Вельяминовы. Время Бури
Книга первая
Нелли Шульман
© Нелли Шульман, 2015
© Анастасия Данилова, иллюстрации, 2015
Создано в интеллектуальной издательской системе Ridero.ru
По пятницам в ресторане Санборнса, в Casa de los Azulejos, танцевали танго. Огромные окна первого этажа распахивали в жаркую ночь. Вокруг электрических фонарей кружились белые мотыльки. Скрипка и аккордеон смешивались со звуками автомобильных гудков. Улицу Мадуро наполняли машины. Столичные жители начинали развлекаться ближе к полуночи.
К трем часам утра, в ресторане было накурено. Дым поднимался к разноцветным витражам стеклянного потолка. За коваными перилами галереи виднелись фрески и мозаики. Стены выложили плиткой из Пуэбло, белой с голубыми узорами. Официанты во фраках неслышно скользили среди пар, разнося французское шампанское, текилу и шотландский виски.
Смятую, накрахмаленную скатерть столика в углу засыпал пепел. Перед мужчинами красовались тарелки с остатками закусок, огненных тамале, с начинкой из перца чили, севиче из свежих, океанских креветок, размазанного по фарфору, зеленого гуакамоле. Они курили кубинские сигары. Старший, высокий, грузный человек лет пятидесяти, взял маленький стаканчик. Текила, в свете хрустальных люстр, отливала серебром.
– Это агава с равнин, – одобрительно сказал он, – понюхай, травами пахнет. Я скучал по ней, в Америке, – он пригладил редеющие, темные волосы. Мужчина залпом выпил, вытерев губы шелковой салфеткой.
– Значит, тебе отказали в комиссии на следующие фрески из-за скандала с портретом Ленина? – его спутник достал потрепанный блокнот:
– Ты не намереваешься подать в суд, Диего? Ты можешь получить неустойку, за нарушение контракта…, – он быстро писал: «У газеты есть хороший адвокат…»
– Я художник, – презрительно отозвался Диего Ривера, – а не стряпчий. Нельсон Рокфеллер сначала связывался с Матиссом и Пикассо. Оба оказались заняты, – он махнул официанту: «Еще бутылку!». В стекле играли огоньки свечей на столах, пахло табаком и женскими духами:
– Я сказал, что фреска, произведение искусства, и я должен быть свободен в творчестве. Он согласился, но, увидев портрет Ленина, взвился до небес. Я предложил, – Ривера усмехнулся, обнажив желтые, крупные зубы, – добавить Линкольна, но Рокфеллер был вне себя. Фреску сбили, – он разлил текилу по стаканам:
– Твое здоровье, Хорхе. Пиши, пиши, – он кивнул на блокнот, – я повторил фреску в Мехико, но никогда не мешает поддеть американцев. Тем более, у вас левая газета, – они выпили. Журналист вдохнул сладкий аромат цветов: «Это с улицы, жасмин. Хорошая весна в этом году».
Ривера повторил фреску, по фотографиям, сделанным его помощником. «Человек, управляющий Вселенной» украшал Дворец Изящных Искусств, в Мехико. Кроме Ленина, Ривера написал Маркса, Энгельса, Троцкого и отца Нельсона Рокфеллера. Джон Рокфеллер-младший, убежденный трезвенник, сидел за столиком с дамой, распивая спиртное. Над их головами висела чашка Петри с бледными спирохетами, возбудителями сифилиса.
– Такое понравится американцам, – довольно сказал Ривера, показывая журналистам фреску, в пустых залах Дворца, – непременно опубликуйте фотографии.
– Ты не боишься? – внезапно поинтересовался Хорхе.
– Ты был в России, ты коммунист, а привечаешь у себя Троцкого. Говорят, что Сталин приказал не оставлять сеньора Леона в живых. Он остановился в твоей резиденции…, – Ривера, казалось, его не слышал.
Он смотрел на дубовые, приоткрытые двери ресторана. С улицы доносился шум, визжали тормоза машин.
Высокая, стройная женщина, в скроенном по косой, шелковом, сером платье, сбросила шаль на руки швейцару. Метрдотель поклонился. Она прошла к пустому столику, рядом с эстрадой. В серебряном ведерке, на льду, лежала бутылка «Вдовы Клико». Черные, тяжелые волосы женщина стянула в пышный узел, украсив бриллиантовой заколкой, цветком жасмина. Закинув ногу на ногу, покачивая остроносой туфлей, она курила папиросу в мундштуке слоновой кости, отпивая шампанское. Чулок она не носила. Заиграла музыку, кто-то появился рядом со столиком, Алые губы улыбнулись, она приняла приглашение.
