Тут Мартин услышал вопль ассистента:
— ЭЙ! ВЫ ЧТО ДЕЛАЕТЕ?
Мартин приподнялся. Женщина отскочила к двери. Она дико таращилась на него.
— ВЫ С УМА СОШЛИ? — снова заорала она.
В кабинет вбежал доктор Уорнер.
— Что случилось, Дарлин?
— ЭТОТ КРЕТИН МЕНЯ ЛАПАЛ!
— Это правда, сэр?
— Не знаю, наверное…
— А Я ЗНАЮ! ОН ЛАПАЛ МЕНЯ ЗА ЗАДНИЦУ!
— Я не хотел, это случайно получилось, как во сне…
— Вы не должны позволять себе подобных вещей, сэр, — пожурил его доктор Уорнер.
— Я знаю, я понимаю, что это ошибка, я… Я не знаю, что сказать…
— НАДО ЗВОНИТЬ В ПОЛИЦИЮ! ПУСТЬ ЕГО ПОСАДЯТ! ОН ОПАСЕН! — вопила ассистент.
— Вы правы, — смирился Мартин, — вызывайте полицию. Я подожду. Меня действительно нужно изолировать. То, что я сделал — абсолютный идиотизм. Я извиняюсь, и осознаю, что одних извинений недостаточно.
— Ну, раз так, — согласился доктор Уорнер, — вызывайте полицию, Дарлин.
— Нет, — вдруг отказалась ассистент, — пусть идет. Видеть его не могу. Просто выгоните его отсюда!
Мартин был сильно удивлен перемене ее намерений.
— Спасибо, — промямлил он, — поверьте, я никогда раньше не совершал ничего подобного, так что простите меня!
— Уходите немедленно, — отвернулась Дарлин, — или я передумаю!
— Пойдемте, вам лучше уйти, — потянул его за собой доктор Уорнер.
Мартин выбрался из кресла и вышел из кабинета. Оказавшись на улице, он отыскал свой «БМВ», нащупал в карманах ключи, открыл дверцу и сел за руль. Вырулив со стоянки, он выехал на бульвар и остановился у светофора. Когда загорелся зеленый, Мартин повернул направо. Он двигался с общим потоком машин до следующего светофора. Загорелся красный, и Мартин остановился. Он сидел в окружении других машин и думал: «Все эти люди, они ничего не знают обо мне». Загорелся зеленый, и он снова поехал вместе со всеми. Он двигался в противоположном направлении от дома, но это не имело для него никакого значения.
Примечания к рассказу «В ступоре»
Гарольд Харт Крейн, американский поэт. Родился в 1899 году в Гарретсвилле, Огайо, в семье крупного сахарозаводчика. Не имея серьезного образования, с детских лет Гарольд пристрастился к литературе, отдавая предпочтение английским авторам елизаветинской эпохи (Шекспир, Марло) и французским поэтам XIX века (Рембо, Верлен). Намерение сына стать стихотворцем отец встретил с негодованием, однако Гарольд сумел настоять на своем и отправился покорять Нью-Йорк. Здесь он погрузился в мир литературной богемы и общался с такими «мэтрами», как Аллен Тэйт, Кэтрин Энн Портер, Джин Тумер и др. Своим кумиром Крейн считал Т. Эллиота, но при этом пытался придерживаться американских традиций стихосложения, заложенных У. Уитменом.
В 1926 начинающий поэт выпустил сборник стихов «Белые небоскребы». Главным же произведением Крейна принято считать другой сборник — «Мост» (1930), в котором автор «достаточно экспрессивно и новаторски выразил собственное видение исторической и духовной миссии Америки».
Пристрастие к алкоголю и сумбурная личная жизнь расшатали и без того неустойчивую нервную систему поэта. Частые психические срывы мешали ему обзавестись постоянным окружением и усугубляли чувство одиночества. Собственное творчество не находило должного отклика у критики и читателей. Вероятно, все эти причины толкнули Крейна на самоубийство. В 1932, возвращаясь из Мексики в Нью-Йорк, он прыгнул с палубы корабля прямо под вращающийся винт машины.
Эрнест Хемингуэй (1899–1961 гг.) родился в окрестностях Чикаго в семье доктора и на протяжении последующей жизни «активно боролся со своим мелкобуржуазным прошлым». Романами «Фиеста», «Прощай оружие», «Иметь и не иметь», «По ком звонит колокол» он создал себе имидж прогрессивного интеллектуала и настоящего мужчины — любителя женщин, приключений, корриды, охоты, рыбной ловли, бокса и вообще всего того, что положено настоящему мужчине. После романа «Старик и море» получил в 1954 году Нобелевскую премию.
