Ознакомительная версия.
Но я снова отвлекся. Что касается женщин, до сих пор я общался исключительно с дамами полусвета, певицами из ночных клубов, актрисами и проститутками. Кэролайн пришла из другого мира. Ее счастливое детство, жизнь в родительском доме, школьные розыгрыши, работа в конторе с ее мелкими огорчениями и радостями, ее любовь к собакам и кошкам, увлечение любительским театром и танцами, ее коллекция кофейных кружек и мечта научиться портновскому делу – для нее это было естественно и нормально, а меня повергало в недоумение пополам с тихим восторгом. Неужели так можно жить! А если да, почему я тогда не хожу в театральную студию и в танцевальный кружок? Что мне мешает?
Поднялся ветер, стало заметно прохладнее. Буквально за считанные секунды серые тучи затянули все небо, но я успел сделать несколько снимков. Натурщики не понимают, в чем смысл фотографий. Я фотографирую не для того, чтобы потом тупо скопировать снимки на холст. Мне не нужно полное подобие, мне нужно то, что лежит за пределами внешнего сходства. Для того чтобы работать с незримым, надо сначала увидеть зримое.
Кэролайн много рассказывала о себе. Сказала, что хочет отправиться в путешествие, и чтобы обязательно с волнующими приключениями. Ее глаза горели восторгом. Первое приключение уже состоялось: художник-сюрреалист пишет ее портрет. Мы вернулись ко мне, и я предложил девушкам виски, чтобы согреться. Кэролайн понравилась моя картина с безногой негритянкой над Ротерхитом. Она сказала, что это «классно», но Бренда была в тихом шоке. Кэролайн пообещала, что придет в следующую субботу. Я сказал, чтобы она надела то же самое синее платье. Она подставила мне щеку для поцелуя. Потом мы с Брендой пожали друг другу руки.
В следующую субботу она пришла рано, и одна, без подруги. Я сразу же сел за мольберт. Я умею работать достаточно быстро, но только когда иллюстрирую книги, а когда пишу маслом, дело идет очень медленно. Я работаю тонкими кисточками из коровьей шерсти, в манере мелких мазков, настолько частых, что они сливаются в сплошной тон. Я очень тщательно прописываю все детали и стараюсь создать ощущение одинаково яркого света, разлитого по всей плоскости холста. Несмотря на модернистские сюжеты моих картин, моя техника, как отмечали некоторые критики, держится в рамках традиции так называемых фламандских примитивистов, в частности, братьев ван Эйков.
Приступая к портрету Кэролайн, я хотел, прежде всего, передать на двухмерной плоскости ощущение живого, объемного тела, которое осознает свое место в пространстве и заполняет его целиком. Сперва я решил, что она – не отсюда, с другой планеты, хотя, конечно же, все было с точностью до наоборот. Это я прибыл на Землю из какой-то далекой галактики и теперь наблюдаю за жизнью земных обитателей своим озадаченным инопланетным взглядом – я здесь чужой, ни к чему по-настоящему не причастный, и самые обыкновенные явления и вещи повергают меня в недоумение. Но я снова отвлекся. Я хотел передать на картине всю полноту ее плоти, и поэтому спросил, не согласится ли она позировать мне обнаженной. Кэролайн отказалась, и меня это даже обрадовало. На самом деле, если бы она согласилась, я бы, наверное, огорчился. Мне нравилась ее pudeur*.
Но я придумал один хитрый ход, как обойти ее категорическое нежелание раздеться.
На этот раз мы остались в комнате, поскольку мне не хотелось устраивать на пристани представление с мольбертом, палитрой, раскладным стулом и прочими атрибутами живописца на выходе. В помещении было жарко, и лицо у Кэролайн потело, и она периодически прерывала сеанс, чтобы припудрить носик. Но даже когда мы садились работать, она постоянно вертелась, ее взгляд беспрестанно блуждал по моей художественно захламленной студии, и как я ее ни упрашивал посидеть хоть минуту спокойно, ей все равно не сиделось на месте.
Она много рассказывала о своем детстве и о том, как она представляет себя в роли матери. У нее будет много детей, и она будет очень хорошей мамой. Я задавал ей вопросы, побуждая ее говорить, но не особенно вслушивался в ответы, думая о своем. Для меня работа над этим портретом была неким магически-эротическим действом, формой взаимного обольщения, когда ее ускользающий образ, пойманный мною в ловушку красок, захватит, в итоге, меня самого и уже не отпустит, и я обрету в ней свое отражение. Это было почти как мистический брак из алхимических рукописей, когда черный король восходил на любовное ложе с белой королевой внутри стеклянной реторты, и плодом этого царственного союза был фантастический гермафродит, предстающий во всем своем яркокрасочном великолепии.
* Стыдливость, целомудрие (фр.)
