– Что они с тобой сделали, Элли?
Почему ей так нравится, когда он произносит ее имя вслух? Как будто никто до него этого не делал.
– Ничего. – Она села на крыльцо и обхватила колени. – Мне надолго нельзя отлучаться.
Он присел рядом. Она не смотрела на него. Ведь стоило взглянуть хоть разок, и прощай самообладание, а она пообещала себе, что этого не произойдет.
– Отец по-прежнему на тебя наседает? – спросил он.
– Он теперь решил меня игнорировать.
– А у брата как дела?
– Ты правда хочешь знать?
– Ну да.
Но она знала, что стоит заговорить о Томе – и она проявит слабость. А ей хотелось быть сильной. Она пожала плечами, сделав вид, что ее это не интересует.
– Он боится, конечно. Меня к нему не пускают, но, судя по рассказам, все так себе.
– А как твоя мама? Поддерживает тебя?
– Да, мама молодец. Все время подбадривает меня, да и я ее тоже. А ты? Как у тебя складывается? Работу не нашел?
– Пока нет. Правда, мама позвонила в колледж, и оказалось, что у них на самом деле есть программа по кулинарной практике. Помнишь, я тебе говорил?
Она кивнула. В тот самый первый раз, у реки.
– Может, конечно, ничего из этого и не выйдет, но мне уже прислали бланк заявления, и я его заполнил, так что мало ли? – Он легонько толкнул ее локтем. – Может, увидимся в сентябре уже на учебе.
Да нет, не увидятся они, потому что, если он поступит в колледж, ей придется выбрать другое место. Может, у нее есть какая-нибудь двоюродная бабка, о которой ей никто не говорил, и можно будет пожить у нее? Или в доме на берегу, а учиться заочно. Она бы выращивала цветы, плавала в море. Забыла бы о Майки.
Он опустил ногу и поставил ее на траву рядом с ее ногой, и внезапно их стопы соприкоснулись. Раз, два – и от этого прикосновения ее нога словно вспыхнула, точно всем существом она разом перенеслась в то место, где он дотронулся до нее.
Она отдернула ногу и отсела от него подальше:
– Так о чем ты хотел поговорить?
Он достал табак и свернул сигарету. Она все это время сидела очень тихо.
– О Карин, – ответил он наконец.
– А что с ней?
– Хотел лично тебе сказать, не по телефону.
– Ну так говори.
Он закурил, прикрываясь от ветра ладонью, и глубоко затянулся, потом выдохнул дым и посмотрел ей прямо в глаза:
– Она во вторник в школу возвращается. Будет сдавать экзамен по рисованию.
– Тот же, что и я.
– Я в курсе.
Они вдвоем с Карин в одном классе в один и тот же день, в окружении злобных одноклассников, для которых все это – лишь развлечение.
– Ей предложили отдельный класс, – добавил он, – но она отказалась. Хочет сдавать вместе со всеми. Вот, решил, что тебе следует знать, хотя, может быть, в школе уже сказали.
– Не сказали.
Он придвинулся чуть ближе:
– Ну, и что думаешь?
Она отвернулась и взглянула на ворота:
– Я могла бы попросить отдельный класс. Вместо Карин.
– Карин тоже это предложила.
– Правда? Значит, так ей хочется? Ну ладно, попрошу, чтобы меня посадили отдельно. Или сдам экзамен в другое время. В следующем году, например.
– Элли, прекрати.
– Прекратить что?
– Наказывать себя. – Он прислонился к двери и посмотрел ей в глаза. – Это твой брат обидел Карин, не ты.
Она встала:
– Мне пора.
– Так, значит? Просто уйдешь, и все?
Он вздохнул и поднялся. Она попыталась запомнить каждую мелочь – как он отряхивал грязь с джинсов, убирал табак в карман, спускался вниз по ступенькам. Все это она будет вспоминать потом, в своей комнате, когда он уйдет. Как же ей нравились его непринужденная поза, свободная походка. На лужайке он обернулся. Глаза у него были карие, с золотыми крапинками, ресницы – длинные. Он стиснул зубы, мускулы на лице и скулы напряглись. Взгляд его потемнел.
Какая глупость. Разве может быть, чтобы двое так любили друг друга и не могли быть вместе? Ну почему нельзя? Почему? Он вдруг почувствовал, как его охватила злость. Она отвергает единственное хорошее, что вообще есть во всей этой истории.
