Ознакомительная версия.
— Сейчас прямо поветрие в Нью-Йорке, у всех мандавошки, — сказал один из дедков.
— Правда?
— Ага. Ты ведь недавно в Нью-Йорке?
— Ага.
— И ты то есть не знаешь, что тут у всех мандавошки?
— Не знаю.
— Так вот. Вчера до меня домогалась одна красотка. Хотела, чтобы я ей заправил. А я сказал: «Нет, малышка, никакого разврату».
— Правда?
— Ага. Я сказал ей, что я ее трахну, если она даст мне пятерку.
— И что, она дала пятерку?
— Нет. Предложила мне банку грибного супа.
Мы добрались до конца вагона. Дедки вышли наружу и направились к другому вагону, стоявшему ярдах в пятидесяти от первого. Под нами чернела какая-то яма глубиной футов в сорок, а идти приходилось по шпалам. Причем можно было бы запросто проскользнуть между этими шпалами и рухнуть вниз.
Я выбрался из вагона и пошел, осторожно ступая по шпалам. В одной руке — консервный нож, в другой — стопка плакатов. По соседним путям прошел поезд с пассажирами. Его огни осветили дорогу.
Поезд проехал. Я оказался в сплошной темноте. Не видел ни шпал, ни промежутков. Я замер на месте.
Дедульки кричали мне из вагона:
— Иди быстрее! Чего ты встал?! У нас много работы!
— Подождите! Я вообще ничего не вижу!
— Мы не можем торчать тут всю ночь!
Глаза потихонечку привыкали к темноте. Я осторожно пошел вперед, медленно переставляя ноги со шпалы на шпалу. Забрался в вагон, сложил плакатики на пол и сел. Ноги были как ватные.
— Что случилось?
— Не знаю.
— Что с тобой?
— Здесь же запросто можно убиться.
— До сих пор никто никуда не упал.
— У меня ощущение, что я буду первым.
— Это все в голове.
— Я знаю. Как мне отсюда выйти?
— Там есть лестница. Только смотри, осторожнее.
Берегись поездов. А то идти надо через пути.
— Ага.
— И не наступи на третий рельс.
— А это что?
— Это рельс под напряжением. Он золотой. То есть по цвету как золото. Ну, ты увидишь.
Я пошел к лестнице. Дедки наблюдали за мной из вагона. Да, там был золотой рельс. Я переступил через него, подняв ногу повыше.
По лестнице я спустился бегом. Наполовину бежал, наполовину падал. Прямо у выхода, через дорогу, был бар.
Смена на фабрике собачьего корма продолжалась с 16:30 до часа ночи.
Мне выдали грязный белый передник и плотные матерчатые перчатки. Дырявые и прожженные в нескольких местах, так что пальцы выглядывали наружу. Инструкции я получил от беззубого эльфа с бельмом на глазу; бельмо было бело-зеленым в паутинке синих прожилок.
Он проработал на этой фабрике девятнадцать лет.
Я прошел на рабочее место. Раздался свисток, и конвейер пришел в движение. По ленте поползли собачьи галеты. Специальный аппарат выпечатывал изтестаровные кружочки, которые потом ссыпались на тяжеленные металлические противни с высокими железными краями.
Я взял противень и поставил его в печь у себя за спиной. Когда я обернулся, меня уже ждал следующий противень. Замедлить их поступление было никак невозможно. Они останавливались только тогда, когда происходил какой-нибудь сбой в механизме. Это случалось нечасто. А когда все же случалось, эльф по-быстрому устранял неполадку.
Пламя в печи поднималось на высоту футов в пятнадцать. По конструкции печь походила на чертово колесо. В каждой духовке помешалось по двенадцать противней. Когда человек при печи (то есть я) заполнял всю духовку, он нажимал на рычаг, который включал механизм, крутящий колесо: заполненный духовой шкаф перемещался на один уровень вниз, а сверху прибывала следующая пустая духовка.
Противни были тяжелыми. Подняв хотя бы один, уже можно было изрядно выбиться из сил. И лучше не думать о том, что тебе надо тягать эти дуры восемь часов кряду, несколько сотен противней в смену, потому что тогда лучше сразу убиться. Зеленые собачьи галеты, красные собачьи галеты, желтые, коричневые, фиолетовые, синие, со специальным комплексом витаминов, вегетарианские.
От такой работы люди устают. У них наступает упадок сил, предельное утомление, когда у тебя едет крыша, и ты выдаешь совершенно безумные, гениальные вещи. У меня тоже сорвало чердак. Я ругался, разговаривал сам с собой, травил анекдоты, пел песни. Ад кипел смехом. Даже эльф смеялся надо мной.
