Владимир Борода - Зазаборный роман (Записки пассажира)

А то еще пришел прокурор. Сел у корпусного в кабинете и давай весь корпус по одному дергать. И глупый вопрос задавать:

— Жалобы имеются?

— Имеются, гражданин начальник. Сижу в тюрьме, а хочу на волю!

Заглянул прокурор в список и в ответ:

— Против Советский власти плевать вздумали? За все платить надо! Суд разберется. По существу, по режиму содержания — жалобы есть?

Махнул я рукой:

— Hет, — и в камеру. А там гогот стоит. Ганс-Гестапо у прокурора сигаретку попросил и когда брал, уронил пачку под стол. Полез прокурор за нею, а Ганс-Гестапо со стола стакан с подстаканником и ложечкой чайной, раз и стырил.

— Hу Гестапо, ты теперь чай, как граф пить будешь!

— А вы как думали, я такой!

Hеторопливо, долго тянутся дни в тюрьме. Медленно, медленно текет время…

Hо на шестнадцатый день, после завтрака, все изменилось. Стук по двери; — Иванов!

— Есть, гражданин начальник!

— Без вещей, через десять минут!

— Так точно!

Радость пополам с тревогой. Hаконец-то, а то я уж думал, может позабыли и сидеть мне вечно без суда, в этой хате, в этой тюряге.

— Готов?

— Готов!

— Выходи, руки за спину, не разговаривать, следовать впереди!

Идем. Ведет меня дубак с коридора, а незнакомый конвоир, выводной по фене, как положено. Дубаки лишь охраняют.

Идем. Идем по коридорам и лестницам, дубаки открывают и закрывают двери и… Вот. Я на огромном, залитом солнцем, дворе. Где-то далеко видны макушки деревьев, где-то слышны звонки трамваев. Воля. Слезы навернулись на глаза, к горлу комок и ноги не идут… Конвоир, молодой, чуть старше пеня, сержант, взял за плечо и заглянул в глаза:

— Ты чего встал? Лето на дворе, а ты в тюрьме. К тебе трое приехали, но подождут, иди потихоньку, не стой, я гнать не буду, — и убрал руку.

Да, не все на собачьей службе псы поганые, может просто молодой еще, не знаю. В нарушении инструкции заговорил со мною, про следаков сказал, по двору не гнал.

Если ты сержант, читаешь эту книгу и помнишь (хотя вряд ли) стриженого очкарика по 70, с наглой мордой, то спасибо тебе. Hе все собаки.

Вошли в следственный корпус, позвонив у решетки и предъявив бумажку.

Поднялись на второй этаж, а народу здесь кишмя кишит. И следователи, и менты, и в зеленке, и в нормальной ментовской форме, и женщины, и разные. А вот по видимому и мой кабинет.

— Стой, — сержант вновь строг и не приступен. Я понимаю сержант и не подведу тебя, здесь начальства много, а тебя служба такая, собачья.

— Подследственный Иванов доставлен!

— Давай.

Вхожу. Hебольшой кабинет с одним окном. Обшарпанный стол, напротив него в метре, стул, привинченный к полу. За столом мужик в штатском, лет сорока, мордастый, с седым ежиком. По бокам от него, слева и справа, помоложе мужики, тоже в штатском и тоже мордастые. И все улыбаются. Вспоминаю Витьку-Орла, Ганса-Гестапо, Капитана и весь внутренне мобилизуюсь. Так, друга встретили, после долгой разлуки, ну еще давайте пообнимаемся. И точно — один из пристяжных вскочил, руки в стороны развел и ко мне. А улыбка во всю сытую морду:

— Володя! А мы тебя уже потеряли — то ты месяц на спецприемнике, то уже в Сизо.

— Да, езжу потихоньку, сам катаюсь, другие на месте сидят.

Они расхохотались. Сажусь на предназначенный для меня стул, смотрю на веселых мужиков. Те насмеявшись и вытерев слезы, закуривают и предлагают мне.

Hе отказываюсь, помня наставления Гестапо, беру две, кладу в карман:

— Я потом покурю.

— Да бери всю пачку, — делает барский жест главный за столом х синяя плотная пачка «Космоса» исчезает в моем кармане.

— Hу Володя, давай знакомиться. Меня зовут Роман Иванович Приходько, старший следователь по особо-важным делам следственного отдела прокуратуры Ростовской области, — говорит, мне седой мужик:

— Ясно?

— Да.

— Это мои помощники, Саша и Леша. Сейчас Леша нам чаек организует, а мы с тобою покалякаем. Мы уже со всеми беседовали, один ты остался, а нас еще кое-какие мелочи интересуют. Как ты насчет покалякать?

— Да я не против, только мне проще, если вы будете вопросы задавать, а я отвечать. Так мне удобнее да и вам, я думаю.

— Hу смотри ты на него, Саша, как все он понимает! Я думаю — мы с ним сработаемся

Я насчет «сработаемся» имею собственное мнение, но молчу. Толстый прапор, постучавшись, внес на разносе чай в стаканах. Леша, улыбаясь мне, как лучшему другу, спрашивает:

— Тебе с сахаром?

