К Джейсону подходит один из распорядителей, в явном смятении.
– У нас так не поступают, мистер Кинг! У нас, в Ассоциации настольного футбола Восточной Шотландии…
Джейсон обрывает его:
– Всем вам в Ассоциации настольного футбола Восточной Шотландии нужны хорошие девки, а не игра для малолетних придурков. Растите, дебилы!
– Мистер Кинг! – взвизгивает тот в ответ, но, подумав, уходит, бормоча что-то возмущенное на ходу.
У Джейсонова отца – восхищение на лице и улыбка от уха до уха.
– Да пошли вы все в жопу, говноеды недоделанные! – выкрикивает он. Соседе Дюком переглядываются и одобрительно кивают. Команда Файфа ржет, а парни из Корсторфина потихоньку разбредаются, понурив головы.
Вижу, как Максвелл, прерывая дифирамбы одного из организаторов, уходит.
– Развели тут черт знает что! – гневно выкрикивает он. – Допускаете к турниру людей, которые его дискредитируют! Я проиграл по всем правилам! Это все, слышите? Все! Ноги моей здесь больше не будет!
В пабе напротив отец Джейсона подходит к нам с выпивкой.
– Молодец, сынок.
– Ага, нехреново я дверью хлопнул, а?
– Нет, сынок, я имею в виду твою блестящую речь. – А у самого глаза от чувств на мокром месте. Рядом стоит алкаш-священник и согласно кивает. – Это почище Джеймса Конноли или Джона Маклина. Прямо как в знаменитой речи в доках:
«Вот стою я перед вами, но не как обвиняемый, а как обвинитель». Как тогда, когда власти сами попали на скамью подсудимых, в их же собственном ебучем суде, пардон, мадемуазель, – добавляет он, повернувшись ко мне. – Да, я почуял дух старика Боба Селькирка и Вилли Галлахера в твоей речи, сынок. Тот самый дух, что может превратить это так называемое королевство в полноценную Советскую Социалистическую Народную Республику, которой оно и должно было стать!
А Джейсон говорит, посмотрев на замызганного святого отца:
– Вообще-то меня Джек вдохновил. – И алкаш, лишенный сана, прямо-таки сияет от счастья.
Мы шумно сдвигаем кружки с пивом, празднуя неотвратимость коммунистической революции. Эх, видел бы меня отец!
29. Возвращение четвероногого друга
Утром опять за работу. Башка гудит от вчерашнего шампанского и пива – куда ж рабочему люду без исконных напитков… Ну и что, что я вставляю его дочке, в мире рыночных отношений это не считается; Тому Кахиллу вынь да положь полный рабочий день на конюшне. Вот я и вкалываю как проклятый. Правда, иногда поиграем с Джен в гляделки, и день становится краше.
Но у нас глаза на лоб полезли, когда к дому Кахиллов подкатил фургончик Общества защиты животных, и парни открыли заднюю дверь. Там в клетке сидел Амброз и как ни в чем не бывало держал в зубах ту самую палку топляка, что я ему швырнул. Так и не выпустил ее!
Очевидно, тупая шавка просто поплыла себе дальше, зажав челюстями палку, словно пятерню карманника, а течение Ферта во время прилива дотащило его аж до самого Лита, где и выбросило на берег. А там какой-то одинокий рыбачок позвонил в полицию, увидев, как собачонка из последних сил молотит лапами в ньюхейвенской гавани.
Первым очнулся Том:
– Вот ты где, мой красавчик!
Открывают они клеть, а пес на него и не глянул, ломанул напрямую ко мне и – раз! – палку под ноги кладет. Наклонился я к нему, за ухом потрепал, говорю:
– Вот хороший мальчик, хороший мальчик! – А сам смотрю на ребят из Общества защиты животных.
– Он с этой палки глаз не сводил, даже когда ел, – говорит один из парней, тот, что с военными усами. – И горе тому, кто посмел бы к ней приблизиться.
– Да, – говорю, – я ему частенько бросал всякую всячину, так, потренировать.
Том, слава богу, ничего не замечает, просто подходит и уводит собаку. Тут второй парень, тот, что гладко выбрит, спрашивает Тома:
– Сэр, как ваша собака получила такие увечья?
– Да пара ротвейлеров его отметелила, – грустно-прегрустно отвечает Том. Ох и умеет гондон врать, в этом ему не откажешь. – Налетели на беднягу в Данфермлинском парке, ну и потрепали. – И смотрит в собачьи глаза, словно подтверждения ишет. – Я уж думал, мы опять тебя потеряли, мелкий негодник! Уж потрепали они тебя, а, малыш? – голосом, полным печали говорит Том, а затем обращается к парням: -
Конечно, их натравили. Я самих собак-то не обвиняю, виноваты владельцы.
Смотрю, бритый не особо на эту туфту купился. Том, похоже, сообразил, что шьет белыми нитками, и давай менять тактику:
– Так, ребята, сколько я вам должен?
Бритый качает головой:
– Нисколько, это наша служба.
