Глядя на помидоры, отчаянно плачущие под лезвием массивного поварского ножа, я сам едва не начинаю плакать. Я жутко устал, и даже немного виски не помогает снять напряжение. Таня обеспокоена, но уведомлена, что она ничем не поможет. Ем. Мне нравится. Таня не верит. Мы пьем чай и уходим в спальню.
В течение десяти минут я пытаюсь сделать так, чтобы у меня встал. Не помогает. Таня встает, и ее маленькая грудь очаровательно выступает под приглушенным за счет диммера освещении комнаты. Еще минут десять она отчаянно мне поднимает. В итоге, несмотря на ее сильную нелюбовь к оральным ласкам, она доходит до минета. Минут через пятнадцать я уже кончаю ей на живот и падаю чуть ли не замертво. Она уходит в душ, не сказав ни слова. Об ее удовлетворенности нет и речи.
Она возвращается с несколько более свежим выражением лица. Мне это по душе, но легче не становится. Я лежу на животе. Она кладет мне ноги на спину и через какое-то время начинает ими легонько потряхивать. Это вроде как мило, но я не выражаю вообще никаких эмоций, потому что их нет. У меня в голове нечто невообразимое.
Когда Таня загорается желанием включить телевизор, я отхожу к открытому окну. Город кажется совершенно пустынным. Одиночные люди, проходящие мимо – тенями или просто картонными фигурками. Мир разделен на две части. Слева – три высотных здания с подсвеченными крышами и один отдаленный небоскреб-гигант, так и стремящийся вырасти до самых звезд. Справа – уродливая заводская труба, какая-то стройка неподалеку, низенькие здания. Я не могу понять, на какую строну меня тянет больше, но левая прельщает больше. А самое подлое – то, что на середину вообще не попасть, потому что там – только деревья, пустая дорога, странные, отталкивающие здания. Я ощущаю стойкую необходимость выбирать. Мне это не нравится. Тем не менее, я понимаю, что когда-то всегда настает пора сделать выбор. Обманывать можно всех, даже себя самого. Но недолго.
Таня театрально возмущается. Ей не нравится моя отстраненность в последнее время. Она прямо-таки чувствует, что у меня случилось что-то плохое. Она права. Несмотря на мое сомнительное к ней отношение, она достаточно умна и чувствительна. Хотя иногда я ненавижу эти качества в женщинах. Казалось бы, они должны быть самым ценным, но иногда хочется просто неизвестности и тупого секса.
На кухне из ноутбука Тани почему-то льется музыка, и сейчас я отчетливо слышу мужика, голосящего « It feels like going nowhere, but I have to move on».
Я закрываю окно, забыв о том, что хотел покурить.
Я не выдерживаю всю ночь провести с Таней. Сон не идет, а секса не хочется и того больше. Я возвращаюсь домой. У подъезда на мигу замираю, видя, как здоровая крыса пробегает по ребру двери в подъезд, перескакивает на соседнюю дверь к мусоросборнику и исчезает в щели, ведущей к мусору.
Утром я замечаю, как девочка лет шести с потрясающе большими круглыми голубыми глазами смотрит на то, как меняют мусорные контейнеры. Мне становится дурно от вида ее глаз, и они еще долго мелькают передо мной.
Набираю Саше. Вопреки ожиданиям, он берет.
- Ты как?
- Да так себе, - он явно шепеляви, хотя раньше за ним этого не наблюдалось.
- Че голос убитый?
- Спал.
- Как дело с Фахидом?
- По хуй.
- Если я спрашиваю…
- Да отъебись ты, - он бросает трубку.
Он явно долго не мог определиться – продинамить меня или поговорить. Если решил поговорить, значит, дела плохи. Значит, таит надежду на помощь. Я обещаю себе приехать к нему вечером и как следует допросить.
