Как же трудно с ней стало общаться. И как глупо – не иметь возможности поговорить с той, с кем был так близок.
– Завтра придет Гупта. Может быть, принесет настой. Она удивленно посмотрела на него.
– Он тебе рассказал? Почему?
– Потому что я ему все рассказал. Помнишь наш разговор в колеснице? Ну, когда мы ждали Гупту с золотом?
Она не помнила.
– Насчет института.
– А, это…
– Мы с Гуптой все обсудили. Если тебе по вкусу настоящая интрига, спроси, думает ли он, что Вавилон существует на самом деле.
Фессания помахала перед ним пирожком.
– Вот что мне по вкусу. – Она выставила живот. – А здесь моя интрига. Занимает все свободное место. На данный момент.
– Когда ребенок родится, о нем позаботятся служанки.
– Ш-ш-ш!
– Без стоящей интриги ты быстро захандришь. Фессания усмехнулась.
– Ох, Алекс, ты изобретаешь для меня интригу, чтобы я не отравилась! Так и скажи.
– Нет, тут совсем другое.
– Я должна сделать выбор между ножом и иголками доктора Кассандра и сам знаешь чем. Сам знаешь что представляется более безопасным. Так что не надо меня разубеждать. – Она повернула голову и прислушалась. – Сюда кто-то идет.
В следующий момент Фессания уже была у входа, встречая Музи. Алекс быстро отступил в кухню. Занятая делами Мама Забала не заметила присутствия постороннего.
– Доктор Кассандр велел тебе отдыхать после полудня, – донесся до Алекса голос Музи.
– Я проголодалась.
– У тебя разболится живот.
– Он у меня в любом случае скоро разболится. – Чавканье.
– Не думаю, что индийцу стоит появляться здесь, пока все не закончится. Я пошлю к нему Аншара – пусть передаст, чтобы не приходил.
– Нет! Гупта учит меня упражнениям, которые помогают расслабиться.
– Тебе не нужны никакие упражнения. Кассандр…
– Я знаю. Но, пожалуйста, сделай мне одолжение, Музи, мой лев. И тогда я полюблю тебя по-настоящему.
– Ты знаешь, как обращаться с парнями.
И только тут Алексу вдруг пришло в голову, что Музи не обвинял его в отцовстве. В другом – да. В забавах с его женой – да. Но не в том, что он стал отцом ее – и его! – ребенка.
Неужели Музи столь наивен, что полагает, будто Фессания забеременела после первой же ночи с ним? Определенно нет. Госпожа Гибил уже касалась этой темы за обедом в доме Мардука.
В городе Иштар и священной любви Фессания не могла выдать себя за девственницу и с помощью мешочка с бычьей кровью убедить мужа после брачной ночи, что он первый, кто отведал персика. Все было проще: Музи в голову не приходило, что отцом ребенка является кто-то другой. Жена может вести себя как последняя шлюха, но ее лоно хранит верность супругу – того требует честь. Музи ошибочно полагал, что Гибил смотрит на шашни Фессании сквозь пальцы ради сохранения мира в семье. Если так, то Гибил, разумеется, не мог бы спокойно относиться к тому, что его внук – сын раба. Скорее же всего рассуждения Музи никогда так далеко и не заходили. Как человек чести он знал, что должен быть отцом ребенка, и верил в это всей душой. Иначе быть не могло, потому что на чем бы тогда держался мир?
Музи был готов смириться и принять любые хитроумные объяснения чего угодно и даже закрыть глаза на то, что жена наставляет ему рога с каким-то рабом, но в вопросе отцовства – вопросе, задевавшем слишком глубокие эмоциональные струны – он, сам того не сознавая, уперся и отступать не желал.
Возможно даже, что Музи и на самом деле был отцом. Преимущество Алекса составляло всего несколько ночей, но достаточно ли этого для полной уверенности? И на какой такой магической интуиции основывалась убежденность Фессании? Она просто выдавала желаемое за действительное.
Впервые за несколько месяцев Алексу пришло в голову, что он вовсе не обязательно отец будущего ребенка.
Поверить в такое он не мог. Не мог даже подумать о таком. Как и Музи, Алекс отказывался считаться с возможностью этого варианта.
Дождавшись следующего визита Гупты, Алекс снова поймал его на улице.
– Вы принесли настой?
– Не могу сказать. Поговорим о другом нашем деле.
– Почему? Почему вы не можете сказать? Уж не ученица ли запечатала уста гуру?
– В некоторых случаях такое возможно. Когда ученик почти святой.
– Фес расспрашивала вас о другом нашем деле? Индиец покачал головой.
– А должна была?
– Ну, уж святого вопрос собственной реальности, на мой взгляд, должен заинтересовать.
– Ха-ха! Как же мало вы знаете о святых. Особенно беременных святых.
