Я вижу, как над вершиной горы Потреро собирается гроза. Похоже, у них там будет нешуточный ливень. А над нами благодать, ни облачка. Вот что значит микроклимат! Обожаю солнечный свет — живой, энергичный, всезаполняющий. Его лучи, словно длинные пальцы кукловода, оживляют каждую судьбу, каждую городскую драму. Правда, зритель из меня плохой — с моим-то совиным расписанием.
Пауль постоянно ноет, что я слишком много работаю. Не может понять, что это значит — быть шеф-поваром. Пахать, когда другие отдыхают.
И вот он уходит, уходит… А у меня уже готова книга.
Любовник или книга? Жизнь или карьера?
Люди живут, не задумываясь об этих развилках; кажется, что выбор можно отложить на потом. Но наступает момент, когда откладывать больше нельзя. И ты вдруг понимаешь, что выбор давно сделан, а ты даже не заметил.
Кухню теперь придется оставить на Льюиса — но не для того, чтобы поехать с Паулем! Все гораздо проще: книгу необходимо рекламировать. Пиарить великолепного Грега Томлина… Разве этого я хотел? Мелькать в телевизоре, на газетных страницах, на обложках? Единственное, что я люблю,— это готовить. А приходится заниматься самопродажей. Хотя вроде бы кто мне мешал? Можно и кухню держать, кулинарить людям на радость…
Спрос — вот главный наркотик. Когда на тебя появляется спрос, в голове что-то щелкает. И превращаешься в раба, готового на что угодно, лишь бы оставаться в потребительской струе.
Но беса не обманешь: чем шире улыбка и холоднее сердце, тем страшнее упадок и запущенность в доме.
Я лежу на мягкой постели. На постели из моих собственных костей, которые, похоже, расплавились и пропитали матрас. Тело обнажено, лишь пах прикрыт тряпицей. Надо мной стоит Кей — в моей любимой серой вельветовой мини-юбке. А кроме юбки — ничего. Кей задирает подол и показывает гладко выбритый лобок, как у порнозвезды.
— Ты же никогда… не брила,— хриплю я.— Сколько я ни просил…
Она прикладывает палец к губам:
— Тс-с… Это секрет.
Она склоняется низко — крепкие грудки нависают над лицом, черные волосы струятся водопадом… Пахнет свежестью и солнцем…
Я слышу шум и приоткрываю глаза. Ослепительный свет. Я лежу на тротуаре рядом с телефоном, как последняя пьянь. С трудом поднимаюсь на четвереньки. То ли усталость виновата, то ли жара. То ли алкогольная ломка наконец наступила. А может, все вместе. Может, Кибби-громоотвод на таком диком расстоянии неэффективен, и приходится за все платить самому.
Несмотря на одуряющий зной, я дрожу от озноба. Встаю, ковыляю к дороге, ловлю такси. Возвращаюсь в квартиру Дороти. Остаток дня провожу на диване, лениво листая «Хроники Сан-Франциско» и наугад тыкая пульт — из шестисот с гаком программ можно худо-бедно смотреть только шоу «Займемся ремонтом» на канале «Би-би-эс Америка 163». Дороти, к счастью, возвращается не поздно — и без передышки закрывается в кабинете, на ходу виновато бросив:
— Извини, милый, надо кое-что доделать.
Ну вот, я уже превращаюсь в привычный предмет обстановки.
— Не вопрос, малыш!— Я подмигиваю, борясь с головокружением.
Свежий воздух не помешает. Выхожу на крыльцо, дышу полной грудью. Может, уровень сахара понижен? Вернувшись в квартиру, я наливаю себе апельсинового сока, делаю кофе, намазываю бублик арахисовым маслом. Подумав, снимаю излишки ножом: жирная штука, бедному Кибби это сейчас ни к чему. Как, впрочем, и кофеин. Я отношу кофе Дороти.
— О, спасибо, милый!— радуется она, не отрываясь от экрана.— Для меня это как солярка для трактора.
Что ж, намек понятен. Я тихонько разворачиваюсь и возвращаюсь к своим бубликам. Из головы не идет Брайан Кибби. Даже океан не помеха — его судьба по-прежнему в моих руках. Или нет? Может, сила заклятия обратно пропорциональна расстоянию? Может, он вообще вышел из радиуса действия? Живет сам по себе, никак со мной не связан, и переживать о нем не обязательно. Может, мое будущее здесь, с Дороти Камински?
Я сижу за мраморным столиком, шелестя газетой, надеясь, что вялое тело нальется наконец утраченной силой. В разделе «Книжное обозрение» карикатура — я смотрю и не верю своим глазам! Дядька в поварском колпаке, с черным чубом. Густые брови, острый подбородок, злодейские усики а-ля Дик Дастардли…
Да это же…
Чтоб я провалился!
