Следующее заседание, где, видимо, должно было быть вынесено окончательное решение по делу, должно было состояться уже через неделю, очевидно, судье это дело не казалось особенно сложным, и она решила покончить с ним сразу, одним махом. Маруся после первого заседания чувствовала сильное раздражение и даже злобу на Костю, который надоел ей со своей болтовней, она даже жалела, что взяла его с собой.
Однако вечером, накануне следующего заседания суда, у нее в квартире раздался звонок, звонила Комарова, которая в обычной своей лаконичной манере — она всегда с Марусей по телефону говорила очень коротко — сообщила, что ее просили передать, что завтра заседания не будет, оно переносится на более поздний срок. Вечером следующего дня Костя сам пришел к Марусе и спросил, в чем дело, почему она не явилась на заседание суда, где он сегодня утром был, но никого, кроме Комаровой, которая о чем-то беседовала с судьей, не застал. Маруся сказала, что вчера вечером Комарова предупредила ее, что заседание переносится на неопределенный срок, кажется, из-за того, что суд слишком перегружен. Косте все это показалось очень подозрительным, он настоял, чтобы они с Марусей пошли в канцелярию суда, потребовали дело для ознакомления, на что она имела полное право.
Во время знакомства с делом Марусе сразу же бросился в глаза какой-то странный перекос — изложение спорной ситуации, написанное адвокатом Серафима и Сокольского, было подкреплено целой кучей всевозможных справок, свидетельств, заявлений, от своего имени же там она обнаружила только свое исковое заявление, отчего папочка с ее документами была совсем тоненькая, а с документами Серафима и Сокольского — внушительного объема, именно ее содержимое и составляло девяносто девять процентов этого дела. Она теперь вспомнила, что всякий раз, когда она предлагала Комаровой предоставить какие-то свидетельства, подтверждающие, например, ее отсутствие в городе или же другие факты, необходимые для доказательства ее правоты, а также того, что перевод Селина был у нее готов уже за два года до встречи с Серафимом, а не выполнялся по его заданию, Комарова всякий раз, как бы ненароком, отклоняла все подобного рода предложения со стороны Маруси и говорила, что это совершенно не нужно, все и так понятно, у противоположной стороны нет никаких доказательств, договоров, документов, и она спокойно, без труда доведет дело до победного конца.
Теперь же Маруся обнаружила, что таких доказательств и документов Серафим представил суду в огромном количестве, в основном, правда, это были ксероксы, а не подлинники, и большинство из них, помимо той злополучной справки о подстрочнике, которая, кстати, в деле была подшита в оригинале, были откровенными фальшивками, далее, сразу же после протокола предыдущего заседания, из последней записи, сделанной рукой судьи, Маруся с глубоким изумлением узнала, что «второе заседание суда было отменено по настоятельной просьбе истца», то есть ее.
Этот факт ее сначала удивил, а потом сильно разозлил, особенно после того, как Костя сказал, что именно после этой фразы у него лично теперь не осталось ни малейшего сомнения в сговоре марусиного адвоката с противоположной стороной, потому что ведь это она сама позвонила Марусе накануне и сказала, что суд переносится, а здесь написано прямо противоположное: заседание перенесено по просьбе Маруси. Костя также настоял, чтобы Маруся немедленно отыскала Комарову и встретилась с ней, лучше даже в той юридической консультации, где работала ее подруга Николаева, которая ей Комарову и рекомендовала.
Придя домой, Маруся сразу же стала звонить в эту консультацию, однако голос секретарши на том конце провода ответил, что Комаровой нет и не будет, но в том, как она это сказала, Марусе вдруг почудился какой-то подвох, нарочитость, как будто секретарша с особым акцентом это произнесла, с каким-то скрытым торжеством и злорадством в голосе. Марусе почему-то показалось, что она говорит неправду, ведь она вполне могла узнать марусин голос, так как Маруся уже раньше несколько раз звонила по этому телефону, и теперь секретарша выполняет указания Комаровой, которая скрылась там где-то в глубине телефонной трубки, и в самом деле, как лиса в своей норке, и ей, Марусе, теперь нужно ее оттуда хитростью, любым способом, выманить, поэтому, выждав полчаса, Маруся, заткнув нос и сильно изменив голос, даже немного с грузинским акцентом, снова попросила Комарову — она действительно оказалась на своем месте. Маруся договорилась с ней о встрече, сказала, что это очень срочно, неотложное дело, кроме того, ей только что на ее имя пришло из Парижа приглашение, и она хочет его ей передать, последний аргумент, видимо, оказался самым весомым, потому что уже через три часа Маруся была у нее в консультации.