Был женат четыре раза. С 1939 года жил в своей усадьбе на Кубе. Несмотря на свою широко известную «левизну», после прихода к власти Фиделя Кастро (1960 год) предпочел вернуться в США. Но смена климата повлекла за собой депрессию. Хэм перестал писать, забросил охоту, отстранился от женщин и застрелился. После этого в память о своем кумире все прогрессивные интеллектуалы и настоящие мужчины стали отращивать себе бороды.
Томас Чаттертон, английский писатель. Родился 20 ноября 1752 года в Бристоле. Отец его был хормейстером в местной приходской церкви и умер за 3 месяца до рождения сына, оставив беременную жену и дочь Мэри (3–х лет). Мать Томаса Сара Чаттертон была образцовой домохозяйкой и души не чаяла в своих детях. Постоянно получая от нее сладости и карманные деньги, Томас обещал, что будет заботиться о матери потом, когда станет богатым и знаменитым.
В 1760–1767 Чаттертон учился в Солтонской школе для детей из бедных семей. Здесь он овладел началами чтения и письма, и со временем развил полученные навыки благодаря постоянному самообразованию. Увлекшись всеобщим интересом к рыцарским временам, он занялся литературными мистификациями. От имени вымышленного монаха XV века Томаса Раули Чаттертон выпустил несколько сочинений на средневековом английском языке («Превосходная баллада о милосердии», поэмы «Турнир», «Битва при Гастингсе» и «Парламент привидений», многочисленные сатиры, эклоги и даже научный трактат «Расцвет живописи в Англии»), Кроме того, его перу принадлежат несколько статей на политические темы и ряд драматических произведений (трагическая интерлюдия «Ийэла», бурлеска «Месть»).
В апреле 1770 Чаттертон переехал в Лондон. Вскоре его мистификации были разоблачены знаменитым писателем и любителем средневековья X. Уолполем. Испытывая острую нужду в средствах на жизнь, Чаттертон вдобавок оказался «героем» громкого литературного скандала и впал в совершенное отчаяние. 24 августа 1770 года молодой и талантливый поэт покончил жизнь самоубийством. Будучи изданы посмертно, его произведения превратились в своеобразную сенсацию и принесли покойному настоящую славу. Впоследствии к трагической судьбе Чаттертона обращались такие литературные корифеи, как У. Вордсворт, Дж. Китс, А. де Виньи, Д. Россети.
Уважаемый редактор!
Я признаю, что сорвал все мыслимые и немыслимые сроки, но виной тому лавина тривиальностей, обрушившаяся на меня. В качестве аргументации приведу лишь малую толику тех мелочей, в которых так основательно погряз: женский вопрос, ремонт автомобиля, наплыв гостей и множество подобных вещей, которых я даже не в силах запомнить. Единственное, что прочно врезалось мне в память, это эпопея со сменой водительского удостоверения. Каждый раз, когда подходит срок обновлять права, я начинаю понимать, насколько я постарел. Новые права — еще один шаг к могиле, причем это действует на меня сильнее, чем, скажем, Новый год или день рождения. И хотя я вовсе не собираюсь умирать в скором времени, но от ощущения неотвратимости этого становится не по себе. Поэтому каждые четыре года накануне обновления водительского удостоверения я основательно напиваюсь. Итак, очнувшись к обеду, я поехал в Голливудский департамент автотранспорта. Башка трещала так сильно, что я не мог сообразить, куда ехать. Покружив в полусознательном состоянии, я притормозил возле первого попавшегося бара, кажется, это было на Лас-Пальмас или Чироки, короче, рядом с Голливудским бульваром. Я припарковался, зашел в бар, взял бутылку «Хейникена» и прикончил прямо из горлышка…
А неподалеку от меня, через два стула, сидела какая-то бабенция, прическа у нее смахивала на ощетинившегося Дикобраза. И еще одна интересная деталь: на ней был какой-то невообразимый балахон, похоже, она просто взяла простынь, очень грязную простынь, проделала посередине простыни дырку и просунула в эту дырку свою чумовую башку.
— Эй, — окликнула меня эта бабенция.
Я повернулся.
— Я цыганка Елена.
— Филипп Месбелл — безработный авиадиспетчер, — представился я.
— Погадать тебе, Филипп?
— Сколько?
— Пиво.
— Окей.
Елена, волоча по полу свой куклуксклановский балахон, переместилась на стул рядом со мной, схватила мою левую руку и стала водить пальцем по линиям ладони.
— Ага, у тебя длинная линия жизни, значит, ты будешь жить долго…
— Ну, я и так уже достаточно протянул. Скажи-ка чего-нибудь новенькое.
— Ага, твое любимое пиво «Хейникен».
— Кончай туфту гнать.
— О, вот сейчас вижу! — вдруг воскликнула цыганка.