От вялости не остается и следа. Даже не успев прочесть заголовок, я уже знаю: это Грег Томлин! Статья посвящена его новой книге — обстоятельная, на весь разворот. Мерзавец наверняка мой папаша! Иначе и быть не может. В конце приписка: завтра вечером, там-то и там-то, автор встречается с читателями. Ну что ж, вот и встретимся.
Книжный магазин разместился в Г-образном крыле супермаркета на знаменитой авеню Ван-несс. Это широкая рычащая магистраль, на которую центр города нанизан, как мотылек на булавку. Давеча я решился рассказать Дороти о моей поисковой миссии и о подозрениях насчет Грега Томлина. Она выслушала с энтузиазмом и даже вспомнила, что однажды обедала в его ресторане. С собой я ее не взял, невзирая на просьбы. Первое рандеву должно состояться с глазу на глаз.
Перед моим уходом мы от души порезвились. Сперва я долго вылизывал ее пипку: ласкал влагалище языком, прикусывал клитор, дразнил и так, и этак — она сжимала бедра вокруг моего лица, цеплялась руками за затылок…
— Ах, мучитель…
— Мммпфффф,— рассудительно отвечал я, продолжая раз за разом доводить ее до исступления, смакуя ее оргазмы, как нанизанные на нитку ягоды.
Затем я вошел в нее и начал яростно трахать. Мы кончили одновременно — миг ослепительного наслаждения растянулся на века… Потом мы лежали, обессилев, на мокрой от пота простыне. Дороти словно опьянела. Когда я уходил, она неразборчиво бормотала в полутьме, еле ворочая языком. Верно говорят: трезвый любовник не в пример лучше хмельного. Дело не только в жизненной энергии. Для мужчины, сказавшего «нет» спиртному и наркотикам, хороший секс — единственная радость, которую он, ясное дело, старается растянуть, и обалдевшая партнерша, как следствие, испытывает множественный оргазм, умиленно думая: вот это жеребец!
Я и сам, признаться, слегка не в себе. Иду, покачиваясь, между рядами терпеливых читателей и усаживаюсь на свободный стул. Публика собралась пожилая, солидная, человек пятьдесят, среди них две или три скучающие домохозяйки. Я листаю свежекупленную книгу Томлина с нарастающим беспокойством: чуть не из каждого абзаца торчит гомосексуальный вопрос.
Наконец появляется автор. Под жидкие аплодисменты он усаживается в большое кожаное кресло, а напротив в точно такое же кресло садится его спутник, отрекомендовавшийся как директор книжного магазина. Я жадно разглядываю Грега Томлина — и чувствую горькое разочарование. Мало того что гомик, так еще и коротышка! При таком смешном росте мерзавец просто не может быть моим отцом! Злосчастную карикатуру, видимо, рисовали не с оригинала, а с обложечной фотографии, сделанной еще при царе Горохе. У Грега Томлина наших дней чуб отнюдь не черный и густой, а седой и жидкий. Его розовая рожа пестрит лопнувшими сосудиками, что говорит об излишней нервозности и повышенном давлении либо о склонности к возлияниям. Ничего общего с моим воображаемым калифорнийским отцом — поджарым, рослым и загорелым.
После занудного выступления директора магазина Томлин подходит к пюпитру и зачитывает отрывок из книги. Начинает он неуверенно, через пень-колоду, однако скоро находит нужную струю и в целом выступает весьма неплохо, на радость поклонникам. Правда, к концу я уже зеваю: на мой вкус, отрывок длинноват. Закончив чтение, Томлин начинает отвечать на вопросы — и тут же превращается в типичного гея-интеллигента — махрового, самовлюбленного, язвительно-остроумного, съевшего зубы на Оскаре Уайльде.
В его книге мало кулинарии. По сути, это мемуары с постельным душком, облагороженная версия сальных британских таблоидов типа «Члены моей юности», от души приправленная умными словами. Меня, понятное дело, интересуют в основном места, посвященные таверне «Архангел».
…восхитительный грот хаоса, сплетен и скандалов, который сразу сделался — и остается поныне — моим духовным домом. В его стенах я научился готовить; более того, познал бездонное безумие плотских утех, совокупляясь без разбора с официантами и поварами всех мыслимых и немыслимых возрастов, полов и цветов кожи.
Что ж, девчонка с зелеными волосами, балдеющая от панк-рока, вполне могла попасть под раздачу. Но сходятся ли даты, вот вопрос! Где, а главное — на ком находился Грег Томлин в воскресенье двадцатого января 1980 года, за девять месяцев до появления на свет Дэниэла Джозефа Скиннера?
Несмотря на провокационный характер книги, вопросы не отличаются дерзостью: главным образом читателей интересуют рецепты того или иного блюда, а на биографию автора им наплевать. Томлина этот факт, по-видимому, раздражает. Чего же он хотел? Повар — это всего-навсего повар. Он может что угодно о себе возомнить, но, по сути, от него ждут лишь одного: чтобы приготовил пожрать. Людей интересуют не альковные секреты, а кулинарные. Я не в счет, это исключение.