Он сделал шаг к дому:
– Пойдем погуляем.
Она покачала головой, даже не глядя на него:
– Не могу.
– Знаю, тебе кажется, что, если мы будем вместе, всем от этого станет хуже, но мы сделали и кое-что хорошее.
– Что, например?
– Карин больше не торчит в квартире.
– Она бы вообще там не торчала, если бы я сразу сказала правду.
И тут он понял, что его бесит. Элли словно попала в замкнутый круг самобичевания и никак не могла вырваться. То же самое делала и Карин, запершись дома.
Элли сняла этот груз с ее плеч, но теперь ей самой приходилось его нести. А они не должны были нести его, ни та, ни другая, – то был удел Тома Паркера. Он протянул руку:
– Пойдем. Повидаешься с Карин.
– Что? Нет!
– Ты поступила очень храбро, решившись ей помочь, и она это знает. Откуда уверенность, что она тебя ненавидит? Вот сама у нее и спросишь.
Элли была в ужасе:
– Не могу.
– Почему? Что она тебе такого сделает?
– Ничего, но ей самой будет неприятно. Я несколько недель собиралась с духом, чтобы признаться. Стерла вещественные доказательства!
– Потому что не знала, где правда, а где ложь, и не хотела, чтобы снимки попали в Интернет. – Он сам удивился тому, насколько разумно звучали его доводы, но он был уверен в своих словах. – Карин-то все помогают – и полиция, и группа поддержки жертв насилия. Ей не приходится переживать все это в одиночку. А ты должна будешь в суде выступить против родного брата, и тебе никто не помогает, никто. И ты могла бы передумать, но не делаешь этого. Более отважного человека я еще не встречал. – Он подошел ближе. – Пойдем, сама спросишь Карин, что она думает на этот счет.
Элли попятилась к двери:
– Меня мама зовет.
– Я ничего не слышал.
– А может, папа.
– Элли, прекрати. Это же я, Майки. Я вижу, чем ты занимаешься. Наказываешь себя. Это не поможет.
– Но я не нарочно! – Она залилась краской. – Мне так стыдно.
– Карин не думает о тебе плохо.
– А как она обо мне думает?
– Кажется, она понимает, что сделала бы то же самое, окажись на твоем месте.
Элли вздохнула. Солнечные лучи грели дверь и кирпичную стену дома. Она стояла на самом солнце.
– Я ей письмо написала, – проговорила она, – но так и не отослала. Том по-прежнему отказывается признать себя виновным, ты же в курсе, наверное? Карин придется всю душу вывернуть наизнанку, все узнают о ее личной жизни в подробностях. Это будет ужасно, а главное, ничего не изменится.
– Но ты тут ни при чем. Карин понимает, на что идет. Она сама мне вечно цитирует статистику. – Он сделал еще один шаг ей навстречу. – Я знаю, ты считаешь, что я плохо на тебя влияю, и, может, так оно и есть, но можем мы хоть чуть-чуть побыть вдвоем?
Майкл подошел еще ближе. Ему хотелось, чтобы она поняла: Карин не настроена против нее так категорически, как ей кажется. Вот только сегодня утром она пронюхала каким-то образом, что он собрался к Элли, и одарила его своей фирменной насмешливой улыбочкой. Скажи ей, что я приду на свадьбу, заявила она, но подружкой невесты быть не собираюсь. И если ее братец тоже будет там, не обещаю, что не прибью его. Но не мог же он рассказать об этом Элли – она же перепугается до смерти, еще, не дай бог, решит, что он и впрямь собрался сделать ей предложение.
– Послушай, – проговорил он, – Карин теперь каждый день выходит из дому, у нее куча друзей. И я знаю, что твой брат не признает себя виновным и в суде ее ждет кошмар… и отец твой полный идиот, а мать моя по-прежнему хлещет херес за завтраком и прячет бутылку в стенном шкафу, надеясь, что никто не заметит. Чудес не бывает, Элли, и нам с тобой необязательно при Карин прямо целоваться, но может же из всего этого выйти хоть что-то хорошее?
– Хм… – ответила она, склонив голову набок, – может, и выйдет.
Он рассмеялся:
– Пойдем прогуляемся. Снимай пижаму, выберемся отсюда.