Комарова, не моргая и глядя Марусе прямо в глаза, заявила, что это Маруся сама просила ее о переносе суда, совсем как Серафим, когда сказал ей, что уже выплатил ей шестьсот долларов, а Маруся ей ведь об этом тоже рассказывала, такая наглость окончательно переполнила чашу марусиного терпения. Комарова еще хотела что-то добавить, но Маруся даже не стала ее слушать, побежала к Николаевой, прямо в ее кабинет, потребовала начальство, стала шуметь, орать, Николаева едва сумела ее успокоить, Комарова снова хотела что-то ей сказать, но Маруся опять не стала ее слушать, и Николаева тоже просила ее, чтобы та помолчала.
И Маруся сразу же ей все доходчиво объяснила: либо через три дня Серафим принесет ей шестьсот долларов, которые он ей должен, либо она напишет прокурору и во все инстанции, занимающиеся надзором за адвокатской деятельностью, использует все свои журналистские связи, а еще лучше, пойдет к судье вместе с Комаровой, устроит им очную ставку, а возможно, даже и без Комаровой, одна, и тогда она обязательно спросит судью, на каком основании она, судья, сделала запись о том, что суд перенесен по ее просьбе, хотя никакой просьбы с ее стороны никогда не было, причем Маруся собиралась требовать ответа исключительно с судьи, так как запись в деле сделана именно ее рукой, а о том, что это Комарова сама, находясь в сговоре с ответчиками, перенесла это заседание, так как Маруся, действительно, слышала от нее, что те неоднократно выражали такое желание, и им хотелось, чтобы суд был перенесен месяца на три, на осень, после лета, так как они, видимо, все-таки были не совсем уверены в решении суда, кроме того, эта неопределенность их больше устраивала в данный момент, потому что они должны были вот-вот получить крупную валютную дотацию от Министерства Иностранных дел Франции на издание марусиного перевода, и они опасались, что лишний шум вокруг суда и раздраженная Маруся каким-нибудь образом, в том числе используя свои связи в Париже, все это им сорвут. И действительно, они получили право на эту дотацию во многом благодаря личной просьбе Маруси к Франсуа, который, в свою очередь, походатайствовал за них в Министерстве…
Так вот, обо всем этом Маруся даже и не собиралась говорить судье, она вообще об этом ничего не знала, Комарову порекомендовала ей ее школьная подруга, поэтому Маруся себе такого даже представить не могла, и ее претензии отныне будут обращены непосредственно к самой судье, а та уж пусть самостоятельно с ними разбирается, тем более, что судья знакома с Комаровой с детства, поэтому Маруся очень надеялась, что та будет ей очень признательна за то, что Комарова ей так удружила. Правда, дотацию Маруся тоже, на всякий случай, пообещала Комаровой сорвать и попросила ее это тоже не забыть передать своим новым работодателям, на которых она, как это теперь было совершенно ясно Марусе, на самом деле, все это время и работала.
Николаевой она тоже, на всякий случай, напомнила, что ее отец был когда-то большим начальником, и у него до сих пор остались связи в ФСБ, о чем Николаева, которая училась с Марусей в одной школе, прекрасно знала. Если же Комаровой всего этого не хочется, то пусть она в эти три дня немного поработает на нее, использует свои особые отношения с судьей, расскажет о них поподробней своим новым друзьям, Серафиму и Сокольскому, раз уж она о них так заботится и желает им добра, пусть они тоже за эти три дня все хорошенько обдумают…
Через три дня в холле здания суда Маруся и Костя в назначенное время ждали Комарову и Серафима, который, вроде бы, в конце концов, согласился выплатить Марусе деньги, предварительно подписав с ней мировое соглашение, по которому он все-таки отказывался от всех своих прав на Селина, но получал взамен право одноразового издания, сумму, правда, он тоже должен был выплатить не всю, а только половину, триста долларов. Но Костя сказал, что ладно, пусть будет так, все-таки это больше, чем ничего, иначе Маруся в результате не получит ничего, процесс будет тянутся бесконечно, как у Кафки…
Вообще-то, он не очень верил, что Комарова и Серафим явятся в назначенное время, он даже говорил, что, если они придут, то это будет почти, как в кино, и сначала минут десять их, действительно, не было, Костя сказал, что ну вот, он так и думал, все будет, как в жизни, он с трудом себе представлял, что Серафим кому-нибудь так просто отдаст триста долларов. Однако через десять минут появилась Комарова, а за ней почти сразу следом подошел и Серафим, он выглядел очень подавленным, на Марусю и Костю почти не смотрел, они быстро подписали мировое соглашение, и Маруся получила причитающуюся ей сумму.