Платье женщины было вырезано на спине, почти до поясницы. На нежной, белой коже, выступали лопатки. Танцевала она мастерски, откинувшись на руки партнеру, подчиняясь ему. Ривера подумал:
– Танго. Мужчина в нем ведет. Мужчина всегда ведет…, – он знал, о связи жены и Троцкого:
– Наплевать. У меня три года ничего не случалось, с Америки. У нас открытый брак…, – он повернулся к журналисту. Художник, наставительно, сказал:
– Хорхе, сеньор Троцкий здесь по приглашению нашего президента, сеньора Карденаса. Я просто приютил изгнанника. Я коммунист, – Ривера выпил текилы, – но это не значит, что я должен подчиняться воле товарища Сталина. Здесь Мексика, а не Советский Союз. Мы от них не зависим. Он потушил сигару в серебряной пепельнице:
– Коммунизм ценен тем, что предполагает свободу собственного мнения, в отличие от национал-социалистов сеньора Адольфо Гитлера, – Ривера отряхнул от пепла хороший, но помятый, льняной костюм.
– Я туда еду, – заметил Хорхе:
– Плыву в Бремен, через Испанию. Я не спортивный журналист, но освещаю Олимпиаду…, – он усмехнулся:
– Редактор считает, что коммунист в моей роли более объективен, чем поклонники сеньора Адольфо и сеньора Бенито. Их, сам знаешь, хватает…, – Ривера долго, тяжело молчал:
– И сеньора Иосифа тоже. В Испании…, – он поднялся, – в Испании скоро начнется переворот, Хорхе. Я бы на твоем месте, – он встряхнул головой, – остался в Кадисе. Попадешь в самую гущу событий…., – он смотрел на тонкие, обнаженные до плеч руки женщины, на крой платья. У Риверы был точный глаз художника:
– От мадам Мадлен Вионне, – понял он, – у Фриды такие наряды есть. Она, наверное, европейка…, – музыка закончилась. Оркестр сразу заиграл следующую мелодию.
– Ты куда? – озабоченно спросил Хорхе. Ривера чуть пошатывался, но, учитывая четвертую бутылку текилы, держался достойно.
– Здоровый он человек, – завистливо подумал журналист, – впрочем, он говорил: «Муралист работает, как в цехе, на фабрике. Технология фресок со времен Рафаэля не изменилась. Я по десять часов в день провожу на лесах».
– Танцевать, – бросил через плечо Ривера. Он пошел к столику, где женщина подняла бокал с шампанским. Заиграли Por Una Cabeza сеньора Карлоса Гарделя, погибшего в прошлом году, в авиакатастрофе.
– Позвольте мне, мадам, – сказал он по-французски, доставая бутылку из ведерка: «Позвольте пригласить вас на танец. И позвольте заказать еще одну, – Ривера оценивающе посмотрел на шампанское, – эта заканчивается».
У нее были серые, огромные, дымные глаза, и длинные, черные ресницы. Пахло от женщины сладко, волнующе, жасмином. На пальце блестело золотое, обручальное кольцо и еще одно, с небольшим алмазом. «Отлично, – подумал Ривера, – замужние сами не заинтересованы в огласке».
– Не слишком ли много позволений? – черная, изящная бровь поднялась вверх. Она говорила по-испански. У нее был низкий, немного хриплый голос и акцент портеньо. За танцем она рассказала Ривере, что приехала в Мехико действительно, из Буэнос-Айреса.
Сеньора Ана улыбнулась, следуя за Риверой:
– Мой муж остался на побережье. У него дела, коммерческие. Мы здесь проездом, собираемся в Париж и на Лазурный берег. Моя семья живет в Аргентине с прошлого века, но я не терплю нашу зиму, и стараюсь проводить сезон на севере. Здесь теплее, – губы приоткрылись. Ривера увидел белые, острые зубы:
– Теплее, сеньор Диего…, – томно протянула сеньора Ана. Откинувшись в его руках, выгнув красивую спину, она достала изящной головой почти до пола. За столиками зааплодировали, Ривера прижал ее к себе. Ловко развернувшись, женщина продолжила танцевать.
Он забыл, что пришел сюда с журналистом. Сеньора Ана пригласила его за столик:
– Я не люблю проводить время на складах или в порту. Муж занимается бизнесом, я решила развлечься…, – он щелкнул перламутровой зажигалкой от Ронсона. Сеньора Ана прикурила:
– Я первый раз в Мехико, сеньор Диего, но много слышала о вашем городе. Пока что…, – женщина лукаво улыбнулась, – столица оправдывает мои ожидания…, – Ривера подумал, что ей чуть за тридцать, не больше. Одна, тонкая морщинка, пересекала высокий лоб. Стряхнув пепел, сеньора сняла длинными пальцами с губ крошки табака. Ногти у нее тоже были длинные, острые, ухоженные, накрашенные новинкой, алым лаком. Ривера вспомнил корриду, лужи крови, дымящиеся на песке, и точные, изящные движения матадора.
– Она танцует, – понял Ривера, – словно матадор, работающий с быком. Сначала подчиняется, делает вид, что бык победил, а потом, исподтишка, наносит решающий удар. Бык умирает счастливым, уверенным в своем превосходстве. Господи, кажется и я…