Я продержался там пару недель. Каждый раз приходил на работу пьяный. Но всем было плевать. Это была такая работа, на которую никто не хотел идти. После часа у печи я становился трезвым как стеклышко. Руки были сплошной ожог. Каждую ночь, возвращаясь домой, к себе в комнату, я садился и протыкал волдыри иголкой, которую стерилизовал, обжигая спичками.
Как-то раз я пришел в цех пьянее обычного. И наотрез отказался работать.
— Все, с меня хватит, — объявил я.
У эльфа случилась психологическая травма.
— Как же мы тут без тебя, Чинаски?
— Ну…
— Доработай хотя бы эту смену!
Я обхватил его голову борцовским захватом и сжал. Его уши побагровели.
— Ах ты, мелкая сволочь, — сказал я. А потом отпустил его.
В Филадельфии я сразу снял комнату и заплатил за неделю вперед. Ближайшему бару было лет пятьдесят, не меньше. Там пахло полувековой мочой, дерьмом и блевотиной, проникавшими в помещение сквозь доски пола из съемных комнат внизу.
Было полпятого вечера. На пятачке в центре бара дрались два мужика.
Парень, сидевший справа от меня, сказал, что его зовут Дэнни. Того, кто был слева, звали Джим.
Дэнни держал во рту зажженную сигарету. В воздухе просвистела пустая пивная бутылка. Пролетела, чуть не задев Дэнни по носу. Он даже не шелохнулся, не стал смотреть по сторонам. Просто стряхнул пепел в пепельницу.
— Чуть сигарету не выбил, козел! Еще раз так сделаешь, урою!
Бар был переполнен. Среди посетителей имелись и женщины. Несколько домохозяек, туповатых и жирных коров, и пара-тройка вполне симпатичных девчонок, переживающих трудные времена. Пока я сидел, одна из девчонок ушла с мужиком. И вернулась минут через пять.
— Элен! Элен! Как тебе удается?
Она рассмеялась.
Еще один парень сорвался с места, горя желанием опробовать эту девчонку.
— Должно быть, она хороша, чертовка. Надо попробовать и убедиться!
Они вместе вышли из бара. Элен вернулась через пять минут.
— У нее там, наверное, между ног всасывающий насос.
— Это надо попробовать, — заявил древний дедок, сидевший в самом углу. — А то у меня не стояло с тех пор, как Тедди Рузвельт отдал Богу душу.
Элен провозилась с ним десять минут.
— Хочу сандвич, — сказал толстяк. — Кто-нибудь сходит за сандвичем?
Я сказал, что схожу.
— С ростбифом, соусом и всеми делами.
Он дал мне деньги.
— Сдачу можешь оставить себе.
Я дошел до заведения, где делали горячие сандвичи.
— С ростбифом, соусом и всеми делами, — сказал я продавцу, толстому дядьке с необъятным животом. — И бутылочку пива, пока я жду.
Я выпил пива, взял сандвич, вернулся в бар, отдал бутерброд толстяку и нашел место за столиком. Передо мной появился стакан с виски. Я его выпил. Появился еще стакан. Я его выпил. В музыкальном автомате играла музыка.
Ко мне подошел молодой парень лет двадцати четырех.
— Мне надо вымыть жалюзи, — сказал он.
— Вымыть жалюзи, оно никогда не помешает.
— Ты что делаешь?
— Ничего. Пью.
— Так что насчет жалюзи?
— Пять баксов.
— Согласен.
Его звали Билли, но все называли его Малыш Билли. Он был женат на хозяйке бара, тетке сорока пяти лет.
Он принес мне два ведра, какое-то моющее средство, тряпки и губки.
Я приступил к первым жалюзи.
— Выпивка за счет заведения, — сказал Томми, ночной бармен. — Пока работаешь — пьешь сколько хочешь.
— Стакан виски, Томми.
Дело шло медленно; пыль на рейках слежалась в твердую корку грязи. Несколько раз я порезался о металлические перекладины. От мыльной воды порезы щипало.
— Еще виски, Томми.
Когда я закончил с первыми жалюзи, посетители бара подошли посмотреть на мою работу.
— Красота!
— Да уж, стало гораздо приличнее.
— Теперь тут, наверное, поднимут цены.
— Еще виски, Томми, — сказал я.
Я принялся за вторые жалюзи. Потом мы с Джимом сыграли в пинбол, я выиграл четвертак, потом сходил в сортир, вылил грязную воду, набрал чистую.
Со вторыми жалюзи я провозился еще дольше. Опять порезался, и не раз. Похоже, что эти жалюзи не мыли лет десять. Потом я снова сыграл в пинбол, выиграл очередной четвертак, а Малыш Билли начал орать, чтобы я шел работать.
Мимо меня прошла Элен, направлявшаяся в женский сортир.
— Элен, когда я закончу, я дам тебе пять баксов. Пять баксов — нормально?
— Нормально. Только, когда ты закончишь, у тебя вряд ли встанет.
Ознакомительная версия.