– А как дела с ясностью? С незамутненным восприятием истины и иллюзий?
– Гм… Предположим, вы правы. Что тогда случится с тем, кто попытается физически покинуть Вавилон? Обратит ли на него внимание какой-то бог? Пошлют ли солдат, чтобы вернуть беглеца? Или он достигнет предела и испарится?
– Может быть, ответ лежит не в той плоскости. Может, предел стоит поискать под Вавилонской башней.
– Рассчитываете на Дебору?
– Рассчитываю на Зарпанит. Никакие Деборы меня больше не интересуют.
– Что бы ни находилось под Вавилонской башней, оно должно быть частью модели Вавилона. Так ведь? Как может Нижний мир вести куда-то еще?
– Там может быть некая tekhne, через которую наш мир взаимодействует с другим.
Гупта нахмурился.
– Слишком механистический подход, друг мой. Вы говорите так, словно, идя по улице, можно найти ключ, отпирающий дверь на небеса. Ключ и небеса принадлежат к разным разрядам бытия. – Он помолчал, потом неуверенно продолжил: – Может быть, мои фокусы с невидимостью что-то выявят. Стать невидимым для существующей модели и, таким образом, независимым. А может, и не я! Может быть, Фессания, если – как я надеюсь – станет святой. Нельзя черпать воду ложкой, сделанной из воды. Воздух не спрячешь в воздушном мешке. Огонь не сожжет пламя. Лед не растопит лед. Облака не свалят каменные горы. Если мы призраки, то и бороться можем только с другими призраками. Возможно, успеха добьется святой. Слышал, вы собираетесь поохотиться на следующей неделе?
– Да. Тогда вы и используете настой?
Ответ Гупты, как обычно, не имел отношения к вопросу.
– Помните, что и призрак льва смертельно опасен для призрака человека.
– Не беспокойтесь. Мою безопасность гарантировал сам Музи. Жаль, вы не можете гарантировать безопасность Фессании.
– Мне тоже жаль. Думаю, нам действительно не обойтись без святой – даже если ее сущность есть семь долей притворства и шесть видов обмана. Наверное, именно такой святой нам и нужен!
в которой охота на льва заходит слишком далеко
Охотничий лагерь находился в двадцати минутах ходьбы (или пяти минутах езды) от Олимпийского источника. По причине этого участники экспедиции прибыли к месту назначения – и оставались до конца – грязными. Олимпия была единственным источником воды на много миль окрест, но разбить лагерь у ключа означало бы отпугнуть от него робкое зверье и обозлить опасных хищников.
Животные соблюдали некоторый этикет – возле источника никто никого не убивал, – и люди тоже подчинялись законам Вавилона, четко определявшим, сколько и каких трофеев разрешается положить в охотничью сумку. Человеку непосвященному, случайно попавшему в заповедник, включавший в себя с полдюжины далеко отстоящих один от другого оазисов, этот заповедник показался бы огромным, даже бескрайним, но ослабление запретов могло развязать такую оргию убийств, что все поголовье львов, слонов и кабанов было бы уничтожено за год-два. Иногда охотники, платившие за разрешение огромные деньги, ограничивались тем, что «убивали» зверя символически, соревнуясь в храбрости, точности и силе, но не нанося смертельного удара. Вот почему Музи был так рад
выпавшей ему редкой возможности свалить обезумевшего слона.
С полдюжины палаток, одна из них пурпурная, были разбиты на лысой макушке невысокого холма, ничем не отличавшегося от прочих, поросших мескитовыми деревьями и пало-верде и изрытых неглубокими извилистыми каньонами. Склоны их покрывали обломки рассыпавшихся скалистых вершин, между которыми высовывались креозотовые кусты, сменявшиеся на равнине кактусами. Вдалеке пощипывали травку дикие козы. Изредка тишину нарушал визгливый крик одинокого шакала, обращающий в бегство пугливых вилорогих антилоп.
На горизонте, за двойной дымкой легкого тумана и зеленого пуха полей, виднелся Вавилон, вернее, Вавилонская башня. Еще дальше к западу лежала Аравийская пустыня – непроходимая, выжженная солнцем земля. Но и поднявшись на самый высокий из холмов и повернувшись на восток, вы бы не увидели даже пики далеких и диких гор персидского Загроса.
Ввиду особой важности события – царь отправился на охоту впервые за последние два года – Антипатр, главный смотритель царских заповедников и угодий, выдал разрешение на двух зверей – льва и львицу. Согласно установившейся традиции, охотник должен был вступать в поединок пешим и предпочтительно почти обнаженным, а потому шансы на успех расценивались невысоко. Учитывая значимость предприятия прежде всего для одолевшего апатию и хворь и обретшего былую силу Александра, устроители планировали выполнить квоту хотя бы наполовину.