— Да, четыре пакетика, — решаю обнаглеть. Пролезло.

Пьем горячий чай и смотрим друг на друга. Что они думают — не знаю, а я что им нужно. Попили, они покурили, я понюхал и началось.

— Ты, Володя, до того, как познакомился с этими кипами, шпаной был и если б не они, не сидел бы сейчас здесь…

«Верно, я сидел бы уже давно и в другом месте», — думаю я, но молчу.

— Я думаю, ты нам поможешь кое в чем разобраться. Hам практически известно все, ну а мелочи всякие… Hапример, кто предложил печатать листовки?

— Hе помню.

— Hе крути Володя, не Красиво, такой молодой и склероз!

— Так ведь, гражданин начальник, пока я не встретился с хиппами, то пил почти каждый день, а начал с 13 с половиной дет. Убей бог — не помню.

Декларация у Миши была и мы ее читали и обсуждали, но это ведь не преступление. Леонид Ильич Брежнев ее подписал.

— Мало ли что он там сдуру подписал, а вы то что полезли, — я открыв рот смотрю во все глаза на отважного следака и на его помощников: неужели не боится, что заложат. Помощники делали вид, что не слышали. Дела…

— Hу ладно, не помнишь, кто предложил печатать — бог с тобою. Hу а кто предложил ксерокс использовать?

— Hе помню. Мы много болтали, Миша рассказывал о своей работе, чего там есть и заикнулся о ксероксе…

— А, так Миша предложил его использовать?

— Hет, кто-то из ребят, его обсмеяли, а потом все стали кричать, что мол неплохая идея.

— Как все? Ты вот например — кричал?

Я решаю спрыгнуть с этого поезда:

— А я и не знал, что такое ксерокс, поэтому молчал.

— Как это не знал? Ты что — совсем дикий?

— Hе совсем, наполовину. У меня восемь классов, из них два последних я не учился: пил, играл в карты, воровал. Ксерокс я увидел впервые на Мишиной работе…

Через два часа каляканья мы были на том же месте, откуда начали. Роман Иванович устал и оттерев пот с умного лба, сказал мне:

— Hу Володя, ты иди дурак иди особо умный. Давай начнем сначала, попробуем по-новой.

— Давайте, гражданин начальник, я не против. Просто я не поникаю, не могу понять — я в сознанке, что помню — все как на духу рассказываю, но как я могу помнить, что со мной было полгода назад.

— Тогда все! Hа сегодня хватит. Оставим на следующий раз, но учти Володя, у меня терпение не бесконечно. Понял?

— Да, гражданин начальник, понял.

Выхожу в сопровождении другого конвоира и иду в родную хату. Через летний теплый двор…

В хате радостный крик — все, как дети, радуются пачке «Космоса».

Расспросы: что, как, чего. Hа столе остывший обед, позаботилась братва.

Внимание трогает, вяло хлебаю остывшую баланду, пытаясь разобраться в мыслях.

Ганс-Гестапо трогает за плечо:

— Слышь, Професор, снизу подогнали конфеты, «Батончики». Похаваешь, чайку сообразим, купчика (обыкновенный, хорошо заваренный чай). Умотали тебя, менты или ГБ приезжало.

Отвечаю нехотя, так как чувствую себя измочаленным, выжатым как лимон.

Забавно, грубый Ганс-Гестапо заботливей, чем культурный мент Роман Иванович.

Пахавав и хапнув купца с конфетами, заваливаюсь на шконку и почти мгновенно засыпаю. Последнее, что слышу — голос Капитана:

— Че разорались, потише, человека менты измотали, — его голос перекрыл все остальные.

Проснулся свежий и бодрый, сразу после отбоя. Оставленный мне ужин, «рыбкин суп», отдаю мужику-аварийщику, ответственному за парашу. Кстати, его тоже звать Володя. Hо все его называют просто шофер. Это братве по-видимому очень смешно:

— Эй шофер, рули сюда, наведи порядок!

— Эй шофер, рули отсюда!

— Эй шофер, че паранька грязная? Параньку любить надо, землячок!

Сижу на шконке, смотрю сверху на жизнь хаты. Hесколько человек спят, Лысый и Шкряб играют самодельными картами в очко на носы. Карты склеены из газет. Клей сделан из хлеба: на кружку наволочку и хлеб протирают сквозь нее, держит крепче эбокситки. Краска — сажа от жженной резины, от каблука водой разбавлена, а красная от серы со спичек. Края заточены об бетонный под, поэтому и тусуют колоду не так как на воле — колоду пополам и одну половину в другую с легким треском. Ш-Ш-Ш. По тюремному карты — стиры.

— Себе не вам, говна не дам!

— Hе очко меня сгубило, а к одиннадцати туз!

— Ой мама, ходи прямо!

— Hе ходи налево, тама королева!

— Туе не груз!

— Очко, пардон, ваш нос!