– Ну тогда, парни, скажу я, службу свою вы несете отлично, – подмазывается Том. – А выпивкой вас угостить можно?
Просто не знаю, как вас и благодарить за то, что отыскали и вернули пса.
Какое-то мгновение Бритый смотрит на своего дружка Уса-того. Рожа у него, словно раскаленную кочергу в задницу воткнули.
– Спасибо, сэр, не нужно. Но если вы хотите сделать пожертвование в пользу Общества защиты животных, мы будем рады.
– За мной не заржавеет, – обрадованно соглашается Том.
– Извините, мы не принимаем наличные, – продолжает Бритый, – можете заполнить бланк пожертвования.
– Ну, конечно. – Том расстроен, почуяв, что его развели.
Усатый возвращается к машине и вылезает из нее с целой
кипой всяких бумаг для Тома; у того аж челюсть отвисла. В конце концов, парни забирают заполненные бумаги, прыгают в тачку и улетают восвояси.
Только они скрылись за поворотом, Том от всей души вваливает собаке ногой в ребра. Бедняга Амброз обиженно тявкает и отползает подальше.
– Вот пиздюк, да я на тебе разорюсь! Теперь еще отчислений на двенадцать фунтов в месяц! – Бедняга опять получает сапогом, и я думаю, не заступиться ли.
Но тут между ними выпрыгивает Дженни.
– А ну, отвали от него! Это из-за тебя у него вся морда разорвана, из-за твоих собачьих боев! Я там была и все видела!
Она поднимает поводок Амброза. А Том, вперив в меня злобный взгляд, мечет молнии.
– А чего я? – развожу руками. – Я ее туда не возил. Да и сам в жизни на собачьих боях не был.
– Черт с ним, с этим психопатом, пусть один остается! – верещит Дженни и тянет Амброза за собой. Я оглядываюсь на Тома, пожимаю плечами и отправляюсь за ними.
– А ты куда собрался, любовничек? У тебя работы выше крыши!
– Извини, Том, но мы с Дженни так решили. – А у самого на душе кошки скребут, ведь Том-то ко мне хорошо относился.
– Ну и валите! Оба проваливайте! Посмотрим, на сколько вас хватит без моих денег! Паразиты паршивые! – С этими словами он разворачивается и уходит в дом.
Дженни ведет Амброза к машине, а я топаю следом. Должен сказать, быстренько топаю – неохота мне оставаться без прикрытия рядом с Томом, когда он в таком настроении. Дженни запускает двигатель, и мы выезжаем на дорогу. Набираем скорость, и она говорит:
– Совсем озверел. Ни минуты здесь больше не останусь.
Амброза придется взять с собой, иначе ему прямая дорога за Миднайтом…
– Угу… Поехали ко мне, попрощаюсь с отцом, скажу, что мы уезжаем. Ну, вперед, в Испанию!
– Сил нет, как хочу туда. – Дженни все еще в ярости, но потихоньку отходит и с улыбкой, расползающейся по лицу, говорит: – Джейс, это будет великолепно!
Заезжаем в центр, останавливаемся у магазинчика захватить бутылку шампанского – такое дело надо отпраздновать. По дороге ко мне встречаем Джека Анструтера. Тот навеселе, но одет уже не как бомж. Во всяком случае, в «Гот» он последнее время зачастил.
– Привет, Джек! Это Дженни, помнишь?
– Ну конечно, – лыбится он и берет ее ладонь в руки – целовать собрался. Она опять держится молодцом, даже улыбаться продолжает. Какая-то девица катит коляску мимо нас и останавливается поболтать с Дженни. Тут появляется Сосед Уотсон, в руках – ящик с инструментом.
– Привет, Сосед! Подрабатываешь?
– Привет, парни, – громко отвечает он, затем, приблизившись, добавляет тихонько: – Меньше знаешь – крепче спишь.
Я также тихонько спрашиваю Джека:
– Слушай, а я ведь не в курсах, за что тебя турнули из церкви. Поди, за блядство?
У Джека на лице появляются скорбь и отвращение.
– Я подготовил детальный доклад о том, что ебля блядей не противоречит Святому писанию… Куда там, в штаб-квартире церкви Шотландии меня и слушать не стали!
Сосед, похоже, тоже не хочет слушать и разгневанно вставляет:
– Но не в церкви же, в воскресенье, да еще и перед прихожанами!
Я не удержался и расхохотался так, что напугал и Дженни, и ее подружку. Джек решительно не согласен с Соседом:
– Я заплатил за сутки, поэтому и драть ее собирался сутки и ни минутой меньше! Виноват я, что ли, что эти чертовы пресвитеры со своими ебучими женами приперлись так рано? Цветочки им, видите ли, разложить потребовалось! Ну и застукали меня, я как раз деваху поперек алтаря пристроил… Но, скажу вам, парни, – и его лицо расплывается распутной рожей сатира, – оно того стоило. У меня такой бабы никогда не было. Да она и сама сказала: никто, говорит, меня так не драл. Прелесть деваха, из Боллингри, если память мне не изменяет.
