенности и значения, делающими ее крепкой и стабильной в ауре материнского притяжения.