Мы знакомы с Сашей с детства. Фактически, мы были, как братья в школе. У нас был маленький круг посвященных – разумеется, парней, - и мы ходили на всяческие оригинальные тусовки, ездили стрелять из пневматики, зависали ночами в модном по тем временам компьютерном клубе. Как только старшие классы вышвырнули нас за борт стабильной школьной беспечности, братство рассыпалось. Саша вроде как пошел в «полимеры», стал каким-то там инженером. Делился своими соображениями по поводу того, как круто будет устроитью свое дело, но никакой конкретики от него никто не слышал. Мне вообще казалось, что это его идефикс – иметь бизнес и не работать своими руками. Когда он стал приторговывать стаффом, лично мне было ясно, что привлекательность этого бизнеса сыграло с ним злую шутку. Тем не менее, он не был крутым барыгой, параллельно работал то там, то сям, понемногу сводя в могилу родителей, искренне надеявшихся на то, что приличные вложения в из чадо на стадии учебы окупятся. Конечно, со временем, родители от него руки оттрясли, и Саша окончательно ушел в свободное плавание.
Я бьюсь в домофон минут десять, пока не появляется случайный прохожий жилец. Он пропускает меня, но я забываю его поблагодарить и быстро поднимаюсь по лестнице на четвертый этаж. Бью сразу ногами в дверь, потому что догадываюсь, что этот черт может быть просто укурен в хлам, а может уже лежать и разлагаться, и мне принципиально важно понять, что есть истина. Дверь открывается. Лицо Саши представляет из себя синяк с тремя крупными белыми пятнами в районе носа, лба и одной щеки. Он приоткрывает рот, и недавно объявившееся у него отсутствие передних зубов становится для меня фактом.
- Поговорить надо, - комментирую я свой приход и захожу, хотя меня никто не приглашает.
- Да че ты кипишуешь? – возмущенно протягивает Саша и закрывает за мной дверь.
- Это ты расскажи, какого хрена ты натворил и сколько торчишь.
- Не сильно много.
- И за несильно много Фахид дал команду тебя так разукрасить?
- Как-то так.
Саша осторожно, медленно садится в кресло. Я становлюсь у окна.
- Предлагают отдать квартиру?
- Я уже объяснил, что она не моя, - Саша старается не шепелявить. – С меня взятки гладки. У меня трудный период.
- Последние лет десять, – киваю я. – Сколько надо?
- Слушай, у меня завтра дядька приезжает сюда, я с ним договорился. Он мне даст всю сумму, да еще и с процентами. И все будет нормально.
Я даже не сомневаюсь, что он врет. Решаю дать шанс.
- А ты уверен, что и дядька тебя не кинет?
Саша кивает, потом вздыхает и уводит взгляд куда-то за окно. Его немного трясет. Взгляд у него тупой и бессмысленный. Речь явно приподнята, чтобы скрыть полное отсутствие эмоций.
- Нормально все будет.
Мы еще минут десять обсуждаем какую-то ересь. Я отчаиваюсь.
- Родители в курсе?
- Да им по хуй, - отвечает Саша, не церемонясь.
Я смотрю на него и не узнаю всегда бодро держащего спину, не унывающего даже в своей вечно дерьмовой жизненной ситуации Санька. Мы прощаемся. Я прошу сообщать, если чем смогу помочь. Ощущаю себя полным ублюдком. Саша грустно смотрит мне вслед. Я не хочу сентиментальностей. Ухожу.
- Что это за херня?
Я могу ждать такого тона от кого угодно, но не от Тани. Я могу сейчас ее обложить за одно то, что она полезла в мой мобильник, но вместо этого стою и грустно смотрю на нее. Она в ярости, но бессилие явно уже подступает. Она долго вела меня полунамеками, и теперь решила выложить карты.
Я вижу последствия того, что забыл удалить несколько смсок от Наташи и несколько соответствующих ответов. В них содержатся только пошлые намеки, без дат, времени и прочего. Глупые, почти детские сообщения двух людей, которые просто трахаются друг с другом. Но Тане они, как ни странно, не кажутся такими уж детскими.
- И что мне теперь делать? Как понимать? Что ты с ней делал?
- Послушай, это не то… - я осекаюсь.
Дерьмовые шаблонные фразы будто бы оказались заблокированы моим мозгом. Я не знаю, что еще сказать.
Я трахаю ее, потому что у нее огромные сиськи, и она любит меня.
Не лучший вариант
Я ошибся, прости меня, любимая, этого больше не будет.
Дерьмо собачье.
