остановился у серой обшарпанной двери, ведущей в подвал пятиэтажного дома, и, после некоторых раздумий, толкнул ее вперед. Дверь распахнулась; за ней был полумрак, горел фонарь, и откуда-то вышло женское существо, одетое в лохмотья.
— Аглая?.. — недоверчиво спросил Ихтеолус.
— Алиса, — сказала женщина, нежно улыбаясь. — Ты все-таки вернулся, любовь моя!
Восторг охватил Ихтеолуса, в то время как он, резко перебирая руками и ногами, спускался по металлической лестнице, ведущей вниз. Вокруг него была полная тьма. Он сделал очередной шаг, и сразу же ужас свел холодным спазмом его живот: дальше ступенек не было!.. От неожиданности Ихтеолус отпустил левую руку, закачался и сорвался. “Ну вот и все! — успело пронестись в его голове. — Либо меня примет Внешняя Тьма, либо…”
Крак! Он упал на железное покрытие, и в глаза ему ударил фонарный луч.
— Кто здесь? — вяло спросил ушибленный, но невредимый Ихтеолус, цепляясь пальцами за какой-то выступ.
Существо навело фонарь на свое лицо.
— Аглая!..
— Я Алиса! — ответило женское существо, нежно улыбаясь. — Наконец-то ты спустился, любовь моя!
— Что произошло?.. — тяжело дыша, спросил Ихтеолус. — Кажется, я сломал ребро… Почему… “Алиса”?
— Можешь называть меня Аглаей, если хочешь, — сказала она, подошла к Ихтеолусу и поцеловала его в щеку. — Я тебя так ждала, так ждала!..
Она взяла Ихтеолуса за руку и провела его внутрь.
— Помнишь? — спросила она, указывая перед собой. — Мы спали здесь… Потом ты пропал, и нашли только сгоревший матрас!
— Но ведь ты стала… Солнцем! — возбужденно проговорил Ихтеолус.
— Я и сейчас Солнце! Я свет, — произнесла Аглая, распространяя вокруг себя запах мочи и спиртового перегара. — Иди ко мне! Я так ждала тебя!..
— А где Адольф? — спросил Ихтеолус.
— Он погиб, дорогой. Можешь называть меня Аглаей, если хочешь. Вот он.
Фонарный луч заскользил по окружающему и остановился на кровавых останках Бендера, лежащих совсем неподалеку и распространяющих тошнотворный запах сырого мяса и свежего кала.
— Мы на уцелевшем куске кабины управления главным буром. Когда взорвался газ, тут все разметало, Коми Патрака вообще разорвало в клочья, а этот… Адольфа подбросило вверх, а потом все, что от него осталось, упало сюда… к нам.
— Но ты же крикнула “стойте”! — вспомнил Ихтеолус. — Значит, ты знала…
— Я?.. Да, наверное, знала. Этот газ — просто газ внутри земной породы, какой-нибудь пропил… Твой брат был прав. Они, наверное, чем-нибудь случайно чиркнули, или из-за трения возникла искра и все взорвалось…
— Значит… Значит, там ничего нет?.. — опешив, спросил Ихтеолус.
— Есть, — печально ответила Аглая. — Внешняя Тьма. Газ занимал, очевидно, какую-то полость; взорвавшись, он вышиб последнее препятствие, и образовался проход туда… Вовне…
— Так проход открыт?! — воодушевленно воскликнул Ихтеолус. — А где же Изначальный Свет?
— Не знаю, — сказала Аглая, указывая вниз. — Там — Внешняя Тьма.
— Пошли во Внешнюю Тьму! — радостно вскричал Ихтеолус. — Но… как?
— Пойдем во Внешнюю Тьму, — согласилась Аглая. — Это очень просто. Ты чувствуешь, что воздух изнутри Полой Земли устремляется туда? Ты чувствуешь, что ты стал легче, что пропадает сила тяжести?..
Ихтеолус поднял руки вверх и вновь опустил.
— Чувствую.
— Тогда бери меня, любовь моя, оттолкнемся и… полетели?
— Но… — вдруг засомневался Ихтеолус. — Вдруг там ничего нет? Только Внешняя Тьма, простертая в бесконечность, только черная смерть, только ничто, пустота?!.
