Владимир Шинкарёв - Папуас из Гондураса

– Лорд Хронь будет неформальным лидером экспидиции, – устало сказала Фрау Маргрет Фон Моргенштерн, – но необходим и формальный.

– А, чтоб меня черти побрали! Тысяча чертей! Тысяча диких кабанов! Какой ещё, к чертям собачьим, неформальный лидер? – с лютым бешенством закричал на Фрау Маргрет Мак-Дункель.

– Ну ты и ярыга, видит Бог, – спокойно сказал ему Виторган, – что ты ореш на всех? Ты-то чего хотел?

– Я, я, черт меня подери? Тысяча чертей! Тысяча залпов мне в задницу! Я хочу, чтобы вы все, черт вас разорви, заткнули свои пасти и слушали меня!

– Ну, говори, мы тебя слушаем, видит Бог.

Мак-Дункель, немного порычав и похрипев, стукнул по столу и сказал:

– Нам нужно, черт вас побери, чтоб всех разорвало… то есть, черт возми, я говорю, чтоб тысяча чертей, тысяча залпов вам в задницу… Черт! – сбившись с мысли он грохнул кулаком по столу.

– Если бы вы, сэр, поменьше чертыхались, вам бы удалось более связно изложить свои соображения, – заметила Фрау Моргенштерн.

– А? Черт! Учить меня, куропатка, вздумала? «Если бы, да кабы»? Накоси, выкуси, чтоб у тебя повылазило! Морген Фри – нос утри! Молчи, пока зубы торчат! Слушай все! Нам нужно Мак-драммондов… Да, черт! Нам нужно пустить гонцов по всей горной Шотландии и созвать всех Мак-драммондов и чтобы собрались все О'Брайены, О'Паньки, распустили знамена и с грозными песнями спустились с горы, чтобы за ними ехали поэты вроде О'Хапкина и воспевали их, чтобы, черт побери, они шли, свирепо печатая шаг, по равнине, выжигая каменным железом гнезда вигамудов, чтоб, черт побери… – в восторге вдохновения Мак-Дункель стукнул кулаком по столу с такой силой, что у Лрода Хроня из тарелки выплеснулся весь суп жульен.

– Все это очень поучительно, сэр, – горько сказала Фрау Маргрет, – но намечаемая вами резня в кланах горной Шотландии не поможет вам в поисках алмаза.

– Да, вернемся к вопросу об экспидиции к острову, – по-деловому начал Виторган.

– Давайте пригласим главным Джакоба Кулакина, – неожиданно для всех сказала славная, но молчаливая и некрасивая леди Елизабет Хронь.

Все недоуменно оглянулись на нее, прикидывая свои изображения. В наступившей тишине было слышно только, как Лорд Хронь, с аппетитом чавкая, хлебает суп жульен.

– Влюбилась? – истончила Фрау Моргенштерн, сузив глаза.

Славная девушка зарделась как маковый цвет.

– Это что-ж за Кулакин такой, черт, чтоб его взяли и разобрали! Это не из Ньюгейтских ли Кулагиных?

– Это он. Он тут околачивался, – произнес Виторган, двигая жевалками. – Знаю этого, видит Бог, малого. Из хорошей семьи, но глуп как папуас.

– Джакоб очень умный! – горячо сказала славная девушка. Изнывая, она искала нужных доводов, – скромный… Он настоящий оргонафт!

– Что, здорово зашибает? – сочувственно спросил Лорд Хронь, прерывая трапезу.

– Сэр, – с раздражением процедил Виторган, – термин «аргонафт» не имеет настолько прямого отношения к термину «алкоголик», как это вам представляется.

– Ты дело говори, а не учи ученого!

– Батюшка, да он в рот не берет! – вступилась леди Елизабет.

Лорд Хронь разочарованно пошамкал губами.

– Э-э-э… вздор! Такой как Кулакин? – спохватилась Фрау Моргенштерн. – Поговорим серьезно и закончим это дело. У меня на примете подходящий человек – Монтахью Мак-Кормик.

– Лысый Монтахью? Да ведь это настоящий разбойник, – спокойно ответил Виторган.

– Зато… замечательные внешние данные, – как-то странно возразила Фрау Маргрет.

– Причем здесь внешние данные? И какие у него такие внешние данные? Рожа рябая, лысый.

– С лица не воду пить, – быстро парирует Фрау Маргрет.

– Ну, видит Бог, это единственный довод. Этот Монтахью такого пошива молодец, что его не то что за алмазом, а за бутылкой послать нельзя.