Я не хотел выражать в этом портрете себя. Наоборот, я хотел от себя отказаться, устраниться настолько, чтобы потом, уже в самом конце, объявить с полным правом: «Это не я. Это был кто-то другой»*.
Я окунался все глубже и глубже в это предельное самоотречение. Увы! Мне не удалось поработать и двух часов – сеанс был прерван неожиданным появлением Оливера.
Он сказал, что зашел, чтобы забрать свою трость с вкладной шпагой. Он удивился, застав у меня незнакомую женщину, и как-то не слишком обрадовался, когда я представил ему Кэролайн. Однако манеры Оливера всегда были безукоризненны.
– Так вы и есть та безумно красивая, но невидимая машинистка! А я Оливер Зорг, писатель. – Она не ответила, и он добавил: – Я еще не известный писатель, но собираюсь им стать. Кстати, у вас нет знакомых по имени Стелла?
Кэролайн покачала головой.
– Как жаль… Вы точно уверены, что у вас нет сестры, которую звали бы Стелла? Понимаете, я решил завести новый роман. Все равно, с кем. Лишь бы ее звали Стелла.
И Оливер разразился пространной речью: рассказал, как он влюбился в таинственную Стеллу с планшета на спиритическом сеансе, и как он провел несколько дней за городом, в совершенно роскошном особняке, и очаровательная chatelaine** была от него без ума, и он тоже был без ума от нее, но у них не могло ничего получиться, потому что есть люди, которые просто не могут быть вместе. Кэролайн, наверное, знает, как это бывает?
Он достал золотой портсигар – объявив, что это подарок Эмеральд Кюнар, – и предложил Кэролайн сигарету. Кэролайн не курила. Оливер сказал, что ей следует познакомиться с Эмеральд. Он говорил, скромно потупившись, вперив взгляд в свои руки, сложенные на коленях, но этот ход не сработал.
* Грамматически неправильная фраза в оригинале «I is the Other!» отсылает нас к французскому первоисточнику, «Саг Je est un autre» (из письма Артюра Рембо Полю Демени от 15 мая 1871 года. Приблизительно переводится как: «Потому что во мне говорит другой, я чужой самому себе» (фр.)
** Хозяйка, владелица поместья (фр.)
Кэролайн просто не знала, кто такая Эмеральд Кюнар. Тем не менее, когда прошла первоначальная настороженность, Кэролайн подпала под искрометное обаяние Оливера. Он сидел с видом красавца-актера, который пользуется неизменным успехом у женщин, и обращался ко мне поверх плеча Кэролайн, а она даже не замечала, что он относится к ней свысока. Когда Оливер общался с женщинами, его взгляд всегда становился не то чтобы страдальческим, но каким-то тоскливым, и он прибегал к запредельной учтивости и лести, чтобы защититься от потенциальной агрессии с их стороны.
Помню, в тот день, перед тем, как зайти ко мне, Оливер ходил в кино, на последний фильм Чаплина «Новые времена» -его первый фильм со звуковым сопровождением. В агиологии сюрреализма Чаплина почитали святым: за его эксцентричный комедийный талант и страсть к куннилингусу. Оливер пустился в ортодоксальные рассуждения и процитировал избранные отрывки из «Руки прочь от любви!», памфлета Луи Арагона в поддержку «маленького человечка». Я, однако, питал органическое отвращение и к «маленьким человечкам», и к их дешевому, безвкусному юмору, и мы с Оливером затеяли яростный спор, во время которого Кэролайн сидела молча, и ей явно было неловко.
Обсуждение сцены с людьми-автоматами на заводе вылилось в дискуссию о будущем. Каким будет мир в 1950-ом году? И найдется ли там место нам? (Этот вопрос мы обсуждали почти на каждом собрании братства, хотя всегда лишь умозрительно. Никто из нас не рассчитывал дожить до сорока, а Нед, помнится, как-то провозгласил, что умрет в тридцать три года, в возрасте истинных революционеров, Иисуса Христа и Сен-Жюста.) Однако, в тот майский день 1936-го года, мы втроем воображали себе футуристический мир грандиозных больших городов, составленных из небоскребов и зиггуратов и расчерченных спиралями скоростных автострад. Помимо автомобилей, в качестве транспорта будут использоваться небольшие летательные аппараты, курсирующие от башни к башне. В 1950-ом году Британия станет республикой под управлением Контролеров, осуществляющих руководство крупными технико-экономическими корпорациями. Оливер изменит своему призванию и будет писать пропаганду и речи для Контролеров, и я тоже предам идеалы юности и стану (стыд и позор!) членом Республиканской Академии. Когда Оливер спросил Кэролайн, кем она видит себя в технократическом мире будущего, она смутилась и ответила, что не знает. Ей хочется просто жить где-нибудь за городом, в своем доме, и чтобы у дома был сад, и в саду цвела жимолость.
Ознакомительная версия.