— Спасение неминуемо! — провозгласила Аглая. — Вперед!
Ихтеолус подошел к Аглае, обхватил ее, фонарик выскользнул из ее рук и улетел вниз, вдаль, превращаясь в еле заметное, удаляющееся пятнышко света.
— Я так ждала тебя, любовь моя!
Аглая легла на обгорелый матрас, задрала юбку и расставила ноги, обнажив грязно-красную промежность.
— Иди ко мне!
Ихтеолус расстегнул штаны.
— Но все это уже было! — грустно воскликнул он.
— Да, — отозвалась Аглая. — Все было. И тебе не понравилось?
— Понравилось, — машинально ответил Ихтеолус, приближаясь к кровати на костылях.
— Вот так! — весело проговорила Аглая. — А теперь тебе должно понравиться то, что тебе понравилось!
Ихтеолус спустил брюки и трусы, отбросил костыли и рухнул прямо на ее вонючее, потное тело. Но не ощутил ничего, кроме немедленно наступившей страшной, абсолютной тьмы — словно он влетел в черную дыру.
Аглая засмеялась и оттолкнула его от себя. Он закричал и стал проваливаться во тьму.
— Где… Ты… — орал он, барахтаясь, будто брошенный в море ребенок, которого учат плавать.
— Я здесь, — прошептала ему в ухо явившаяся непонятно откуда Аглая, беря его за руку. — Я никогда не покину тебя!
Черная тьма струилась вокруг непроницаемой теменью. Ихтеолус начал задыхаться.
— Мы погибнем… — тихо промолвил он. — Где ты, любовь моя?.. Где Изначальный Свет?! Тут только Внешняя Тьма…
— Какая разница, — раздался ласковый шепот рядом. — Войди туда, куда ты хотел войти!
— Но… где же дверь?..
— Везде, — прошептала Аглая и пропала, очевидно слившись со тьмой или же став ею.
Тяжесть вакуума сжала грудь Ихтеолуса тисками гибели.
“Я сейчас умру… — подумал Ихтеолус, летящий во тьме. — Она сперва была Солнцем, а теперь стала черной дырой… И я в ней, внутри, снаружи, за… За дверью?..”
И когда организм Ихтеолуса пронизала нахлынувшая отовсюду, словно бесконечный черный провал, вопиющая пустота, взрывающая изнутри его легкие, сердце и дух, маленький сгусток света вдруг замигал где-то далеко-далеко.
— Фонарик… — вымученно прошептал Ихтеолус. — Свет! — обреченно воскликнул он и перестал существовать.
Еще не конец. Неотвратимое утро вторглось черным алмазом искрящейся тьмы в окружающий мрак, возжигая его надеждой и вечной мечтой. Ихтеолус летел сквозь черное пространство, постепенно очухиваясь от забытья и вновь пережитой смерти. Мрак был вовне, мрак был внутри. Он не помнил ничего, ничего не понимая, и ощущал лишь свой полет и общий простор. Чернота затопила мир, словно свершившийся страшный суд. Здесь был только я, и я был только я.
Времени словно не было вовсе в этой тотальной тьме — все длилось без границ, но тут внимание летящего существа привлекло маленькое пятнышко тусклого света впереди, и Ихтеолус возник.
Он летел вдаль, зависнув в необъятной черной бездне, представляющей из себя некое явленное, наконец, “ничто”. Маленький свет приближался, увеличиваясь, преобразовывая окружающую его черноту в непроницаемую, но слегка воодушевляющую серость. Ихтеолус летел туда.
Серый свет постепенно заполнял собою все; его унылая непроницаемость будто поглощала слепой провал пространства своей разбухающей наступательностью; медленно, но верно все становилось серым, словно навечно остановившиеся сумерки, и только тускло сияющее пятно света, ничуть не увеличиваясь в размере, все так же ждало впереди, грозно приближаясь.
Ихтеолус вдруг как будто увидел свое тело — такое же серое, как и все остальное вокруг; он почему-то вспомнил, что почти не изменился с позапрошлого момента бытия, — только некий сферический отблеск, чуть