– Что-ж, тогда я предлагаю кандидатуру Джона Глэбба.

– Стой, черт подрал! Джон Глэбб? Разве он из Шотландии? Что-то не помню такого, сто залпов ему в задницу!

– Очередной бандит с большой дороги, – двигая жевалками, желчно сказал Виторган, – ни какой он не шотландец, а американец. И даже не американец, а немец, а точнее грузин.

Фрау Маргрет фон Моргенштерн гневно сверкает глазами. Виторган продолжает что-то раздраженно бубнить, а камера телеоператора неожиданно переносится на чердак палаццо Лорда Хроня, где на полу, приложив ухо к щели, лежит лысый Монтахью. Поскольку зритель с ним не знаком, на экране так и написано: Лысый Монтахью Мак-Кормик.

Щель в потолке в столовой, и, соответственно, полу чердака мала и Монтахью плохо слышно и почти ни чего не видно. Он достал нож и начал расширять яростно щель. С потолка отделился пласт штукатурки и упал прямо в тарелку Лорда Хроня.

В соответствии с лучшими традициями комедийного жанра весь суп Жульен брызгнул в лицо и без того постоянно взбешенного Мак-Дункеля.

Мак-Дункель сидит совершенно неподвижно, плотно сжав зубы и закрыв глаза. Что с ним сейчас происходит? Незнаю. Ну ладно.

Лорд Хронь рукой вытащил из тарелки кусок штукатурки и положил его на скатерть. Подумав, взял его и бросил на скатерть.

– Как там бишь, алканафта твоего? – обратился он к дочери.

– Кулакин, батюшка, Джакобб Кулакин!

Фрау маргрет, высморкавшись, встала и вышла из столовой, взяв у полуголого негра факел.

Под жудкую музыку идет по лестнице – навстречу ей блестят желтые зубы, нож и лысый Монтахью.

– Тебе не холодно на чердаке? – заботливо спросила Фрау Маргрет, ежась от ветра, дующего вниз по черной, сырой лестнице.

– Ах, ты… – забывшись в полный голос закричал лысый Монтахью и она торопливо положила руку к его ещё рычавшей пасти.

Он стал что-то торопливо шептать ей, выразительно сжимая кулаки; она слушала его, клацая зубами и покачивая челюстями, как акула.

Через некоторое время Фрау Моргенштерн стала прислушиваться к чему-то внизу и затем приподняв подол, сбежала по лестнице, громко стуча каблуками.

Внезапно сверху послышались другие шаги и перед Монтахью предстал пожилой – лет сорока восьми – мужчина среднего роста, неброско, но со вкусом одетый в темно-синий камзол с длинными манжетами, высокие морские сапоги с опущенными изящными отворотами, черно-серый плащ, гармонирующий с камзолом. Приглушенной белизны парик венчал чело незнакомца (треугольную шляпу он учтиво держал в руке). Незнакомый джентельмен имел несколько грузное, но умное лицо, проницательные грустные глаза и решительный, но скорбно сжатый рот.

Лысый Монтахью выхватил из широкого накладного кармана револьвер и в упор выстрелил – незнакомый джентельмен, ни проронив ни звука, замертво упал и покатился по лестнице, так и не успев сделаться персонажем фильма.

Да, сэр, да! Таковы жестокие законы реализма – в каком-нибудь поверхностном повествовании с героем ничего, ничего-ничегошеньки смертельного до самого конца не случится. А я вынужден расстаться с этим, может быть самым любимым, тщательно продуманным персонажем сразу, хоть бы дальше пошло все через пен-колоду.

Да, правильно сказанно: телефильм – это отражение действительности в художественных образах.

Нет, даже: телефильм – это прямое отражение окружающей нас действительности в высокохудожественных образах.

И даже гораздо круче.

Тут ударил страшный мороз. Газеты с вполне идиотским энтузиазмом информировали, что «январь разгулялся!», «вото так морозец, – радостно сообщал синоптик, – давно европейская часть СССР не видела такого мороза».

Видимо воодушевление объяснялось тем, что надеялись на рекорд – на самую холодную зиму за столько-то лет. И рекорды весьма встречались. «Самая низкая температура, абсолютный минимум для данных мест зафиксирован сегодня в Курске, Орле, Воронеже» – говорил по всем трем программам синоптик, надменный от сознания значительности своей профессии.

Люди ошалели от холода, особенно выигрышного от того, что транспорт на половину встал и до работы нужно было добираться часами.